Сергей Антонов - По дорогам идут машины Страница 7

Первым увидел начальника Никифор и удивился, до чего он похудел и осунулся. Старые приятели служащие окружили Василия Ивановича на платформе. Все стали уговаривать его дня два-три отдохнуть, съездить на рыбалку или в деревню к Никифорову свояку. Но он наотрез отказался и от рыбалки и от свояка и предупредил Ионова, что сегодня вечером сорок четвертый будет принимать сам.

Устроившись в прежней комнате, Василий Иванович навел порядок в дежурке: перевернул лист картона, которым был накрыт стол, и зачеркнул на табель-календаре тридцать две цифры, каждую отдельным крестиком.

Вечером Коська поведал Никифору по секрету, что начальник немного не в себе: зачем-то целый час ходил по саду и мерил шагами землю, а потом остановился, как: врытый, и сказал баку с кипятком: «Поезд стоит одну минуту, и я вас люблю».

В двадцать три пятнадцать подошел пассажирский.

Ночь была темная, и, казалось, черное небо, без звезд, без месяца, опустилось до самой земли.

Василий Иванович, против обыкновения немного заторопившись, подошел к вагону.

— Ну, как в Москве? — спросил он, забыв даже поздороваться.

— А что в Москве, милый. В Москве хорошо. Деревья на улицах садят.

Василий Иванович поднял фонарь. У двери вагона номер два стояла пожилая проводница в берете, натянутом на уши.

— А Надя где? — спросил Василий Иванович.

— Какая Надя?

Василий Иванович подумал, что он неправильно рассчитал дни. Надя, наверное, приедет завтра со следующим сорок четвертым.

— А-а, — догадалась, наконец, проводница. — Это, верно, та стрекоза, на чье место я заступила. Она, милый, на курсы пошла.

— На какие курсы?

— А кто их знает, на какие. То ли на главного кондуктора, то ли еще главней. Далеко тебе будет до нее.

— Опаздываете, — строго сказал Василий Иванович.

Ему казалось, что поезд на этот раз стоит удивительно долго.

Наконец вагоны тронулись, торопливо подлаживаясь друг к другу и сбиваясь на стрелках. Красный фонарик, похожий на раскаленный уголек, плавно поплыл вдаль.

Раздался трескучий звук рожка, похожий на крик ночной птицы, — это Никифор с переезда сигналил о том, что поезд благополучно проследовал со станции.

В темноте воскликнул паровоз, и десятки других паровозов один за другим ответили ему из лесной чащи.

Красный глазок удалялся все медленней, медленней, потом как будто остановился и застыл на одном месте.

— Обман зрения, — сказал Василий Иванович и вздохнул.

Теплый запах антрацита таял в прохладном воздухе. Красный фонарик внезапно потух. Лесная тишина окружала станцию.

Василий Иванович прислушался к этой тишине и вдруг понял, как быстро мчится мимо него трудная, счастливая, большая жизнь, как старается она увлечь его с собой, а он, неизвестно почему, упирается.

Василий Иванович вошел в зал. Коська с газетами сидел на диване.

— Ну, чего? — сказал Василий Иванович. — Так вот и просидишь жизнь молодую. Что, ты думаешь, я с вами тут век нянчиться буду? Вот назначат Ионова вместо меня, а ты бы на его место подучился. Пойдем покажу, как журнал движения заполнять.

Коська не удивился. После прохода пассажирского начальник всегда делался сердитым.

1948.

БИБЛИОТЕКАРША

У Нади большая радость. Во вчерашней московской газете напечатан Указ о награждении передовиков животноводства. Доярку Дунаеву, Надежду Сергеевну, наградили орденом Трудового Красного Знамени. По этому поводу днем во Внукове состоялся митинг. А после митинга председатель колхоза рассказал, что этот орден полагается носить на левой стороне груди, там же, где комсомольский значок, что подвешивается он на голубой, под цвет Надиным глазам, ленточке. Надя давно знала это, но слушать председателя было все-таки приятно.

До самого вечера на скотный двор поздравлять Надю одна за другой приходили доярки, подруги с полеводческой бригады, агроном, садовод Стозаев. А председатель колхоза специально из-за нее приехал с сенокоса на машине.

