Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана Страница 74

— Итак, вы считаете, что мы в свой труд на земле не вкладываем сердца?

Я ответил:

— Да. Но это понятно. Отдавать свое сердце земле способен только ее хозяин. А у вашей земли хозяина нет.

Он рассмеялся, замотав головой вправо и влево, потом сказал:

— Вы неисправимы. Никак не желаете понять, что он здесь же присутствует, ее хозяин.

Я уже начал догадываться, что он сам и есть этот хозяин, но на всякий случай спросил:

— Где?

— Да вот же он — весь народ наш колхозный!

И он повел рукой в сторону собрания. Я помолчал немного. Что-то в этом роде мне уже доказывали в строительной бригаде. Но на деле это не всегда подтверждалось. Я помнил, как хозяин просыпанных новых гвоздей без сожаления прикрыл их навечно половицей. Мог ли так поступить подлинный хозяин? И еще помнил я, как вели себя некоторые молодые хозяйки товара в ленинградских магазинах. Они были хозяйками товара. Так мне объяснили. Но они не столько заботились о продаже своего товара, сколько о том, чтобы отвадить от своего магазина покупателей. Чем это можно было объяснить? Наверно, тем же, чем объяснялась небрежность этих людей к земле. Но как эта причина называлась? И тут меня опять осенила знакомая догадка, которую я и высказал секретарю райкома:

— Понимаю. Они просто не знают еще о своем хозяйском праве на эту землю. То есть они не знали. Но вот вы сказали им это — и теперь они будут знать.

Тут собрание грохнуло таким дружным смехом, что от его раскатистого звука едва не развалились остатки церковных стен. Я понял, что ошибся. Они знали. Но если знали, то какого дьявола прикидывались незнающими и относились к своей земле будто к чужой? А смеяться над моими словами так ли уж было обязательно? С тем же правом и я мог бы посмеяться над их словами и даже над их смехом. Скрывая досаду, я сказал:

— Нет. Вы меня не убедили, простите в самообладании. Я жил у вас три дня и видел все. По-хозяйски вы ведете себя только на приусадебных участках, а не на полях.

Тут поднял руку парторг. Он сказал:

— Так ли это? Два дня назад вы были на сенокосе. Разве люди там плохо работали?

Я ответил:

— Они пели на работе. Кто по-настоящему работает, тому не до песни.

Я заметил на некоторых лицах усмешки, А парторг сказал:

— Но ведь они за три дня убрали на той огромной низине все сено. Это по-хозяйски или нет?

На это я не ответил, но сказал:

— В том доме, куда вы меня устроили на ночлег, молодая хозяйка по утрам всегда ждет стука в окно. Ей стукнут в окно и скажут: «Собираться у бригадира!» или: «Машина ждет у конторы!». И тогда она идет. Но если ее не позовут, она ведь не пойдет? Так? Если даже на полях все будет гибнуть, она не пойдет, потому что ей дела нет до того, что творится на полях, где растут не ее хлеба. А на свой огород она идет без всякого зова, даже вечером, уже усталая, и там работает потом до полной темноты. Из этого видно, где она подлинная хозяйка.

Люди зашумели и заволновались после этих моих слов. Может быть, среди них сидела также молодая хозяйка моего ночлега. Но я не слыхал ее голоса. Ответил мне темнолицый председатель. Он сказал негромко и мягко:

— А как, по-вашему, людям собираться на работу? Вразброд? Ведь работка-то общественная, артельная. За нее дружно надо приниматься — всем сообща. Не выйдет этак — чтобы не собираться. Иному звену или бригаде на дальний участок надо. Их машина всех вместе должна доставить, а не по одному. Как же не позвать и не собрать? А относительно безразличия к общественному добру — это вы напрасно. Это вам показалось. Не так вы смотрели. Предвзято смотрели. Вот поживете у нас недельку-другую — и научитесь все видеть правильно. И свою молодую хозяйку лучше разглядите. Кстати, она у нас одна из самых передовых колхозниц. Полторы-две нормы ежедневно выполняет на полевых работах. И никакого различия не делает между общественным и личным. А что на своем огороде до темноты копается — так это по инерции. Привыкли люди к своим личным садам и огородам. Но уже отвыкают некоторые. Картошку, капусту не сажают. Не стало в этом нужды. Овощами теперь колхоз может обеспечить. А приусадебные участки под цветы разве останутся или под фрукты редкостные, кто с ними возиться любит.

