Константин Золотовский - Рыба-одеяло Страница 8

И перевел:

«Вином прогоните печали,А завтра опять – беспредельное море!»

3. Капитан Балашов

В конце жаркого южного дня 1921 года на пригорке возле Воронцовского дворца, откуда так хорошо виден простор Черного моря, стоял капитан дальнего плавания Балашов и, глядя на гавань Одесского пор­та, думал о затонувшем «Пеликане».

Год назад из Одессы бежали белогвардейцы. Баржи с цветным металлом, снятыми с заводов станками, военные суда и пароходы, пол­ные награбленного имущества, тащили они за собой. Поспешно отступая, они затопили подводную лодку «Пеликан» нарочно при самом выходе из гавани, и она преградила проход судам. Только метровый слой воды покрывал ее стальную рубку. Вот уже год корабли с малой осадкой каж­дый раз задевают килями «Пеликан», а глубокосидящие коверкают себе борта и пропарывают днище.

Энергичный Балашов первым предложил поднять «Пеликана», но не получил поддержки. Большевики видели в нем человека дореволю­ционного. В каюте капитана висели иконы, перед праздниками он зажи­гал лампады. А портовые чиновники, осевшие здесь с царских времен, наоборот, считали большевиком Балашова и препятствовали ему во всех начинаниях.

Несмотря на странности, капитан, отдавший флоту всю свою жизнь, был горячим патриотом родины. Его глубоко волновала судьба потоп­ленных русских кораблей. Не жалея сил, на свои средства он взялся поднимать «Пеликана» способом коффердам, по которому надо заде­лать все отверстия в лодке и накачать внутрь воздух, который ее под­нимет.

Капитан закрыл, по возможности герметично, верхнюю часть лодки, помпами начал откачивать воду из корпуса. Все, казалось, проделано правильно, но «Пеликан» не всплыл. Срочно нужны были водолазы и технические средства для тщательного обследования низа подводной лодки. Балашов обратился к руководителям Одесского порта.

– Ничем не можем помочь, – отвечали капитану. – Достаточно убедителен ваш неудачный подъем.

Балашов горячо спорил, доказывал возможность подъема, но порто­вые бюрократы не стали с ним даже разговаривать.

Обо всем этом с горечью и вспоминал Балашов.

4. Товарищ ЭПРОН

Еще три года пролежал «Пеликан» на дне гавани, и в начале 1924 года порт решил взорвать его на металл. Но погубить подводную лодку помешал прибывший из Севастополя ЭПРОН – маленькая, неизвестная тогда Экспедиция подводных работ особого назначения, орга­низованная председателем ВЧК Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. Существовала она всего год, разыскивая возле Балаклавы английское судно «Черный принц», затонувший, как говорили, с грузом золота, и поднимала разное имущество, оставшееся после ухода белогвардейцев на дне Севастопольской бухты.

На эпроновцев в Одессе посмотрели недоверчиво. Начальник от­ряда капитан Антон Никитич Григорьев обратился в порт за плавсредствами.

– Кто вас послал? – спросил его ответственный работник порта.

– ЭПРОН.

Портовик пожал плечами и сказал:

– Простите, я старый одессит, но что-то не слышал о товарище Эпроне. Скажите, пожалуйста, где этот товарищ живет, кем работает, какой из себя? Может быть, я припомню.

– Черномор Балаклавович Эпрон, – пошутил Григорьев, – посе­лился в Одессе недавно.

Служащий удивился.

– Он что, иностранец?

– Нет, наш товарищ, из Балаклавы.

– С частным лицом разговаривать не будем!

– Но этот товарищ – советская судоподъемная организация.

– А справка имеется?

Григорьев предъявил справку. Но порт все равно не выделил ничего, даже в аренду. ЭПРОНу сулили только неудачи. Единственным челове­ком в Одессе, который горячо поддержал молодую экспедицию, был капитан Балашов.

5. «Пеликан»

За четыре года подводная лодка «Пеликан» опустилась в грунт на половину своего корпуса – кингстоны были открыты белогвардейцами. В лодку набралось много ила. При осмотре выяснилось, что некоторые люковые крышки отсутствуют. Вот почему «Пеликан» не пошел на от­качку у Балашова.

Приняли более удачный проект нашего Деда Архимеда – Шпаковича, который предложил применить два доковых прямостенных пон­тона, по четыреста тонн каждый. Сейчас этот способ не вызывает ника­ких сомнений, а в то время возникало много тревожных вопросов. Все-таки «Пеликан» – первая проба сил эпроновцев на поприще судоподъ­ема. Достаточно ли двух понтонов, чтобы вырвать лодку из грунта? Не раздавят ли они лодку при подъеме? Не переломится ли «Пеликан» в середине, если подхватят его по краям, с кормы и с носа? Не перережут ли стальные полотенца и стропы корпус лодки? Каким образом прорыть тоннель под лодкой, если там окажутся крупные камни или жидкий ил, который будет сразу затягивать разрытое место? И все-таки проект Шпаковича утвердили.

