Давид Константиновский - Яконур Страница 7

— Вот видите, какая радость для меня, выходит, я уже у цели. А дочка как обрадуется…

Она заплакала.

— Извините, звонок, кто-то пришел, я сейчас открою… так настойчиво… нет, это не он, у него ключ…

Савчук пропустил вперед Кирилла и вышел вслед за ним. Машина была наготове.

— Спасибо, — сказал ему Кирилл.

— Сочтемся.

— Почитаю и дам тебе знать.

— Не пропадай, — сказал Савчук на прощанье.

Рукопожатие.

Машина скрылась, Савчук еще стоял на дороге. Огляделся. Главный вход, лабораторный корпус; недлинная вереница зданий института и жилых домов, взбирающихся от берега по склону, все в красном закатном свете. Тайга, скалы, вершающие хребет. Кедровый мыс. Вроде все на месте.

Савчук пошел к себе.

На столе у него лежало заявление Ивана Егорыча. Опять плоды деятельности Баранова!.. До таких высот, сказал себе Савчук, ты еще не опускался. Всегда у него было правило — не брать людей, которых он не знал или знал недостаточно; раньше Савчук держался своего правила очень строго, мог себе это позволить, институт был маленький, обозримый, камерный; наконец, Савчуку удалось произвести революцию в умах академического начальства, — сколько он энергии на это потратил; институт стал быстро расти, что имело последствия не только положительные; вот, пожалуйста, — Баранов. Лабораторию надо было кому-то поручить, других кандидатур тогда не оказалось. Фамилия, конечно, вполне биологическая… По бумагам — все прекрасно… Впечатление от разговора с ним осталось хорошее, Баранов очень корректно дал понять, что поддерживает точку зрения Савчука на проблему Яконура, вроде тут было не поддакивание, а собственное мнение; заманчиво приобрести еще единомышленника… да кто знал, что у него в голове!

Появился Кемирчек, привел парня — такого же молодого и такого же аккуратненького:

— Коля Калугин.

Коля, выяснилось, занимается обонянием.

— Очень интересно, — вежливо сказал Савчук.

Вечер не был беден гостями.

Коля бегло рассказывал: химическая теория обоняния… электромагнитная… очень яркие эффекты — у рыб…

Савчук размышлял о Баранове.

Коля здесь в экспедиции, собирает эмпирический материал… вылей наперсток примеси в Баренцево море — сразу рыба учует, ей достаточно молекулы на литр…

Савчук встрепенулся. Стал слушать. Здесь могло что-то быть… Только результат нужен немедленно, потом это уже никого не будет интересовать.

Коля знаком с проблемой Яконура. Ему известно направление работ института. Он хотел бы внести свой вклад…

Савчук видел: парень волнуется.

Единомышленник!

Деловой вопрос:

— Что вы можете измерять?

Кемирчек:

— Пусть бросит своим рыбкам чего-нибудь…

— Это ясно. Чувствительность вашей аппаратуры? Форма представления результатов?

Коля рассказал.

— Хорошо, — решил Савчук. — Бросьте, как выражается Кемирчек, своим рыбкам чего-нибудь из коагулянтов. Знаете, что это такое? Их добавляют в стоки комбината. Они захватывают из стоков всякую грязь и выпадают с ней в осадок. Вода становится гораздо светлее, Но часть коагулянта уходит с водой в озеро. Сами понимаете, Яконуру это не подарок. Это может быть даже вреднее тех веществ, которые удается высадить, еще неизвестно, что хуже. Надо, в частности, знать, как будут реагировать рыбы…

Парень кивал.

— Кемирчек снабдит вас всем необходимым, включая данные о концентрации. Договорились?

Проводил ребят до двери.

Так что же с Иваном Егорычем? Не надо отпускать…

А что все-таки с Барановым?..

Пришла Ольга. Савчук подивился ее позднему визиту, подивился и платью, голубому, с матросским воротником; эта женщина могла позволить себе что угодно, все ей было хорошо. Савчук поднялся навстречу, поставил два кресла рядом.

Ольга никогда не начинала с погоды. За две минуты она сказала все и теперь ждала от Савчука ответа.

Ее просьба была неожиданной. Савчук молчал. Что же сказать ей? Удивительная женщина.

— А вы подумали о том, как отразится это на ваших отношениях с Косцовой? Она — ваш учитель. И это, на мой взгляд, честь — быть ее ученицей. Более того, мне кажется, у вас с ней такие отношения, словно вы ее дочь. А ведь Косцова, насколько я знаю, считает дурным тоном ввязываться в это, следовательно…

Удивительная женщина улыбается.

— Понимаете ли вы, сколько трудностей появится не только в ваших отношениях с коллегами, но и вообще в вашей жизни? Сегодня вы — вполне сложившийся ученый, со всеми нужными степенями и званиями. У вас своя лаборатория, вы имеете уже авторитет и прочное положение. Занимаетесь себе стерильной наукой. Никому не мешаете. А завтра вы хотите начать новое существование, полное риска и неопределенности. Вы окажетесь с теми, чья позиция непрочна, кого компрометируют, чье будущее туманно. Вы можете лишиться и лаборатории, и авторитета, и чего там еще…

Она улыбается!

— Ладно, Ольга, я не придаю большого значения ни вашим, ни своим регалиям, это все туман… И все-таки. Ну, я-то уже прочно связал себя с теми, чье положение я оцениваю как очень неважное. Но вам это зачем? Я рад видеть вашу улыбку. Хотите, сознаюсь, о чем я думал, когда вы вошли? Я думал: удивительная женщина! Но, поймите, вы хотите ввязаться в игру, где не улыбаются. Там все слишком серьезно и улыбки никого не убеждают.

— Я родилась на Яконуре, — сказала она. — Прошу вас.

Савчук принялся кружить по кабинету. Он говорил слишком много…

Ни слова больше. Замолчать. Болтун.

Она родилась здесь, вот и все!

Одних уговариваешь, других отговариваешь… Он был искренен с Ольгой. Достаточно ли он ее отговаривал? Пожалуй.

Итак, что же будет? Будет всеобщее изумление, фырканье Косцовой и прочее; эмоции, пройдет. Будет у него очень одаренный сотрудник, светлая голова. И удовольствие работать с этой женщиной… Будет ответственность, — надо охранить ее, надо защитить, когда на нее набросятся. Будет опасность взрыва в собственном отделе, — как всегда с людьми сильными и категоричными…

— Сегодня у них там большой день, — сказал он. — Разведка донесла… — Он усмехнулся. — Что-то еще запускают. Все, разумеется, сбросят в Яконур… — Махнул рукой. — Надо подойти туда на катере и померить. Сможете на днях отправиться в экспедицию?

…Оставшись один, Савчук вышел на середину кабинета и заложил руки за голову. Потянулся. Постоял так, раскачиваясь из стороны в сторону.

Он большой, широкоплечий, грузный. Доброе лицо с пышными усами. Крупные пальцы крепко переплетены на мощном затылке. Стоит, раскачиваясь. Задумался.

Савчук устал. Это накопилось. Он давно уже работал на больших оборотах.

За окном лежал Яконур. А напротив окна — карта на стене: голубая, слегка изогнутая, слегка вытянутая яконурская капля. Когда-то, увидев такую карту впервые, Савчук охнул: надо же, у этого озера и форма самой воды.

Как в зеркало, Яконур смотрел через окно на свою карту.

И точно напротив окна был на другом берегу дымный факел…

Савчук не мог сказать: «Я родился на Яконуре». А хорошо было бы заявить, например, Шатохину: «Я родился на Яконуре. Прошу вас. Не сбрасывайте стоки». Савчук улыбнулся. Вот бы Шатохин рот открыл!..

Начинал Савчук токарем, пальцы и сейчас помнят гладкие податливые рукоятки, вечерами стал учиться, после университета быстро сделал одну работу, другую, он не терял темпа, он чувствовал в себе силу для многого, искал задачу, которая требовала бы такой силы, какую он знал в себе; ему только надо было увидеть такую задачу, — если б он ничего не сделал в науке, то поднял бы отстающий колхоз, или заключил трудный мирный договор, или провел блестящую операцию на сердце… И тут возникла проблема Яконура. Это требовало его специальности. А главное — его внутренней силы. Он приехал, возглавил институт и объявил войну комбинату.

Даже союзники упрекали Савчука за то, что для него наука — не главное. Он не притворялся. Он нашел свое дело. Он не страдал из-за того, что наукой оно было только отчасти. Это не принижало его дела.

Он говорил себе, что в такой ситуации и на этом месте человек должен вести себя соответствующим образом. Он, Савчук, отвечал за озеро Яконур. Отсюда — все его поступки.

Кто-то должен был занять категорическую позицию, вызвать на себя главный удар и тем послужить Яконуру. Савчук взял это на себя.

Другим казалось, что он принимает решения с ходу. У него была его обязанность, она решала.

Но иногда он чувствовал, — уже не хватает и его сил. Вот давление подскочило…

Он оказался под лучами мощных источников, почти лазеров. Он рисковал реально. Не раз над ним ломали шпаги. Но — держался.

Утверждали, что он против развития экономики в крае; Савчук объяснялся, не всегда успешно. Его не понимали, вот он и тратил себя на споры вместо науки… Ему ставили в вину, что он говорит без доказательств; и он нажимал в институте, чтобы получить обоснования… Его подозревали в неискренности, говорили, что он извлекает выгоды из своей категорической позиции, что позиция его худа только внешне, а на самом деле — хлебная, дает ему популярность и поддержку кое у кого. Да он бы мог покрупнее иметь звездочки на академических своих погонах и при гораздо меньших затратах самого себя, это ж надо его здоровье, чтоб до сих пор ничего, кроме гипертонии, не заработать… Э, мало ли еще что говорили!