Владимир Двоеглазов - Ищу комиссара Страница 8

Проводников едва успел выпроводить лейтенанта, как явились с молотками в руках два сержанта и невозмутимо доложили, что потерялась лестница.

— Найдите где хотите! — поморщившись, приказал Проводников. — Чтобы плакаты до обеда были приколочены!

Шабалин сочувственно посмотрел на замполита. «Мне бы ваши заботы, Валерий Романович!» — говорил его взгляд.

— Что у вас произошло с Савиной? — спросил Проводников.

— С Савиной? — Шабалин пожал плечами. — Мое отношение к Савиной вам известно, Валерий Романович. Я ни от кого его не скрываю. Считаю, что Савина не способна работать с подростками. Я имею в виду — с нашими подростками. В школе она, возможно, и справлялась, а здесь…

— Но пять лет она успешно работала и с нашими!

— Совершенно верно, — согласился Шабалин. — Работала. Но… Я уже не в первый раз сталкиваюсь с подобными историями. Есть такой сорт людей… да вы не хуже меня знаете, Валерий Романович… Вначале они берутся — с желанием, с огоньком, с азартом, день и ночь на службе, хватаются за все… даже за что их не просят… И вроде бы и получается у них, и результаты, кажется, неплохие, а потом… наступает какой-то спад. То ли интерес у них пропадает, то ли черная работа не нравится, то ли выдыхаются просто… не знаю. Но это уже необратимый процесс, Валерий Романович! Мне кажется, единственный разумный выход для них в этой ситуации — уйти. Честно сказать себе: не могу! И уйти. И никто не осудит.

— Вот тут я с вами совершенно не согласен, Александр Николаевич! — Проводников помолчал. — Мы исходим из того, что становление преступной личности — процесс обратимый. Исходим из того, что деградация личности алкоголика— процесс обратимый. Если бы мы не исходили из этого, наша работа потеряла бы всякий смысл. Так о каком же необратимом процессе может идти речь по отношению к нашему сотруднику! Вы правы, люди, о которых вы говорили, действительно, встречаются в органах. И легче всего указать им на дверь. Гораздо труднее, но и важнее помочь им выработать иммунитет к профессиональной деформации, вернуть их службе. И вы, Александр Николаевич, как начальник отделения, как воспитатель своих подчиненных, должны быть заинтересованы в этом не меньше меня. Вы согласны со мной?

Проводников с досадой сознавал, что убедить Шабалина ему не удалось. Все, что он говорил, было важно и правильно, но, пожалуй, слишком общо и, пожалуй, даже слишком правильно, как бы в расчете на идеал. Он поставил Шабалина в безвыходное положение: не согласиться с тем, что говорил замполит, было равносильно тому, как не согласиться с тем, что Земля круглая. И Шабалин ответил:

— В общем, да. Согласен, Валерий Романович.

Проводников встал из-за стола и, чрезвычайно недовольный собой, подошел к окну. Со стороны военкомата, зажав под мышками лестницу, шли, как римские легионеры на штурм, два сержанта. Проводников невольно усмехнулся.

— Ну, а коли согласен, — сказал Проводников, оборачиваясь от окна, — то давайте с этой позиции и подойдем к Савиной.

— Да с Савиной, Валерий Романович, мне кажется, дело обстоит еще проще…

— То есть?

— Работала, пока была незамужняя. А потом — дом, семья, ребенок… Вот в этом году давайте посчитаем: была в декрете, затем месяц брала без содержания, потом то ребенок заболеет, то сама… Объяснить, конечно, можно: мать, забота государства и так далее… Но кто же будет работать, Валерий Романович? Ведь у нас всего один инспектор детской комнаты по штату! Пусть она переходит на другую работу, где ее отсутствие не так будет ощутимо. А то что же получается: у меня Алибаев числится инспектором уголовного розыска, а фактически тянет и за всю детскую комнату! А что я могу с него спросить, если парень и так на износ работает, ночует, можно сказать, в отделе!

— Александр Николаевич, — Проводников секунду помедлил, — то, о чем вы говорите, руководству отдела известно. Хотя вы несколько сгущаете краски, но меры мы, конечно, соответствующие примем. Однако мы несколько отвлеклись. — Он вновь помолчал. Шабалин упорно уводил разговор в сторону, причем делал это таким образом, что казалось, то, о чем он говорит, представляется гораздо более важным, чем то, о чем хотел побеседовать с ним замполит. — Мы отвлеклись, — повторил Проводников. — Речь у нас шла не о Савиной, а прежде всего о вас.

— Обо мне? — искренне удивился Шабалин.

— Да. Именно о вас. О Савиной я упомянул лишь в связи с тем инцидентом, который у вас с ней произошел.

Шабалин поджал губы.

