Зигмунд Скуинь - Нагота Страница 70

— Прошу прощения, я, как биолог, согласиться с вами не могу. Человек научился делать многое такое, что выходит за пределы заданной природой программы. Разум, прошу прощения, корректирует природу. В этой связи удачно высказался Давид Иероним Грундулис, естествоиспытатель, химик, фармацевт и врач, родившийся в семье потомственных латышских мачтовых мастеров по фамилии Грундулисы...

— Разум... Смех берет! Сколупните-ка тонкую пленочку разума и из мужичонки сорок четвертого размера у нас выйдет сорок четыре тысячи бесенят.

— Браво, отлично сказано! Это стоит запомнить.

— Не стоит чересчур идеализировать прогресс человечества. Граммофон с трубой представляется нам допотопной штуковиной, в то время как «Гамлет» мог бы и сегодня быть написан...

Диалог привлек его внимание. Он даже как будто пододвинулся к спорщикам. Подслушивать чужие разговоры неприлично, однако иногда довольно интересно. Никто его здесь не знает, никто никогда не видел, навряд ли возможна и встреча в будущем.

Официантка вернулась с пустыми руками, наверно, горчицы на кухне не оказалось. Оглянувшись по сторонам, она подошла к спорщикам.

— Горчица вам не понадобится?

— Нет, — сказал тот, что помоложе.

Старший, провожая глазами баночку с горчицей, повернул голову. И, увидав его, стукнул ладонью по краю стола.

— Ого! Каспар! Сын Вилиса!

Это было настолько неожиданно, что он опешил.

— Что, разве я не прав? Не угадал?

— В известной мере... Возможно.

— Никаких «в известной мере», все абсолютно верно. Ваш отец был моим лучшим другом. Нет в Латвии такого озера, где бы мы с ним не удили рыбу. Я, Вилис да еще покойный художник Янис Бромальт. Вы, полагаю, меня не помните?

— Не помню. Вернее, смутно помню. Как во сне.

— А я вас в Икшкиле на закорках носил. У вас были белые башмачки с красными носами.

Это он произнес таким тоном, будто на суде зачитывал приговор.

— Вполне возможно.

— Однажды мы наловили раков, и, пока на кухне пробавлялись водкой, вы их всех в колодец побросали. Помните?

— Это я помню.

— А я вас сразу узнал. Вылитый Вилис.

Старина Апариод собственной персоной. Его лицо он видел в школьных учебниках, в газетах, журналах, энциклопедиях. И надо же так напороться, будто в Рандаве негде больше пообедать.

Апариод встал, отодвинул стул и валкой моряцкой походкой, выпятив живот, обошел вокруг стола. И тот, помоложе, хоронясь за широкой спиной собутыльника, подался в его сторону. Не подняться уже было невозможно.

— Роберт Апариод, — сказал профессор, протягивая руку.

— Очень приятно. Вообще-то я вас, конечно...

— Моя фамилия — Калнынь. — Ежик отвесил быстрый поклон. — Запоминать не обязательно. В Латвии эта фамилия все равно что имя нарицательное. Больше я известен как Гатынь из Рандавской тюрьмы.

— Неверно, — поправил его Апариод, — он брешет. Не из. тюрьмы, а из тюремной средней школы. Как видите, в наш век и в тюрьмах никто не избавлен от сомнительных учителей.

— Я полагаю, нам необходимо произвести кое-какие перемещения организационного порядка, — сказал Гатынь. — В целях большей коммуникабельности. Обращаю внимание: наш стол трехместный.

— Само собой разумеется. — Властный жест Апариода словно заранее отметал все возможные возражения. — Нина! Где вы там, грешное дитя! Этого юношу перебросьте к нам.

— Я, право, не знаю... Не хотелось бы вас затруднять. И потом я тороплюсь...

— Будет просто непристойно, если мы останемся сидеть каждый за своим столом. Ваш отец был моим другом. Особенно любо нам было заросшее камышом озеро Рампузис. Мы там вытягивали лещей, величиной с лопату. Два часа — и ведро до краев полно жирнющими угрями. Я всегда говорил: в Латвии нет озера...

— Ну-ну, мастер, не завирайтесь! — Глаза Гатыня за толстыми стеклами блеснули, как скальпели. — В Латвии 3195 озер с водной поверхностью свыше гектара.

— Я имею в виду настоящие озера, а не задрипанные прудики.

— В таком случае, скажите, где находится озеро Тентеле.

— В Тентеле я выловил рыбы больше, чем иным довелось видеть за всю свою жизнь.

— А где озеро Шкинузис?

— Шкинузис пуст, Шкинузис не в счет.

— Прошу прощенья, но это одно и то же озеро.

— Это вы своим тупицам в школе рассказывайте, а не мне. Это два различных озера, их соединяет речка

— Не речка, а протока.

