Петр Скобелкин - На заре и ясным днем Страница 8

«Распоряжение

по молодежному зерносовхозу «Большевик» от

28/Х-33 г.

В связи с проведением 15-летия Ленинского комсомола премировать лучших ударников-комсомольцев, выполняющих и перевыполняющих нормы выработки. В связи с этим выделить сумму 2000 рублей.

Зам. директора Муравьев,

секретарь Калинина».

И вот, казалось бы, при той скудости средств и возможностей люди, которым было поручено, доверено отмечать этот «исключительный героизм к работе», проявили столько сердечной изобретательности, что можно и сейчас по-доброму позавидовать им. А может, и поучиться. Почему бы и нет?

«… § 10

Трактористу Даутову, работающему в зерносовхозе 3 года (то есть с основания. — С. П.), как заслужившему по своему стажу и в связи доброго отношения к работе, предлагаю к 20/VIII дать ему совершенно отдельную квартиру на центральной усадьбе. Ответственность за представление таковой возложить на тов. Евсеева. Предлагаю ОРСу выдать за счет з/с Даутову пальто, две пары белья, пиджак, брюки и ботинки.

Директор Писарев,

секретарь Каткова».

И настал тот первый долгожданный день. Они приблизили его сами своим трудовым героизмом, «добрым отношением к работе». Этот день — вторник, 20 августа 1935 года.

27 августа 1935 года из «Большевика» в областной центр была передана вот эта телефонограмма:

Обком ВКП(б) [9] — тов. РЫНДИНУ.

Редакции газеты «Челябинский рабочий»

20 августа совхоз «Большевик» впервые за время своего существования досрочно выполнил годовой план хлебосдачи, сдав государству 75000 пудов высококачественного хлеба. Кроме того, вывезено в счет сменной и продовольственной ссуды за прошлые годы 14000 пудов.

Переключили все силы на быстрейшее завершение уборки.

Директор совхоза Черняев,

начальник политотдела Француз,

27 августа 1935 года.

Конечно, 75, пусть даже 100 тысяч пудов по нынешним масштабам совхоза (сейчас совхоз сдает до полутора миллионов пудов зерна) невесть какое завоевание, но для них в тот год это была победа. Победа (пусть пока временная) над землей, над погодой, над косностью и упрямством маловеров. Да и над собой в конечном счете. И уже обрела плоть надежда: значит, они могут выбиться в люди даже с ненадежной заморской техникой и на лошаденках, работая впроголодь, борясь одновременно с суховеями, тифом и «классово чуждыми элементами».

Великая это сила — надежда…

Ее признавали даже наши враги за океаном. Вот что, например, заявил в 1932 году «провидец» Джон Гибсон Джарви, председатель правления банка «Юнайтед Доминионз» (Великобритания):

«Я хочу разъяснить, что я не коммунист и не большевик, я определенный капиталист и индивидуалист… Россия движется вперед в то время, как слишком много наших заводов бездействует и примерно 3 млн. нашего народа ищут в отчаянии работы. Не пытайтесь недооценивать русских планов и не делайте ошибки, надеясь, что Советское правительство может провалиться… Сегодняшняя Россия — страна с душой и идеалом. Россия — страна изумительной актуальности… Быть может, самое важное в том, что вся молодежь и рабочие в России имеют одну вещь, которой, к сожалению, недостает сегодня в капиталистических странах, а именно — надежду».

Передо мной фотография, которой уже около 50 лет. Человеку, изображенному на ней, сейчас было бы уже за шестьдесят.

Вот он сидит перед объективом фотоаппарата в пестренькой косоворотке, может быть, той самой сатиновой, которую получил за ударную работу на своем «Катерпиллере» в осеннюю страду 1933 года. Большие руки спокойно лежат на коленях. Но вглядитесь — такое впечатление, что перебирает пальцами. Он весь подался вперед. Он не позирует. Его сейчас занимает только один вопрос: что это за штуковина — фотоаппарат и как она рисует человека?

Потому и подался всем корпусом вперед. Ни о какой птичке, которая вот сейчас вылетит оттуда, и мысли нет. Только об одном: как это устроено. Брови его сдвинуты в остром напряжении, широкий лоб перерезала глубокая складка. И там уже решается эта проблема: как устроено. Он, кажется, уже догадался. Догадка эта рядом. Такое впечатление, что он сейчас встанет, улыбнется и скажет: «Дай-ка эту штуковину сюда. Сейчас она и у меня заработает!»