Смущенно и радостно отвечая на поздравления, Надя в середине дня стала замечать, что в душе ее растет чувство, похожее не то на огорчение, не то на обиду. Долго она не могла понять — отчего это, но, наконец, догадалась. Обидно было потому, что ее не пришел поздравить Леонид Михайлович. Надя удивилась. С Леонидом Михайловичем она была мало знакома. Он жил в соседней деревне и только недели две назад, после объединения колхозов, стал заведовать клубом у них во Внукове. По вечерам Надя работала в библиотеке за десять трудодней в месяц. Строгий Леонид Михайлович изредка заходил порыться в книжках и проверить — вытирается ли на полках пыль. Между ним и Надей не было ни дружбы, ни хорошего знакомства, и Надя попробовала даже смеяться над собой: как это она может огорчаться из-за такого пустяка. Но время шло, а смутное, неприятное чувство делалось все отчетливей. Уж не считает ли Леонид Михайлович, что она плохо работает в библиотеке? Не сердит ли он на нее? Неужели он не видит, как Надя любит свою библиотеку, свои книги. Мимоходом Надя узнала, что заведующий клубом, кажется, уехал в райком комсомола на полуторке, и машина должна вернуться из города вечером. Это ее немного успокоило.

В последние дни у нее было много хлопот: недавно коров свели в одно, только что отстроенное помещение, и они еще не привыкли к новому месту. Но после работы Надя умылась, наскоро поужинала и, как всегда, пошла в библиотеку. Библиотека должна быть открыта с девяти до одиннадцати часов вечера, к этому привыкли и колхозники и эмтеэсовцы, и оттого, что людей награждают орденами, работа останавливаться не должна.

Вечер был темный, беззвездный, только вдали, на скотном дворе, стояло светлое зарево от фонарей. Из окон доносились звуки радио. Всюду играли одно и то же. Надя шла по тропинке, до того наклонной, что иногда приходилось держаться за ограду палисадников, и опавшие осенние листья хрустели под ее ногами, как сухари. В избе Стозаева были настежь отворены окна, и на подоконнике дремала кошка, подобрав под себя передние лапки.

Надя перешла дощатый мостик и повернула к клубу. На ступеньке сидел мальчик лет двенадцати.

— Тетя Надя, «Огонек» есть? — спросил он.

— Не знаю еще. Сейчас разберу почту.

Леонид Михайлович ради экономии запрещал зажигать свет над крыльцом, когда в клубе не было «мероприятий», но сегодня Надя все-таки включила лампочку. Потом она прошла пустынным, гулким коридором мима доски почета, мимо запертого на амбарный замок кабинета Леонида Михайловича и открыла дверь библиотеки.

Надя хотела включить свет, но услышала шум машины и насторожилась. Машина ехала со стороны города. Черные стекла окон постепенно стали светлеть, сделались ослепительно серебряными, и по ним медленно проплыла тень ограды, потом, немного быстрей, тень столба с подкосом и совсем быстро промелькнули тени кустов. Наконец стекла потемнели, и снова стало тихо. Машина прошла прямо, не свернув к колхозному гаражу. Надя вздохнула и зажгла свет.

— Тетя Надя, дай «Огонек», — сказал мальчик, — я только картинки погляжу.

Он был в костюмчике из серого бумажного материала, сшитом совсем как у взрослого, даже с грудным кармашком для часов. Из кармашка торчал конец красной резиновой трубки.

— Карандаш есть? — спросила Надя.

— Нет.

— Ну, на. Только если увижу, что кроссворд пачкаешь, сейчас же отберу.

Мальчик сел за стол и начал перелистывать журнал. Пальцы слюнить в библиотеке строго-настрого воспрещалось, и поэтому страницы перелистывались по две и по три сразу и их приходилось раздувать.

Библиотека была светлая и просторная. Вдоль стен, во всю длину, как в магазине, тянулись полки, выкрашенные баканом и по бакану — лаком. На полках аккуратно, по алфавиту, стояли самые разные книги. Под лампой находился большой стол для газет и журналов, а в уголке — маленький Надин столик.

Еще пионеркой, во время войны, Надя надумала устроить библиотеку, увидев, как тоскуют женщины по своим мужьям и сыновьям. Она прошла по избам, собрала ненужные хозяевам книги, отвоевала у матери одну полку в буфете и наклеила на окошко бумажку с надписью: «Библиотека имени Октябрьской революции. Открыта с 9 до 11 часов вечера». Но читатели не ходили, и Наде самой приходилось разносить книги соседям и читать вслух. А через год книг стало так много, что председателю колхоза пришлось покупать специальный шкаф со стеклянными дверцами. Шкаф находился в колхозной конторе. Читателей становилось все больше и больше. В правлении по вечерам возле Нади толпилось столько народа, что бухгалтер ругался и затыкал уши. И когда построили клуб, Наде выделили просторную комнату.

Надя разложила свежие газеты, в одной из которых была напечатана и ее фамилия, и села за маленький столик. Вчера она увидела у Стозаевых книгу Михаила Ивановича Калинина «О коммунистическом воспитании» и выпросила ее. Книга была почти новая, но один листик кто-то случайно залил чернилами. Надя решила переписать этот лист и вклеить взамен печатного. Только она принялась писать, вошел братишка тракториста Степана.