Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы Страница 7

Когда в предрассветной дымке показались синеватые вершины Кашка-тава, Абдулазиз почти совсем успокоился. Он хотел совершить утренний намаз, но боль в пояснице не позволила ему это сделать, и он уснул.

Так прошла первая ночь в пещере. Весь следующий день они по очереди вылезали из пещеры, ждали, не появится ли подкрепление. Ведь Максум обещал посылать к ним джигитов, которые решат посвятить свою жизнь борьбе с неверными. Но за весь день в «штаб-квартиру» курбаши пришли только двое: зять Максума Баки и его брат.

Разык-курбаши поздоровался с Баки, обнявшись. Они были односельчане. Во время обеда, когда пили украденную в лавке водку, Баки рассказал о своих приключениях. Он вместе с братом избил членов комиссии по распределению земли, которые пришли в их дом, чтобы описывать имущество. Один из членов комиссии получил тяжелые ранения и спустя день умер. Поняв, что им не миновать тюрьмы, братья скрылись.

— В ту ночь, когда я вышел от Максума, постовой преградил мне путь, я его тоже уничтожил! — Морщинистые щеки Баки были красные, как селезенка. Он ударил себя рукой в грудь. — Наше дело такое! Или мы их, или они нас.

Абдулазиз посмотрел на этих опьяневших игроков, которые без конца повторяли «все равно умирать...», и пришел к убеждению, что войско ислама не умножится и не только город, но и Аксай они не возьмут в свои руки. А если выдать Разыка и Баки?! И, подумав так, Абдулазиз поспешил опустить голову, чтобы сидящие напротив не догадались о его мыслях.

Разык-курбаши, с жадностью раздиравший баранью грудинку, вдруг сказал:

— Тебя трясет малярия, лавочник?

— Да, да... это у меня давно...

Сыновья не поняли хитрости и стали уговаривать отца:

— Съешьте горячей шурпы, может быть пройдет.

Абдулазиз заставил себя есть, хотя пища застревала в горле. От этих усилий он вспотел и перестал дрожать, а потом осмелел до того, что бросил взгляд на курбаши, который лежал в глубине пещеры, подложив вместо подушки седло.

Поедая мясо баранов, которых взяли из загона Максума, и запивая его бульоном, поглаживая свои животы, они долго беседовали. Курбаши рассказывал, как он уничтожал красноармейцев, как нападал со своей бандой на кишлаки и, взвалив на лошадей девушек, увозил их в горы, а там устраивал пиршества... Этими разговорами он старался внушить племянникам: «Если будете послушны, вас ждет много приятных и сладких минут».

Абдулазиз, глядя, как жадно слушают курбаши его сыновья, облизывая пересыхающие губы, подумал про себя: «Они еще совсем мальчишки».

Когда все легли спать, курбаши сказал:

— Лавочник, ты иди на дежурство.

Абдулазиза очень обижало то, что свояк презрительно называет его лавочником. «Ладно, унижай, пусть большевики дадут тебе по заслугам», — злобно сказал он про себя. Взяв винтовку, он вышел из пещеры и сел на камень, лежавший перед входом. В голову лезли разные мысли. Но о чем бы он ни думал, перед его глазами стоял железный сундук, зарытый под помойкой. Из пещеры доносился голос старшего сына, он бредил во сне, с кем-то ссорился. «И во сне торгует», — с гордостью прошептал Абдулазиз.

Абдулазиз начал считать по пальцам, сколько дней, как он ушел из кишлака. Когда он подсчитал, сколько мог бы заработать за это время, сердце у него чуть не разорвалось. Пока нет закона советской власти о запрещении частной торговли, почему бы ему не торговать? Вот если бы... Абдулазиз оглянулся на пещеру, сердце у него забилось. Как предать их?.. Турдыкула убил вот этот, постового убил тот, если все это сказать, может быть, его оставят в покое? В прошлый раз, когда схватили Разыка, ведь его же не убили! Абдулазиз поднялся с камня и сунул голову в темную пещеру. Дыхание и сопение там заглушалось громким храпом. По коже Абдулазиза прошла от волнения дрожь. У, этот храп можно узнать из ста тысяч храпов: так храпит только Разык-курбаши. Абдулазиз прислонил винтовку к камню, на цыпочках зашел в пещеру. В темноте не видно было седла и уздечки, но где они лежат, он хорошо знал: еще четыре шага и повернуть налево... В это время что-то заскрипело. Абдулазиз обмер и стал молиться. Еще раз заскрипело. «Будь ты проклята, мышь», — сказал он про себя и облегченно вздохнул. Мышь грызла сухари, которые лежали в углу.

Абдулазиз взял седло и стал спускаться к речке, где паслись лошади. Ноги его дрожали, он спотыкался и падал, но боли от ушибов не чувствовал.

Промелькнула мысль о сыновьях, но вернуться в пещеру у него не хватило духу, и он успокоил себя: «Если разбудить их, то вряд ли они согласятся уйти: ведь дядя обещал им интересные путешествия. Пока он будет разговаривать с ними, Разык может догадаться, и тогда...» Он вскочил на лошадь и несколько раз ударил ее кнутом.

Он не помнил, как добрался до Куксая, пробираясь там, где не ступала нога человека. К утру, если поможет бог, он доберется до Аксая и, не заходя домой, пойдет в местный исполнительный комитет. Он обратится прямо к Кучкару, скажет, где находятся убийцы, и приведет его туда. Он скажет, что они покушались и на него, Кучкара. Этим он сохранит жизнь себе и своим детям, и его торговые дела начнут бурно развиваться. У него будут такие товары, которых нет в кооперативе. Уж если Максум на собрании бедняков сказал, что деление земли происходит по велению бога, то он даже превзойдет его в лести. Затратит пять, нет, три метра красной материи и повесит на своей лавке лозунг: «Да здравствует советская власть, которая дала возможность частной торговли и тем самым улучшила благосостояние народа!..»

Сердце его чуть не разорвалось, когда он услышал из темноты чью-то команду:

— Руки вверх!

Два всадника выскочили из еловой рощи навстречу ему. Ничего не соображая от страха, он закричал им:

— Убийца не я!.. — А когда понял, что жив, что приставленный к груди ствол винтовки еще не выстрелил, стал быстро повторять: — Это не я, это не я!

— Не каркай, как ворона, — сказал один из всадников.

Абдулазиз по голосу узнал бывшего пастуха Максума, казаха Джанизака. А вон тот джигит, могучий как див — сын Умат-палвана Туламат. Оба они из Аксая. Абдулазиз стал обращаться то к одному, то к другому, не зная, как им польстить. В это время подъехала группа всадников. Увидев среди всадников человека в военной форме, он спрыгнул с лошади и потянулся к стремени этого человека.

— Товарищ сын Закира! Товарищ сын Закира! — закричал он.

Начало светать, когда небольшой отряд во главе с Кучкаром на взмокших лошадях приблизился к пещере.

Абдулазиз, сидевший на лошади, указал на черное пятно в горах.

— В пещере остались два моих сына. Да поможет вам аллах, не трогайте их, они не виноваты. Во всем виноват курбаши Разык. Он сказал нам: «Если не пойдете со мной, всех вас зарежу...» — Абдулазиз хотел сказать еще что-то, но вдруг темное пятно в горах сверкнуло и раздался гром.

Абдулазиз лег на шею вздрогнувшей лошади и крикнул: «О аллах!»

Один за другим раздалось еще несколько выстрелов из пещеры. Упала чья-то лошадь. Кто-то выругался.

Кучкар отдал свою лошадь Джанизаку, а сам укрылся за камнем и, сделав руки рупором, крикнул тем, кто был в пещере:

— Не надо зря проливать кровь! Если хотите остаться в живых, то сдавайтесь!

На его предложение те, кто был в пещере, ответили выстрелом. После этого отряд, оставив лошадей, стал окружать пещеру.

Кучкар предупредил своих товарищей, которые стреляли не прицеливаясь:

— Цельтесь на огонь в пещере. — И пополз на четвереньках к большому камню.

Умат-палван почувствовал, что его халат промок от крови, которая стекала из маленькой раны на кончике правого уха.

— Ты еще попадешься мне в руки, — прошептал он и зарядил ружье.

Туламат, укрываясь за большими камнями, подобрался близко к темному отверстию пещеры, которое казалось ему ртом сказочного дракона.

Рассвет беспокоил Кучкара. Перед пещерой, метрах в шестидесяти, была чистая поляна. На ней не было ни еловых кустарников, ни камней. Пока перебежишь эту поляну, даже неприцеленная пуля может убить или ранить. Пробраться в пещеру сверху нельзя, там отвесная скала. Если бы была граната — другое дело. Бросить ее в пасть пещеры, и каменное укрытие перед пещерой и Разык-курбаши со своими джигитами разлетелись бы на куски.

Кучкар установил свою винтовку между рогатками кустарника и приготовился стрелять, как вдруг услышал за спиной чье-то тяжелое дыхание. Оглянувшись, он увидел Умат-палвана. Все лицо у него было в крови.

— Ранило? — забеспокоился Кучкар.

— Да ухо зацепило. Оказывается, в детстве мало драли, — сказал Умат-палван.

Кучкар потянул Умата за кустарник. Вырвав из чапана кусок ваты, он зажег его и приложил к ране, а потом своим платком перевязал ухо. В это время густой туман, поднявшийся с реки, прикрыл их и стал подниматься выше, в горы.