Эдуард Шим - Королева и семь дочерей Страница 8

А рядом с тем, что сейчас видел Алешка, рядом со всеми впечатлениями, не смешиваясь, не перебивая, а как будто лишь озаряя солнечным светом, продолжалось сегодняшнее утро; Вера спускалась к озеру по сырой, липкой от глины тропинке, с пугливой веселостью — шлеп! шлеп! — пробегали босые ноги по краю воды; Алешка видел красное платье в зеленых мокрых кустах, красное платье на желтом песке, красное платье у воды; узенькие следы на берегу разглаживало волной, они растворялись мутнея; Вера плыла, крича что-то, перекликаясь с Пашкой, и туман, сомкнувшись, медленно тянулся за нею, не отставая. «Она здесь… она здесь!» — стучало у Алешки в груди…

Весела, необыкновенно празднична была на дорога, и все-таки уже где-то в середине ее Алешка ощутил смутное беспокойство — как бы предчувствие, как бы ожидание чего-то тревожного… Так бывало с ним, когда он слушал музыку (а он любил, понимал музыку с малых лет, еще с той поры, когда в их квартире было холодно, и мать рано укладывала его в постель, и он лежал в носках, в рубашке, под двумя тяжелыми одеялами и слушал, как за дверью, в кухне, чуть дребезжа, звучит старый черный громкоговоритель с дырявым рупором; в те годы особенно часто передавали серьезную симфоническую музыку), вдруг среди быстрой, беспечно-ясной мелодии проскальзывала тревога, еще ничем не выраженная, даже не звук, а только пауза, только место для рождающегося тревожного звука, но Алешка уже предчувствовал его и ждал холодея…

Что же случилось теперь, в дороге? Чем было вызвано нынешнее беспокойство? Не тем ли, что Алешка рассказал Вере про свое плавание на «Грозном» и отозвались, откликнулись на мгновение вчерашние страх и тревога? Или тем, что уж слишком угрюмо, давяще-тяжело двигались по шоссе лесовозы, один за другим, один за другим, и что-то недоброе было в их общей монотонности, в их одинаковом реве, в тупом равнодушии, с каким они отставали, уходили назад? Или тем, наконец, что шоферу «Волги», Сергею, «дяде Сереге», как называли сестры, было трудно сейчас вести машину? Вероятно, он был классным шофером, мастером, но в этот день у него болела нога — правая, которая давит на педаль газа и выжимает тормоз, если надо затормозить; Алешка видел, как Сергей утром ходил прихрамывая. Он старался скрыть хромоту, если на него смотрели, но скрыть было нелегко — то и дело Сергей морщился и ругался беззвучно, одними губами. Может быть, это беспокоило Алешку, может быть, он бессознательно отмечал, как морщится Сергей на каждом повороте, на каждом подъеме шоссе?

Неподалеку от Озерков «Волга» нагнала плетеную повозку. Антон Тимофеич в своей брезентовой накидке и очкастая докторша (Алешка сразу ее узнал, хоть и видел вчера в темноте, только у костра) сидели рядышком на примятой соломе, покачиваясь в такт неспешному бегу лошади. Сергей остановил машину, поговорили. Докторша сказала, что отправила телеграмму Алешкиной матери, поинтересовалась, не заплутают ли братья в городе, как заплутали на реке; она шутила, а сама поглядывала на ботинки Сергея.

— Нога-то побаливает?

— Порядок, — сказал Сергей и притопнул. — На танцы с невестой хожу.

— Осторожней надо. А управлять машиной не тяжело?

— Что вы! Это не лесовоз.

— Смотри мне, герой.

— Смотрю, Анна Андреевна…

Сергей улыбался, приплясывая, но Алешка-то был уверен, что ему сейчас не особенно весело. «Недаром и докторша так допытывается… — промелькнуло в мыслях у Алешки. — А все-таки он молодец, настоящий парень, если не жалуется, не показывает виду, что больно…»

Главная площадь в Озерках была скорее обычным перекрестком, нежели площадью. Только бездействующий фонтан да высокая цветочная клумба отличали ее от других перекрестков.

Слева, за глухим зеленым забором, гомонил бойкий — по осеннему времени — колхозный базарчик; подводы с картошкой, капустой, мелкими яблоками теснились у его ворот. Справа, напротив базара, желтело свежей охрой самое нарядное здание в Озерках — ресторан «Отдых»; он еще был закрыт, безмолвен и похож на спящего гуляку, кутившего вчера до поздней ночи. Вплотную к ресторану примыкал районный универмаг, разместившийся в старинных купеческих лабазах. Так толсты, так могучи были его кирпичные стены на высоком фундаменте, что и летом несло от них сырым холодом, словно из погреба; в полукруглых окнах с пузатыми древними колонками нелепо и странно выглядели новенькие телевизоры, пылесосы и тускло мерцавшие алюминием, нацеленные прямо в прохожих ружья для подводной охоты.