Он очень мягко и терпеливо все это мне объяснил своим негромким, глуховатым голосом, и я не стал с ним спорить. Конечно, я мог сказать ему кое-что, но зачем? Как-никак я три дня был гостем в его колхозе. Не стоило его огорчать. И без того он уже был чем-то огорчен. Однако последнее слово в этом разговоре я все же хотел оставить за собой, а не за ними, которые смеялись. Зачем они смеялись? Я, может быть, во многом согласился бы с ними и на этом кончил бы свой разговор. Но зачем они смеялись? Я сказал:

— Да. Может быть. Но ваш колхоз, как здесь было сказано, один такой на весь район. На ваших полях все-таки кое-что вырастает, из чего вы можете уделять продукты за работу своим людям. Вырастает, конечно, мало, как на всякой земле, которая без хозяина. И много земли у вас пустует по той же причине. Но я видел недавно колхоз, где вся земля пустует, кроме огородов. Огороды там выглядели, как райские сады, а поля заросли бурьяном и кустарником. Там вы не сказали бы, что у полей есть хозяин. Или тоже сказали бы?

Этот вопрос я задал секретарю райкома, которому, как видно, не терпелось повернуть разговор со мной к чему-то интересному. И он ответил:

— Да. Непременно сказал бы, потому что хозяин там действительно есть, как и в любом другом колхозе. Но все дело, очевидно, в том, что руководитель попался нерадивый.

— А зачем хозяину руководитель?

— Странный вопрос. Как же без руководителя при таких грандиозных масштабах производства?

— Хозяин сам знает как.

— Но допустим, что он еще не знает.

— Значит, он не хозяин.

— А вы бы знали, как действовать, если бы вас призвали руководить таким огромным хозяйством? Вот вы пришли и увидели, что все поля в запустении. Как бы вы поступили в данном случае?

— Очень просто. Я сказал бы владельцам приусадебных участков: «Передвиньте свои заборы от ваших участков к тому лесу». Они передвинули бы, и через два-три года все это пространство тоже зацвело бы и наполнилось жизнью, как их прежние крохотные участки. Если они умели показать себя настоящими хозяевами земли на этих участках, то и на крупной земле стали бы хозяевами. И не осталось бы больше пустырей. Каждый сантиметр земли давал бы плод, потому что у земли объявился бы хозяин.

Секретарь райкома покачал головой и сказал:

— Нет, мы не можем пойти на то, чтобы снова отдать государственную землю в частные руки. Для нас это было бы шагом назад.

Я спросил:

— Разве земля после этого ушла бы из государства?

Он ответил:

— Все равно, это не выход. Допустить в нашей социалистической стране частное владение землей — значит опять создать в ней зародыши капитализма.

— Разве от этого изменится в стране ваша Советская власть?

— Конечно. Появятся и у нас такие, как ваш Арви Сайтури. Опять начнут пробуждаться в народе частнособственнические инстинкты.

— А это что значит, не откажите в непонимании?

— А это значит, что нарушится дух коллективизма, в котором наш народ воспитан.

— Я этого не понимаю, не примите за вежливость, пожалуйста. По-моему, самый хороший дух — это тот, при котором не остается сиротой земля, при котором из нее умеют с избытком извлекать все, что только она способна родить.

— Нет, вы не совсем правы. Сперва необходимо установить дух справедливого распределения продуктов земли, а как снимать с нее богатые урожаи — этому можно успеть научиться и потом.

— Не знаю. Я сперва хотел бы получить в руки то, что предстоит разделить, а потом бы уж стал думать, как это делить.

— А вы уверены, что произвели бы раздел по справедливости, заполучив это в руки?

— Почему бы нет? Вашу землю, например, мы разделили бы по справедливости.

— Допустим. Ну, хорошо. Вот вы огородили ее заборами. А дальше как? В каком направлении потекла бы ваша жизнь?

— В каком направлении? Не знаю. У всех людей жизнь течет в одном направлении — к смерти. Но мы постарались бы успеть взять от нее побольше. Построили бы красивые двухэтажные дома. Завели бы внутри красивую мебель, приемники, телевизоры. Поставили бы пианино, рояли, на которых наши дети учились бы играть. Вокруг наших домов раскинулись бы огромные сады и цветники. В гаражах наших стояли бы новые легковые машины, на которых мы иногда ездили бы вокруг света. Под навесами у нас было бы все заполнено разными механизмами для обработки земли. В теплицах наших круглый год росли бы южные плоды. В холодильниках, погребах и амбарах всегда хранились бы все виды продуктов. Конечно, все это появилось бы не сразу. Пришлось бы сперва очень много поработать и днями и ночами, не жалея сил.

Тут парень в соломенной шляпе крикнул: