Иван Филоненко - Земные наши заботы Страница 8

Председатель знает, что Ринат примером для ребят служит, и обязательно похвалит:

— Своим личным трудом Юсупов способствует повышению культуры земледелия, повышению урожайности хлебной нивы.

И назовет цифры: осенью вспахал 750 гектаров зяби вместе со сменщиком, весной звено посеяло перекрестным способом 830 гектаров яровых.

Сам о себе, о своей работе Ринат скажет ребятам:

— Работаю как подсказывает сердце, как велит совесть.

На высокие эти слова ребята отзовутся громкими аплодисментами. Согласие свое выразят и уважение. Уважение за тот труд, который, знают они, действительно нелегкий, требует от человека любви, мастерства и старания.

Знают они это не из бесед, не из наставлений — своими руками познали. Да, мир познается и руками. А познав, обнаружили, что профессия хлебороба посильна им, что она действительно нелегка, требует от человека всех душевных, умственных и физических способностей. Этим и привлекательна эта самая древняя на земле профессия.

Не знаю, сколько мальчишек и девчонок, работавших летом в поле, останется после школы в родном селе. Но уверен, что многие. «Так уж у нас повелось», — подтвердил Ринат. А повелось так потому, как мне кажется, что каждый юный житель села (повторить хочу — каждый!) еще в школьные годы оказывается втянутым в общественно полезный труд. В этом, думается, и должно заключаться внимание к подрастающему поколению. Ведь если я умею делать одно дело, то справлюсь и с другим, не оробею перед третьим, а в конечном счете — перед жизнью.

Так и в семье всегда было: если хочешь счастья детям своим, то обязательно делу их научи, чтобы глаза не боялись никакой работы, чтобы руки могли сделать всякий урок. Тому и лучшие народные сказки учат: умеющий да работящий все преграды одолеет и цели достигнет. Этому учит жизнь. Мне пока еще не доводилось встречать ни одного Героя Труда, который бы до восемнадцатилетнего возраста лишь учился и бегал, палец о палец не ударив. Каждый, с кем пути–дороги меня сводили, познал радость и тяжесть труда, труда вполне самостоятельного, еще в школьные годы. Встреча с Ринатом укрепила меня в этом мнении…

Не знаю, трактористами они будут, комбайнерами или вернутся в село специалистами. Да и не в этом дело. Многие из них, уверен, с полным правом скажут, как сказал Ринат Юсупов:

— Я пахарь, я сеятель, я земледелец, а трактор — орудие труда моего.

Пример этот лишний раз подтверждает, что основа всей нашей жизни — труд. Нашей жизни и нашего бытия. Ну, а бытие, как известно, определяет сознание. Вспомним: «Ничто так, как труд, не облагораживает человека. Без труда не может человек соблюсти свое человеческое достоинство», — утверждал Лев Толстой. Не может… Ни взрослый, ни юноша, которого мы, принижая, обзываем подростком и всячески оберегаем от физических нагрузок.

Вот теперь и присмотримся внимательнее: а все ли есть там, где есть все? Да, есть стадионы и спортивные площадки, есть различные секции и кружки, в которые зазывают всех желающих. Да, в кружках этих, секциях и студиях есть увлеченные ребята, которыми гордится школа, село или город. Да, их много, их сотни и тысячи. Но, восхищаясь нынешней молодежью, мы забываем что многие все же во дворах и по улицам слоняются! бесцельно. Большинство скучает, потому что нет главного — нет дела, той трудовой зарядки, которая в душе теле возбуждает энергию, рождает уверенность в свои Силах и в себе. Нет такого места, где бы дети все делал сами.

Чем во все времена гордились мальчишки друг пере другом? Игрушками и обновками? Выхвалялись, конечно, и этим. Но умение что–то делать, умение справиться с настоящим делом было все же прочнее, «не изнашивалась». «Я сам!» — гордо заявлял и продолжает заявлять юный человек. Да, и сейчас заявляет. Но мы исподволь отучаем его от этого желания. Так вот, если присмотримся внимательнее, то обнаружим, что как раз для трудовой зарядки у нас и нет ничего или почти нет. В пионерский лагерь (в лагерь отдыха) попасть может всякий. А вот в лагерь труда и отдыха — лишь немногие, потому что лагерей с трудовым воспитанием мало. С ними нам, взрослым, хлопотно, поэтому и берутся за их организацию только энтузиасты, готовые выдержать все трудности. Им достается упреков и взысканий куда больше, чем похвал. Нужно лагерь построить, оборудовать его, организовать труд и отдых в нем. А средств — то специальных нет, значит, надо выкручиваться как–то.