— Что ж, — сказал он, подумав. — Я готов исчерпать и этот инцидент, Валерий Романович!

8

Наутро после памятного осмотра в квартире вертолетчика Редозубов заполнил постановление о возбуждении уголовного дела, подколол к нему заявление потерпевших, свой злосчастный протокол и с этими бумагами явился к Чиладзе.

— А! — сказал тот, — Начало есть? Давай сюда! — Он утвердил постановление, размашисто расписавшись в верхнем левом углу листа, просмотрел еще раз заявление, перелистал, не читая, протокол осмотра и, возвращая бумаги, спросил: — Вопросы есть?

Редозубов пожал плечами.

— Тогда слушай сюда, — сказал Чиладзе. — Я там вчера кое-что поразведал… С другой стороны от портовской дороги дом строится, видал? Строит его бригада ПМК-17… Ну так вот, у них вчера сразу после обеденного перерыва исчез плотник. Они говорят, что, видно, где-то запил. Меня это объяснение не удовлетворяет. Нужно его найти! Дома он ни вечером, ни ночью не появлялся: дежурная часть ездила проверяла. Поезжай на стройку, опроси бригаду, может, кто подскажет, где его искать. А найдешь — нужно будет по минутам проверить, где он был и что делал после того, как исчез со стройки. Короче, установить алиби.

…Алиби!.. Откройте любой толковый словарь и найдите это слово. В латинском языке слово алиби имеет несколько значений, но в нашем существует лишь как специально-юридический термин, имеющий одно-единственное значение: отсутствие подозреваемого на месте преступления в момент его совершения как доказательство его невиновности. Несмотря на узость применения, слово это достаточно известно. Однако человек, не имеющий отношения к юриспруденции, никогда не произнесет его вскользь, без какой-либо внутренней подготовки, хотя бы и не заметной на первый взгляд ни окружающим, ни ему самому. Объясняется это тем, что в значении слова алиби всегда присутствует другое слово: преступление. И то, что Чиладзе именно вскользь, без всякой подготовки, совершенно буднично приказал: «Установить алиби!» — заставило Редозубова задуматься о многом. Оказывается, он, Редозубов, уже не принадлежит к тем людям, для которых употребление слова алиби является отвлеченным понятием и ни к чему не обязывает; для него это — рабочее понятие, точно так же, как горькие и — для большинства людей — далекие, связанные с великими бедствиями слова пропал без вести являются рабочим понятием для инспектора Комарова, специализирующегося на розыске преступников и пропавших без вести.

Добираясь с попутным самосвалом до строящегося дома, Редозубов прикидывал, с чего начать разговор с бригадой. Однако никаких ухищрений не понадобилось. Не успел он выпрыгнуть из кабины, как один из рабочих, оказавшийся бригадиром, вытер ладони о брезентовые штаны и подошел к Редозубову:

— Вы из милиции?.. Нашелся наш гусь. Сипягин! — крикнул он, оборотясь к рабочим, готовившим раствор. — Иди-ка сюда!

Один из них оставил лопату и неохотно подошел к бригадиру.

— Здравствуйте, — пробормотал он, коротко взглянув на незнакомого человека.

— Вот, рекомендую! — продолжал бригадир, веселый дюжий парень лет двадцати пяти. — Плотник-бетонщик Михаил Иванович Сипягин. Имеет строительное образование— техникум. Был на должности инженера. Ныне — бич. В нашей бригаде на перевоспитании. Но — скажу прямо— с задачей пока не справляемся! Видно, злодейка с наклейкой ему милее, чем наш коллектив. Вчера вот ушел на обед — и с концами. Ждать-пождать — нету. Сегодня является — глядеть на него муторно. Посмотрите, что он за работник: лопата из рук валится! Да главное не пойму: на что пьет? Зарплату уж третий месяц жена за него получает— по решению административной комиссии. В долг давно никто не дает. Воруешь, что ли, Михаил Иваныч?.. — Бригадир замолчал, вынул из нагрудного кармана брезентухи пачку «Беломора», предложил Редозубову, бичу, едва ухватившему папиросу дрожащими пальцами, и закурил сам, презрительно сплюнув в сторону.

На подошедшего действительно было жалко смотреть. Заляпанный раствором светло-полосатый пиджак под брезентовой робой, рваные, заправленные в окаменевшие кирзовые сапоги кримпленовые брюки, давно потерявшая свой первоначальный цвет рубашка с лавсаном, — весь наряд выдавал в нем именно кого-то бывшего, оторванного от прежней жизни и не пытающегося в нее вернуться. Он не испытывал ни стыда, ни угрызений совести, не возражал и не оправдывался, равнодушно отнесся даже к предположению бригадира о том, что пьет на ворованное, — лютая похмельная тоска глушила в нем все нормальные человеческие чувства.