Таксопарк - Илья Петрович Штемлер Страница 72

При слабом освещении было нелегко уловить, где короткие плотные кварталы домов рассекаются улицами. Шофер вел машину осторожно, и плавное покачивание убаюкивало Тарутина. Он забился в угол заднего сиденья, прикрыв глаза. Маркин предложил довезти его до Сосновой аллеи, где жила Вика, и Тарутин согласился: вызывать машину из парка в субботу было затруднительно, к тому же и поздно…

Он рассеянно вслушивался в рассуждения Изольдова о том, что все же необходим специальный автомобиль-таксомотор с более жесткой конструкцией и усиленной ходовой частью.

— А взять водительское место, — продолжал Изольдов. — Нет чтобы отгородить его от пассажиров. В грипп кто болеет больше всех? Таксисты. Возят кого попало. Я не говорю уж вообще об опасности.

— Конвейер, — буркнул Маркин. — Будут из-за каких-то нескольких тысяч таксомоторов в год делать второй конвейер? Сам знаешь, а болтаешь, друг Изольдов.

— Хорошо! — завелся Изольдов. — А «пикапы»? Или спецмашины? Они тоже сходят с того же конвейера… Что стоит отделить водителя от пассажиров?

— Как-то я присутствовал при обсуждении в министерстве. — Маркин обернулся к Тарутину. — И знаешь, что некоторые говорили? Дескать, нельзя отделять нашего таксиста от нашего народа. Он должен быть в гуще масс. Общаться. Помогать. Советовать приезжим… Всякую чушь несли…

— А когда тюкнут его за тридцать рублей… Мало ли кого сажает он в машину, паспорт не спрашивает. Как на войне, — вставил Изольдов и продолжил без всякого перехода: — Гусь Абрамцев, гусь. И неплохой директор, а дальше своего носа не видит.

— Видит, Шура, видит. — Маркин скрестил руки на груди. — Видит. Только в голову не берет, не верит. Да и ни к чему ему. Наполучал шишек за свой век, не сосчитать. Хотя бы с этим диагностическим участком. Обидно ведь. Сколько труда вложил, а взяли и отобрали. Да еще чуть ли не с выговором… Такие директора, как Абрамцев, на своих плечах таксомоторную индустрию налаживали, а что это значит, сам понимаешь, трех сердец не хватит, а у него одно, да и то таблетки глотает…

— Так ведь и вы тоже, Павел Кузьмич, — вставил Изольдов.

— Что я? Думаешь, мне хочется влезать в тарутинскую петельку? Забот и без того хватает. Только по-старому никак. Вот уже где! — Маркин дотронулся ладонью до горла. — Выход надо искать. Под лежачий камень, сам понимаешь…

Тарутин опустил руки на колени, расслабился. Он всегда успокаивал себя таким вот полным расслаблением, напряжение покидало тело, и дыхание становилось ровным, глубоким. Он уже не слушал, о чем беседовали его коллеги под ровный гул мотора. Он улыбался, тихо радуясь тому, что этого не видят в темноте салона. Ему было сейчас уютно и хорошо… Он ехал к женщине, которая его ждала и которая ему чертовски нравилась. Образ Вики виделся ему в глянце бокового стекла. Явственно. И осязаемо. «Как мальчишка, честное слово», — подумал он о себе со снисходительным укором. Он не мог понять, в чем была причина такого состояния. Ведь не в первый раз он спешил на свидание к женщине. Возможно, в жарких словах Вики, сказанных по телефону, в их тоне была неприкрытая, прорвавшаяся, точно магма, жажда близости с ним, которая не могла не вызвать в нем ответной реакции. И он был так ей благодарен за открытое проявление чувства. Будучи по натуре человеком стеснительным, он иногда со смущением вспоминал и свою настойчивость тогда, в один из первых вечеров их знакомства. Корил себя за нетерпение. И злился на нее… И вот этот звонок. Дождался. Или он все не так понял? Возможно, она просто хочет его повидать? И встреча эта будет новым испытанием его терпения?! Ну да бог с ней… Вероятно, она права в главном — надо до конца исчерпать все, что посылает судьба: и ожидание встречи, и саму встречу. До конца. Не торопить события. Наслаждаться мгновением. Ждать, когда свершится естественный переход одного состояния в другое. В этом и есть великое удовлетворение…

Тарутин попросил остановиться у начала Сосновой аллеи, чтобы несколько кварталов пройти пешком.

С туманно-белого потолка свисал шнур с тремя шарами на конце, словно леска, пропущенная сквозь лед и натянутая под тяжестью грузил. И Тарутину казалось, что грузила продолжают медленно опускаться к изголовью широко раскинутой тахты, пряча до поры свои крючки с наживой…

Вика прикрыла глаза. Обнаженные руки закинуты на затылок.

— Рассматриваешь меня? — не поднимая век, проговорила Вика. — Чувствую. Твой взгляд щекочет кожу.

— Я смотрю в потолок. На этот светильник, — помедлив, ответил Тарутин. — Кажется, что шары опускаются.

— Иногда и мне так кажется. Иногда мне кажется, что я рыба. А эти светильники — крючки, что охотятся за мной.

Тарутина поразило совпадение их мыслей. Он даже хотел оказать Вике об этом, но передумал…

Память лениво перебирала воспоминания… Торопливый проход через темный коридор. Короткий прищелк дверного замка. Мягкие сухие Викины губы. Отброшенный в сторону халат. В ночном полусвете стройная фигура, прильнувшая к одетому в строгий вечерний костюм Тарутину. Жадные, нетерпеливые ее руки в следующее мгновение уже срывали с Тарутина пиджак, галстук, рубашку…

— Где же ты, где же ты? — шептала она горячо, покрывая поцелуями глаза, щеки, шею и грудь Тарутина…

Тот пытался ей помочь, но руки уже не слушались его, мешали, подчиняясь нетерпеливым требовательным Викиным движениям. Она проводила сухими ладонями по обнаженным костистым его плечам.

— Ты весь мой сейчас. Сильный, красивый. — Она терлась щекой о его щеку.

Тарутин опустил руки на ее бедра, и ноги его ощутили холодок ее ног…

— Не торопись, Андрюша, милый, — слабея шептала Вика.

Тарутин молчал, сдерживая себя. Но так и не сдержался, он уже не контролировал свои движения. И Вика их принимала, отдаваясь этому стремительному порыву…

И теперь, постепенно отойдя от первой сумасшедшей волны, бьющей их тела в этой тихой, затерянной в ночи комнате, Тарутин пробуждал в себе воспоминания… Он вспомнил и о своих мыслях в машине по дороге сюда. О своей