Недавно в поездке по Башкирии я побывал в двух школьных лесничествах, признанных лучшими в стране. Созданы они в сельских школах, в Бижбулякской и Бакалинской. Великую работу делают в них мальчишки и девчонки — выращивают молодые леса. Своими руками! Не на тесных пришкольных участках, а на просторах родного края. И делают это с огромной охотой. Потому, наверное, что нет ничего увлекательнее созидания: была пустошь, гарь, вырубка — ее распахали или борозды нарезали плугами, саженцы посадили весной — и вот пошли деревца в рост. Но прежде чем лесом они станут, нужно немало труда приложить, чтобы в сорной траве не зачахли, чтобы земля была рыхлой. Для этого надо в разгар лета с мотыгами пройтись по рядкам и раз, и два, и три, и еще много–много раз. Но ничего не поделаешь, если мы хотим иметь крепкий, здоровый лес, то загодя должны заботиться о подросте.

А с голубого неба солнце припекает плечи и спины. И пот застилает глаза. И мозоли взбугрили кожу рук. От этого ребячьи ладони словно бы чувствительнее стали ко всему, к чему прикасались: к черенку мотыги, к цветку, к земле, к руке друга, у которого она тоже в волдырях.

В общем, круг обязанностей и дел у ребят — как у взрослых. Только полегче, чередуется с развлечениями, соревнованиями, смотрами. И познанием мира.

Еще недавно бытовало в народе наставление: «Держи гусей, чтобы и малым деткам была забота». Сейчас эта мудрость кажется нам старомодной, и мы, натерпевшиеся разных жизненных невзгод, дружно избавляем деток, и не только малых, от любых обязанностей, требующих физических усилий: «Пусть погуляют!» Будто это они, а не мы, недоедали, становились к плугу в 14 лет и по этой причине нуждаются в нашей жалости, в поблажках и баловстве. Потом мы так же дружно сокрушаемся, глядя на слоняющихся парней и девчат, мечтающих всю жизнь быть отдыхающими.

Все имеет начало — река, дорога, человеческая жизнь. И стремится все только вперед: родники к реке, тропы к дорогам, человек к познанию большого мира. Ребенку хочется подрасти быстрее, чтобы добраться сначала до поворота тропы, потом до излучины реки, за горизонт взглянуть, где конечно же немало тайн.

Мальчишке было семь лет, когда ему доверили присматривать за стайкой утят — на пруд их водить. И пушистые утята, казавшиеся ему чудом, привели его к неожиданным радостям и находкам, о которых он будет помнить всю свою жизнь. Человек этот — Жан — Анри Фабр, ставший великим натуралистом!

Другой мальчишка в другое время взял горсть пшеницы — и вдруг… нет, не понял, а скорее почувствовал, как чувствуют боль или радость, что в его мальчишеских руках — жизнь… И тоже стал знаменитым. Знаменитым хлеборобом! Кто не знает сегодня Василия Макаровича Чердинцева, прославленного оренбургского комбайнера, намолотившего за жизнь свою десятки тысяч тонн хлеба, воспитавшего и детей своих, как и многих сельских мальчишек, такими же преданными хлебному полю.

Каждую весну Василий Макарович выходит в поле старшим сеяльщиком, призвав на свой, агрегат мальчишек и девчонок. Он трудится весь световой день, они — посменно, по часам. Мог бы и не канителиться с ними, мог бы сформировать звено из опытных сеяльщиков, но надо же и подростков к труду приучать. Надо о хлебе заботиться, но не меньше — о подрастающем поколении. Да, он счастлив: его дети связали жизнь свою с землей. Но не во всех же семьях отец — механизатор, который исподволь научит всему, даст посидеть рядом с собой в кабине трактора, порулить, а то и поработать, пока начальство не видит. Официально подросткам работать на машинах нельзя, даже стажерами, под руководством опытных наставников.

— Создается нелепое положение, — вслух размышлял по этому поводу Василий Макарович. — До 18 лет человеку не доверяем трактор. В 18 лет его призывают в армию, и мы вручаем ему сложнейшую ракетную технику. До 18 лет человеку вольно, а скорее невольно внушаем неверие в свои силы, способности, и это внушение укореняется во всем его существе. В нем зарождается сомнение; кажется ему, что сам он ничего не может создать собственными руками.

Василий Макарович говорил, а я думал вот о какой закономерности. Чердинцев–старший начал свой самостоятельный трудовой путь еще подростком. Его сыновья, вовсе не ради хлеба насущного, сели на комбайн, по левую от отца руку, тоже в 12–13 лет. И приходилось им просыпаться с петухами.

— Будить–то было жалко в рань такую, — вспоминает сейчас Аграфена Ивановна Чердинцева. — Дите же еще. А бывало, только на плечо руку положишь — уже на ногах. Сядет с отцом в мотоцикл — так бы и выхватила: не по грибы же едут. А попробуй не разбуди или слово скажи, чтобы не ехал, отдохнул — где там, будто на комбайн тот медом его приманили.