Ранним утром седьмого июля на мачте эпроновского бота подняли красный флаг – сигнал: «Под водой водолаз – судам убавить ход!» На палубе качальщики вращали помпу. На шланге и сигнале стояли два старых водолаза – Галямин и Сергеев.

Галямин – длинный-длинный, как Дон-Кихот, был самым добро­душным человеком. Молодые водолазы часто подшучивали над ним, при­щемляли его тараканьи усы, когда завинчивали на шлеме иллюминатор. Он никогда не выходил из себя, только посмеивался.

Сергеев в то время был одним из лучших специалистов. За спиной у него больше двадцати лет водолазного стажа. В годы русско-японской войны он служил матросом на броненосце «Цесаревич». В Китайском море в броненосец попал японский снаряд. Сильным ударом разворотило корму и многих матросов сбросило за борт. Пришел миноносец, взял на буксир поврежденный корабль и увел в порт. А матросов оставили в мо­ре... Сергеев плавал на обломке. Он слышал вокруг себя хохот сходив­ших с ума матросов... Только на следующий день вспомнили о них и подобрали.

Впоследствии Сергеев соорудил деревянную корму к броненосцу. Два месяца трудился. Окрасили корму под цвет металла, и «Цесаревич», с виду целый и невредимый, прошел почти все порты мира и благопо­лучно добрался до Петербурга. Это был своеобразный политический ход, – мол, не весь флот разбили японцы при Цусиме. Сергеева, рядового матроса, наградили орденом «Святого Владимира», который давался только офицерским чинам.

В Петербурге Сергеев много лет работал водолазом на постройке мостов у бельгийца Альберта Томи.

– Бывало, в получку, – рассказывал Сергеев, – наймет мне извоз­чика, за свой счет, конечно. Сижу я важно, в картузе с лакированным козырьком, в плисовой рубахе и в модных сапогах бутылкой. А Томи, сухонький, в шляпе, идет рядом. «Поезжай потихоньку, – скажет, – а мне променад полезен». Жандармы перед ним вытягиваются и честь от­дают. Он был миллионер и крупнейший строитель мостов в России.

Часто вызывали меня и на другие гидротехнические работы. Каж­дую трубу в Неве знал. На Фонтанке, против Апраксина двора, ставил стояк, который через металлическую сетку воду засасывает. Чертеж сде­лал заграничный инженер. То и дело вызывают меня этот стояк чистить. Как только волна от буксира, так вся грязь в сетку. А мне совестно ска­зать ученому человеку, что его чертеж пустое дело. Сам-то не догадает­ся. Все прошу его: «Спуститесь, мелко ведь, посмотрите сами». Уговорил наконец. Спустил инженера на грунт. И тут волна набежала, ударила его. От страха схватился он за шпунт, насилу его отодрали. Спасибо, доски гнилые, в его руке сломались.

– Видели? – спрашиваю.

– Все видал, – говорит.

– Ну и как?

– Хорошо, – отвечает.

– Нет, плохо, – сказал я ему и переделал все по-своему. Два года после этого сетку чистить не вызывали.

Помнил Сергеев и рослого полицейского Синицу в Севастополе. Стоял он у входа на бульвар возле надписи «Матросам и собакам вход воспрещается!» И, если забывчивый матрос сворачивал на бульвар, Си­ница опускал на него свой свинцовый кулак. Об этом не забыли матро­сы. Как-то после революционных боев спустился Сергеев на дно Сева­стопольской бухты и встретил там полицейского Синицу. Он стоял прочно, как на посту, с камнями на ногах.

Севастопольскую и Одесскую бухты Сергеев знал превосходно.

Третий, совсем еще молодой, водолаз Сезонов, опыта имел мало, но, работая бок о бок с таким мастером, как Сергеев, он стал потом отлич­ным водолазом.

День подходил к концу. Сигнал в руке Сергеева дернулся три раза – показался Сезонов. Он тяжело взобрался на бот.

– А ну, показывай, где изорвал рубаху? – спросил Сергеев и вы­нул из кармана химический карандаш. Сергеев беспокоился не зря. Во­долазных рубах было всего три, а на «Пеликане» много острого взъеро­шенного железа. Сезонов указал пальцем на прорывы возле колена и на боку. Сергеев начертил здесь два фиолетовых кружка, чтобы потом наложить на них заплаты.