Наискосок от универмага стояла дощатая будка автобусной станции, сплошь заклеенная линючими афишами. На мешках, на фанерных чемоданах, а то и просто на земле сидели вокруг будки пассажиры, ожидая машин. Кассирша с кожаной сумкой, похожей на охотничий ягдташ, продавала загодя длинные полоски билетов.

А с четвертой стороны не было ни домов, ни магазинов, ни заборов — там поднимался заросший лопухами, крапивой и молодыми осинками склон холма; наверху в куще пониклых рябин едва проглядывала беленькая церковь под голубой, в звездах, железной кровлей, и, туда, наверх, с натужным воем, с лязгом, в клубах дыма ползли по разбитому, разъезженному шоссе лесовозы. После дождей склон холма стал почти неприступным; распаханные колесами обочины, содранный дерн, изломанные доски и сучья, торчавшие из грязи, молчаливо показывали, каких трудов стоил шоферам этот подъем…

Пожалуй, только шумом своим мог поспорить перекресток с иной большой площадью. Из дверей универмага доносились песни и арии — продавцы весь день крутили заманчивые пластинки; ругались и кричали возчики, въезжая в бурлящие базарные ворота; на будке автобусной станции, содрогаясь, треща, бубнил серебряный колокол громкоговорителя, но весь этот гам, крики и грохот перекрывались ревом лесовозов, буксующих на склоне холма…

Сергей поставил «Волгу» за углом ресторана, выключил зажигание.

— С прибытием, граждане. Вера, ты здесь долго пробудешь?

— Только покупки сделаю. Помогли бы, дядя Серега, выбрать для Пашки форму…

— Ладно. Только по-быстрому. А то опоздаю за своим начальством заехать.

— Обратно не подвезете?

— В обеденный перерыв, раньше не смогу.

— Мы подождем. И как раз мальчиков проводим.

— Пошли с нами, мужики, — сказал Сергей. — До автобуса еще часа полтора.

Все вместе они вылезли из машины, закрыли ее и по щербатым кирпичным ступеням сквозь оглушительный водопад музыки поднялись в универмаг.

Степе, вероятно, еще не доводилось бывать в таких удивительных магазинах. А если он и бывал, то очень давно — еще в том возрасте, когда не понимаешь, что за ценности разложены перед тобою.

Сейчас — другое дело.

Степа с Машенькой прошли по первому этажу, где продавались вещи для взрослых. Тут просто разбегались глаза:

на стенах внушительно сияли цинковые, как бы в морозном инее, поместительные корыта; в любое из этих корыт можно было сесть вдвоем с Машенькой и поплыть куда хочешь по речке Лузе; вдоль стен неколебимо стояли чугунные кровати с таким количеством блестящих шишек и шариков, что их хватило бы для украшения большой новогодней елки;

над кроватями колыхались ковры, и чего-чего только не было на этих коврах: гирлянды роз, толстых и плотных, как кочаны капусты; рогатые олени, бегущие мимо дворцов с черепичными башенками; черные зловещие коты с такими пышными бантами, словно эти банты сделаны не из ленточек, а из махровых цветных полотенец;

на отдельной тумбочке красовался телевизор, почти весь белый, чистейший, даже экран его напоминал забеленное больничное окно, а сверху на телевизоре высились, как две бетонные трубы, серые в пятнах валенки.

Но, кроме этих богатств, если приглядеться, в полумраке углов можно было заметить целые аллели, целые россыпи товаров: зеркала и топоры, самовары и мышеловки, хрустальные вазы и утюги, патефонные пластинки и метлы…

А когда Степа и Машенька поднялись на второй этаж, они поняли, что внизу была только присказка.

Сказка начиналась именно здесь, где продавали вещи для детей.

Принцесса Вера, королевич Сергей и старший брат Алешка начали перебирать груду серых брюк и серых тужурок, лежавших на прилавке. Как жаль, что бывший кочевник Пашка не видел этой груды и не знал, какой костюм суждено ему носить!

Впрочем, Машенька и Степа недолго рассматривали костюмы. Рядом был другой прилавок, с игрушками, и вот там-то можно было простоять, не сходя с места, вплоть до закрытия магазина… Пухлощекие Негры и танцующие Балерины отвесили им поклон, затрубили висевшие на гвоздиках расписные Трубы, зафырчали Грузовики, улетающий Спутник прозвенел свою короткую песенку «Бип-бип!», разноцветные Шары надулись от гордости, сознавая все великолепие свое… Ошеломленный Степа не знал, на кого обратить внимание. А Машенька моментально выбрала себе подругу — разумеется, тоже самую красивую и замечательную, маленькую Снегурку.