Иван Дроздов - Радуга просится в дом Страница 7

— Николас!.. Ты слышишь?.. Могу тебя поздравить: рукопись уплывает из-под носа. Этот идиот Галкин свалял дурака… Что? Подстрочник?.. Великолепный! Толстушка украинка оказалась на редкость добросовестным человеком. Она переводила роман год, но сделала так, что комар носа не подточит. Для художественного перевода там остался пустяк дела. Да-да… Околпачили, как мальчишек!..

Катя разбирала каждое слово, но решительно не понимала ничего из сказанного Вадимом Петровичем. Только по застывшим позам Зинаиды Николаевны и Майи, по их вытянутым напряженным лицам она догадывалась о важности происшедшего. Она уже жалела, что явилась к ним в недоброе время, ей было жалко Вадима Петровича, побледневшего от внезапно случившейся беды, и Зинаиду Николаевну, и Майю, и даже Сергея, который, должно быть, тоже в эту минуту слушает телефонный разговор отца.

Вадим Петрович все громче кричал в трубку:

— Еще не поздно поправить дело. Нет, не поздно. Говорю тебе, а ты слушай! В прошлом году тоже чуть не напартачил. Если бы не Семен Александрович — не видать бы тебе такой блестящей рукописи. Да и моя бы украинская антология засвистела. Словом, хватит дурака валять. Надо вырвать роман во что бы то ни стало. Слышишь, вырвать!.. Подключи Бэллу Анисимовну. Пусть подъедет к этой кокетке… Лидии Никаноровне. Да с подарками — слышишь!.. Не скупись. Пожалеешь грош — потеряешь… А-а? Не завтра, а сегодня, сейчас же. Уплывает рукопись, а он — завтра…

Вадим Петрович говорил долго, и все время, пока он кричал в телефонную трубку, Майя и Зинаида Николаевна стояли, словно каменные. И Сергей понуро смотрел на гитару. Катя пыталась сообразить, что могло так сильно взбудоражить Златогоровых, кто может огорчить людей, у которых все есть и которым, как казалось Кате, больше ничего не нужно. Она опасалась другого — боялась застать их в горе и отчаянии от проделок своей дочери, готовилась утешать, обещать содействие и помощь, но, выходит, ничего подобного им не требуется. Оказалось, что в этой семье есть такие заботы и тревоги, перед которыми бледнеют все остальные, даже такие, которые связаны с судьбой их дочери.

Вадим Петрович звонил еще кому-то, говорил примерно то же, что и Николасу, и так же несколько раз повторил страшные слова: «Уплывает рукопись…»

Потом позвал Зинаиду Николаевну и они долго совещались в дальней комнате. Сергей читал книгу, Катя листала «Огонек», Майя была тут же, но имела расстроенный вид. Говорить с ней Кате не хотелось.

Наконец вышел Вадим Петрович, подсел к Кате.

— Ну, донбассочка, рассказывай о житье-бытье!

Вадим Петрович был бледен, но старался казаться спокойным. Он разбросал руки по спинке софы, закинул ногу на ногу и покачивал новенькой остроносой туфлей. В отличие от Павла Николаевича Вадим Петрович был одет во все новое, дорогое и выглядел очень модным. На среднем пальце правой руки он носил массивное золотое кольцо. Кате чудилось, что правая рука Вадима Петровича, протянутая за ее спиной, вот-вот коснется ее шеи. Помимо своей воли девушка подалась вперед, съежилась. Однако ей не хотелось показаться дикаркой и она бойко ответила:

— Известное дело — житье студенческое.

— Но вы, как я слышал, секретарь декана?

— Временно. Калиф на час.

Вадим Петрович не слушал Катю. Блеснув черными широко открытыми глазами, он соединил пальцы рук, хрустнул ими, быстро застучал носком ботинка по ковру. Ему было все равно: секретарь ли декана Катя Соловейко или она доцент, профессор…

Глаза Златогорова были воспалены. В глубоких морщинах залегла усталость. Лишь волосы показались Кате красивыми. На затылке они завивались кольцами, точно снизу дул ветер и поднимал их. Кате не хотелось больше говорить с Вадимом Петровичем. Но Златогоров продолжал задавать вопросы. Она отвечала на них так же безучастно, как безучастно задавал их Златогоров.

6

Постель для гостьи приготовляли всей семьей. Хозяйка достала новые накрахмаленные простыни. Когда стелила их на софу, из них выпала розовая китайская подушечка.

— Ароматический табак, — сказала Зинаида Николаевна, поднося подушечку к носу, сладостно затягиваясь. Катя тоже ощутила тонкий запах дорогих папирос.

Вадим Петрович приоткрыл балкон.

— Воздух, Сергей, воздух. Единственное, чего нам недостает в жизни.