— Именно речка. Нина! Уж теперь вам одним пивом не отделаться. Коньяк у вас есть?

— Правда, не стоит! — он все еще пытался возражать. — Честное слово, у меня нет времени.

— Нет времени пообедать? Не смешите нас. Час на обед — это норма. Даже на царской каторге обеду отводился час. Позвольте узнать, что за важные дела у вас в Рандаве?

— Одно поручение, связанное с разными документами. Товарищ по службе просил собрать...

— И вы собираете?

— Сегодня утром приехал.

— Только сегодня?

Из груди Апариода вырвались сдавленные всхлипы, трудно сказать — кашель или смех.

— Профессор вот уже третью неделю никак не разделается со своими делами в Рандаве, — пояснил Гатынь.

— Все еще живете на бульваре Райниса?

— Да, все там же.

— Как себя чувствует ваша мать?

— Спасибо, должно быть, хорошо. Как всегда.

— Работает?

— Работает.

— А вы? Работаете? Учитесь? Отдыхаете?

— Перед армией закончил среднюю школу. Ничего определенного пока не надумал.

— Вы были таким крошкой, с молочными зубками... Черт возьми, как летит время! Летит! Вот и Вилис уже на кладбище. Бромальт тоже. Все порядочные люди на кладбище. Постой, постой, когда же все-таки Вилис умер? В шестьдесят четвертом или третьем?

— В шестьдесят четвертом.

— Вроде, зимой, да?

— В феврале. А разве вы не были на похоронах?

— Нет. — Апариод, разливая коньяк, ливанул мимо рюмки Гатыня. — Не довелось. Нина! Смотрите, что мы тут натворили. Если сейчас же не придете на помощь, будет потоп.

Официантку было не узнать. Эта неприступная холодная красавица теперь так и юлила вокруг них, была приветлива, добра, услужлива, осыпала Апариода очаровательными улыбками. Старика-то с вставными зубами, лысым черепом, одетого не лучше колхозного пастуха! В самом деле, странно. Слава? Деньги? Навряд ли. Тут что-то другое.

— Спасибо, Нина, — сказал Апариод. — Вы самая красивая. Без вас Рандава была бы дыра дырой.

Профессор вынул из петлицы Гатыня цветок и сунул его за ленту Нининого передника.

— Цветок этот выдающийся, — пояснил Гатынь, — рос на особом удобрении. Моя сестра обслуживает реанимационную машину, словом, ту, что воскрешает из мертвых.

— На той машине навоз не возят. — Апариод поднял рюмку.

— Верно, не возят. Но в один прекрасный день вызывают ее в зоосад. Оказывается, льву надо когти подрезать, так нельзя ли зверюгу усыпить, не то разволнуется, чего доброго инфаркт схватит. Чуточку веселящего газа, и дело в шляпе, маникюр готов.

— Обычная халтура!

— Конечно. Но как с врачом рассчитаться? Долго ломали головы, наконец придумали. Милый доктор, есть у вас садовый участок? Как же, есть. Те обрадовались: извольте получить машину львиного навоза. Удобрение — первый сорт.

— Не надо, Гатынь, портить людям аппетит.

— А зачем скрывать правду? Раз этот цветок из сада моей сестры.

— Давайте лучше выпьем.

— Призывать к пьянству запрещено законом.

— Я призываю к действию.

Они выпили. Голоса вокруг звучали все смелее, к соседним столикам подсаживались люди.

— Послушайте, брат мой, отчего вы такой грустный? — Гатынь с добродушной усмешкой глянул на него сквозь толстые стекла очков.

— Чтобы никто не видел, какой я веселый.

— Что ж, оригинально. А тогда отчего вы так веселы?

— Оттого, что наконец попал в Рандаву.

— И долго тут намерены пробыть?

— Не знаю... Возможно, до воскресного вечера.

4

Зажгли люстры, за широкими окнами долго и пышно горел закат. Временами, не в меру громко, разражался музыкой оркестр, подминая все прочие звуки, точно проносившийся экспресс.

Несколько пар танцевало. Захмелевшие мужчины глазели на немногих женщин. Но, в общем, без особого энтузиазма. Плотный, нездоровый ужин перед сном. Начальник конторы с инспектором из управления, директор базы с семью подчиненными после профсоюзного собрания. Привычка, обязанность, слабость характера.

Стол их успел обрасти бутылками, закуской. Апариод заказывал все подряд. Вокруг юлили какие-то назойливые типы, подходили с поднятыми бокалами, здоровались, представлялись, кланялись, жали руку. Рады вас видеть! Очень приятно. Ваше имя хорошо знакомо, хотя лично не имел чести. Хотелось бы сказать несколько слов о вашей последней публикации...