Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг Страница 7

— Ладно, — шепчет Ругя в ответ, — как-нибудь вырвусь и загляну.

«Вот это рис ханский!..»

— Спросишь меня в мешочной артели или в ликбезе, — говорит Баджи.

Спустя несколько дней Баджи водит Ругя по комнатам клуба, показывает, объясняет.

Вид у Баджи при этом важный и покровительственный. Не скажешь, что еще совсем недавно другая женщина вот так же водила Баджи по этим комнатам, показывала, объясняла.

Ругя в восторге от клуба: шумно, весело, слышишь новое слово! Не обманула ее Баджи.

С этого дня, при первой возможности, Ругя спешит в клуб. И, уходя домой, всякий раз говорит на прощание:

— Спасибо, Баджи!

— Приходи почаще! — в ответ приглашает ее Баджи, запросто, словно к себе домой.

Простившись, Баджи долго смотрит вслед Ругя. У нее такое чувство, словно она накормила голодного или дала расправить крылья пленной птице.

Еще недавно она бы сказала самой себе: «Правый ангел запишет мне это доброе дело!» Но ангелов, как теперь доподлинно известно, не существует. Кто же будет записывать ей ее добрые дела?..

Время от времени в клубе проводятся собрания женщин.

Извещать об этом женщин азербайджанок далеко не просто: объявления и повестки не приведут к цели — почти все, кого созывают на собрания, неграмотны. На активисток клуба возлагается обязанность: обходя базары, бани, дворы, квартиры, оповещать женщин о дне и часе собрания.

— Может быть, и ты поможешь? — предлагают однажды Баджи.

Баджи устала: с утра — работа в артели, вечером — занятия. Но ей хочется быть похожей на тех, кого считают лучшими и называют активистками, и она отвечает:

— Что ж, я могу!..

И вот Баджи ходит по узким уличкам, переулкам и тупикам Крепости, стучит дверным молотком в ворота старых домов, сзывает затворниц и домоседок на собрание в женский клуб.

Нелегкое это дело!

Если дверь откроет мужчина — почти нет надежды на успех: в присутствии отца, мужа, брата не поворачивается язык звать женщин на собрание в клуб.

Если все же решишься и позовешь — едва ли добьешься успеха и только навлечешь на женщину гнев. Умней всего прикинуться соседкой и, отозвав обитательницу дома в сторонку, как бы по женскому делу, шепнуть той на ушко о дне и часе собрания.

А уж если наткнешься на мужчину, который когда-нибудь заметил тебя у клуба, — готовься услышать бранное слово или увидеть перед носом захлопнувшуюся дверь. Иной раз нужно прикинуться, что не туда попала, и вежливо извиниться.

Особенно настораживает некоторых мужчин то, что Баджи без чадры. Баджи понимает, что чадра облегчила бы ей задачу, но теперь даже мысль о чадре вызывает у Баджи отвращение.

Нелегко извлечь затворницу и домоседку азербайджанку из дому, нелегко привлечь ее в женский клуб. Но зато как приятно, обегав с полсотни домов, увидеть затем в клубе на собрании хотя бы десяток «своих», особенно «новеньких»!..

У входа в клуб обычно толпятся мужчины. Это суровые отцы, мужья-ревнивцы, братья-фанатики, оберегающие «честь домашнего очага». У входа в клуб женщин нередко ждут скандалы и побои.

Веяние времени все же дает себя знать — кое-кто из мужчин думает: «Аллах с ним, в конце концов, с этим женским клубом! Не было бы чего похуже — не ровен час, заведут женщины знакомство с чужими мужчинами!» Другие стыдятся признать подлинную причину пребывания их у дверей клуба и делают вид, что оказались здесь случайно. Третьи, благожелательно относясь к клубу, явились сюда, чтоб оградить своих женщин от хулиганов и нахалов, считающих себя вправе задеть на улице любую азербайджанку, снявшую чадру или посещающую клуб.

У Баджи нет отца. Тот, кто был ее мужем, — в тюрьме. Брат днем работает, а вечером учится. Никто не провожает ее в клуб, никто не поджидает ее у входа, никто не провожает ее домой.

Что же касается хулиганов и нахалов, то они Баджи не слишком смущают. Пусть только попробуют ее задеть! Она за крепким словом в карман не полезет — так отрубит, что не обрадуешься! А если кто-нибудь даст волю рукам — она может дать сдачи. Она ведь не какая-нибудь неженка, вроде Ляли-ханум…

Еще недавно дел у Баджи было не так уж много — прибрать комнату, сбегать за угол в продуктовую лавку, сварить обед, постирать, починить. А теперь дел у нее стало по горло: прибавились артель, занятия, собрания, общественная работа. Теперь дел у нее столько, что не пересчитать! Какой интересной стала ее жизнь!

СЕРДЦЕ

Время от времени из города приезжает Саша.

Он вернулся в Баку с XI армией, был вскоре демобилизован, откомандирован в университет.

Студенческого в нем пока очень мало — он до сих пор не расстался со своей выцветшей красноармейской гимнастеркой, на ногах у него грубые, стоптанные солдатские ботинки и обмотки.

— Помнишь, Баджи, как я тайком пришел к тебе в Крепость? — спрашивает он, улыбаясь.

— Не утаился! — смеется Баджи в ответ. — Дилявер-хала́ все-таки увидела и наябедничала дяде.

— Попало? — соболезнующе осведомляется Саша.

В глазах Баджи вспыхивает лукавый огонек:

— Дядя — глупый: поверил мне, что старухе померещилось!

— А как мы с тобой читали Пушкина — помнишь?

— «Прими с улыбкою, мой друг…», — бойко начинает Баджи, но тут же осекается. — Забыла, как дальше… — виновато говорит она и, словно оправдываясь, добавляет: — Я теперь хожу в женский клуб, учусь грамоте, азербайджанской.

— Надо бы тебе и русской грамоте учиться.

Баджи разводит руками:

— Кто же будет меня учить?

— Было бы желание — учителя найдутся. Да хотя бы я! Хочешь?