Майя тоже хлопотала в комнате, но суетилась бестолково, то и дело мешая матери и отцу. От бдительного взора Кати не укрылась ни одна деталь в отношениях отца и дочери. За весь вечер Вадим Петрович ни разу не обратился к дочери, не назвал ее по имени. Безошибочным чутьем Катя поняла, что отец знает все о Майе, но не считает уместным давать волю своему гневу. Катя оценила выдержку Вадима Петровича, и в душе ее зародилось к нему уважение. Правда, ей не понравилась первая беседа с Вадимом Петровичем, его бездумные вопросы, отсутствующий взгляд, но в доме случилась неприятность — Катя понимала причину рассеянности Златогорова, она охотно его извиняла. Расположению Кати к Вадиму Петровичу способствовало и внимание хозяина к гостье. Он все время заговаривал с ней, называл ласково донбассочкой, и когда Катя улеглась, Вадим Петрович еще раз вышел из своей комнаты и поправил на ней одеяло, коснулся ладонью Катиной щеки: «Спи, донбассочка, — показал на восточного божка: — Добрый старик расскажет тебе сказку». Вадим Петрович подошел к статуэтке, качнул ее. И тотчас же вспыхнули стеклянные глаза старца, из них полился мягкий красноватый свет. Все восемь рук замахали в такт покачиванию головы. Вадим Петрович еще раз поправил одеяло, кивнул Кате и ушел к себе.

Божок покачивал головой, размахивал скрюченными пальцами и беззвучно во весь рот смеялся. Буддийский жрец как бы говорил: «Теперь-то я с тобой расправлюсь».

Шум вечернего города доносился в комнату. Где-то далеко, за большими домами, шипя колесами, пронесся на большой скорости автомобиль. Еще дальше, среди зарева электрических огней, раздался свистящий шум идущего на посадку самолета.

Катя приподнялась на локоть. За ширмой увидела Сергея. Натянув на голову одеяло, он спал. В полумраке стала разглядывать окружавшие ее предметы. В углу у входной двери чуть слышно тикали большие напольные часы. Словно золотая тарелка, качался из стороны в сторону маятник. Цепочки не было видно. Две большие позолоченные гири желтели на черном фоне.

На серванте густой чередой толпились фигурки. Красный свет статуэтки, казалось, зачаровал их, превратил в мертвый неподвижный хоровод. Они с мольбой простирали руки, молили о помощи.

Катя приникла к подушке, пыталась уснуть. Божок все качал головой и размахивал руками. Свет его глаз, словно лучики крохотных прожекторов, скользил по полу, по ковру, касался стены и снова бежал по низу. Катю разбирало любопытство: долго ли старик будет раскачивать своей противной головой? Не живой же он, в конце концов?..

Прошел час. Качанье головы заметно поубавилось, взмахи рук стали менее энергичными.

Катя мысленно переносилась в Углегорск. Вспомнилась фраза, сказанная Павлом Николаевичем накануне их отъезда. «Связался с этой Майей и сам не рад…», «А-а… пусть они думают о ней сами!..», «Я хотел как лучше, а выходит вон что… Нужен ей этот институт, как свинье гитара!..»

С тех пор как Павел Николаевич устроился работать на шахту, он совсем переменился. С работы приходил усталый, в городе появлялся редко. Катя несколько раз была у него дома и каждый раз жалела, что высказала свое мнение по поводу языка главного героя романа. Белов теперь был помешан на разных словечках, записных книжках да своих шахтерах. Кате говорил:

— Речь у них замечательная, да вот беда: неудобно каждый раз выдергивать из кармана блокнот и записывать ту или другую фразу. Приходится полагаться на память. А память… — Он приставлял к виску пальцы, прищелкивал: — Подводит!..

Павел Николаевич говорил, что устроился работать из-за «словечек», но Катя-то знает, что повело Белова в шахту: ему не на что жить. Конечно, он бы мог устроиться и в учреждении, но в шахте он убивал сразу двух зайцев: и деньги зарабатывал, и шахтерскую речь изучал.

Засыпая, Катя взглянула на старца. Досказав сказку, он в последний раз кивнул головой и шевельнул руками. И в тот же миг потухли его глаза. Наступившая темнота скрыла зеленозубый рот, красные щеки.

Во сне пухлый божок снова явился Кате. Теперь он был не страшный — добрый. То и дело к нему подходил Сергей и что-то шептал на ухо. Потом Сергей вдруг говорил: «Я не волшебник, я только учусь…»

Старик гладил Сергея по голове, смеялся.

7

Катю разбудил телефонный звонок, раздавшийся; в дальней комнате. В утренней тишине хрипло заговорил Вадим Петрович:

— Ты, Николас?.. Доброе утро. Да… хорошо. Кто обошел нас? Аниканов?.. Устроил рукопись пройдохе Коврину. Черт с ним!.. Посылай скорее жену, да хорошо проконсультируй. Пусть Лидия Никаноровна шепнет своему благоверному. Коврина надо забодать. Завтра редакционный совет — там главред отведет кандидатуру Коврина. Да смотри, чтоб умело. Не знает, мол, языка, неопытен. А пару человек из редсовета настрой на мою фамилию. Пусть один предложит, другой поддержит. Да без нажима, мягче.