Он и «Катерпиллером» овладел самоуком. В 17 лет его уже никто из взрослых не кликал Колькой, а всегда уважительно величали: «Николай Егорович». В 17 лет он уже наравне с мужчинами обедал за ударным столом. И его отец, Егор Костромитин из соседнего колхоза «Память Ильича», не раз приходил в столовую, чтобы хоть тайком погордиться сыном, а потом рассказать об этом матери.

В тот трагический сентябрьский день, как и всю уборку, Николай Егорович работал в 3-й бригаде Горшковского отделения. Работалось особенно хорошо. К концу дня он уже выполнил свою норму и не чувствовал, как ему казалось поначалу, никакой усталости.

Усталость приходила тогда, когда хоть на минутку расслаблялся. Усталость валила с ног в борозду, и он засыпал на стерне, уже сонным, механически дожевывая кусок хлеба.

За последнюю неделю, если подсчитать, он спал всего не больше 30 часов. Это по четыре часа в сутки! Чтобы не терять времени на разъезды, спал, едва успев сбросить на землю свою телогрейку, тут же рядом со своим трактором, под шум его мотора.

Ни его, ни Даутова, ни Волкова, ни «т. Саламатова, который 50 часов за рулем не отходя от трактора…» никто не подгонял к такой работе и самоотверженности. Но все они, крестьянские дети, прекрасно понимали, что любая задержка уборки даже не на день-два, а на несколько часов обернется по совхозу не одним десятком пудов потерянного хлеба. А хлеб и без того выдался беден.

Над степью медленно опускались сумерки, но он продолжал косить пшеницу, пока не услышал перебои в моторе. Так и оказалось, как предполагал, — кончалась горючка. Прикинул: до заправочной еще дотянуть можно. И не раздумывая долго, развернулся в Горшково.

По мостику через ручей и ясным днем ездить было небезопасно. А тут уже наступила темнота. Но он поехал, так как был уверен, что переползет этот скрипучий, построенный еще для конских повозок мостик даже с закрытыми глазами. Что он, кстати, даже однажды на спор и сделал:

Но откуда ему было знать в тот темный вечер, что часть моста была кем-то разобрана или просто обвалилась.

Когда трактор стал медленно заваливаться, он включил заднюю скорость. Мост вздрогнул, и трактор с грохотом бревен и камня обрушился в холодную и темную воду ручья. При падении он перевернулся и ухнул в глубину вверх гусеницами…

Так в совхозе «Большевик» появился первый приказ о трагической гибели ударника полей при исполнении своего долга.

«Приказ № 166

по молодежному зерносовхозу «Большевик» от

7/IX-33 г.

4 сентября тракторист-ударник 3-й бригады Горшковского отделения Костромитин Н. Е. погиб, находясь на работе, выполняя задание партии и правительства по проведению уборочных работ.

Приказываю:

1. Наименовать бригаду № 3 именем Костромитина.

2. Возбудить ходатайство перед соответствующими органами о переименовании Горшковского отделения в отделение имени Костромитина.

3. Похоронить товарища Костромитина на центральной усадьбе Горшковского отделения и все расходы, связанные с похоронами, принять за счет зерносовхоза.

4. Выдать единовременное пособие отцу т. Костромитина, колхознику «Памяти Ильича», 500 рублей.

Директор Писарев,

секретарь Каткова».

Все помнят и хранят эти старые книги в коленкоровых и просто картонных переплетах. Но все ли сохранили в памяти люди о том яростном и прекрасном мире? Может, так уж человек устроен: он всегда хорошо помнит, что было доброго в его жизни, и забывает свои несчастья, свое минувшее горе. Может, это и хорошо для одного человека. Однако память людская не должна забывать имена тех далеких и близких, но одинаково дорогих, которым сегодняшним днем обязаны живущие ныне. Наверное, память должна быть коллективной — то, что не сумеет сберечь один, вспомнят другие.

А вот так случилось, что не уберегли. С болью думаю сейчас об этом, еще раз перечитывая документ, который должен быть дорог многим в «Большевике». Это приказ № 166 от 7 сентября 1933 года о трагической гибели тракториста-ударника Коли Костромитина, приказ, в котором говорилось о переименовании Горшковского отделения (сейчас это Свердловский совхоз) в отделение имени Костромитина. Так сложились обстоятельства, что мне не удалось побывать в Свердловском совхозе, телефонный же разговор с конторой был весьма неутешителен. Говорил со мною тогда главный агроном совхоза Михаил Егорович Мальцев. Он передал, что ровно год назад Горшковское отделение, наконец, переименовано… в Родниковское. О Николае же Костромитине лично он не слышал, но непременно попытается разыскать о нем все, что еще можно собрать.