Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 1 Страница 80

Одних усилий печати в борьбе с бюрократизмом и всеми вытекающими из него прелестями — недостаточно. Надо создавать такие условия жизни, при которых бюрократам просто невозможно было бы усидеть на своих местах, организовывать вокруг них такую обстановку, чтоб земля под ними горела.

Но тут уже писательских прав не хватает. Тут нужны какие-то меры государственного порядка.

Много хорошего появилось в нашей газетно-журнальной публицистике за последнее время. Отделы публицистики стали в толстых журналах чуть ли не самыми интересными, во всяком случае, — боевыми, острыми. Много больших, жизненно важных вопросов подняли в печати журналисты, писатели. Но как иной раз туго движется дело! Бывает — пишем, пишем и статьи наши уходят, как вода в сухой песок. Или есть еще такая поговорка: как об стенку горохом.

Все помнят, как долго, два с лишним года, «Литературная газета» добивалась положительного решения вопроса о совместном обучении в средних школах. Общественность горячо поддерживала писательский орган, из Министерства же народного образования и Академии педагогических наук приходилось чуть не клещами вытягивать более или менее членораздельные отклики на статьи учителей, писателей, родителей.

2 августа этого года «Литературная газета» напечатала большую статью Б. Бродского на жгуче-злободневную тему нашей жизни — «Высшая школа и ее питомцы». В своей статье Б. Бродский, исходя из положения, что «вуз — это не только рассадник знаний, но и школа гражданственности, питомник демократических навыков нового общества», поднимает вопрос о возвращении к свободному посещению лекций, как было когда-то в старых высших учебных заведениях (не все старое — плохо!). Доводы Б. Бродского в пользу такого порядка посещения лекций — весьма убедительны.

«Достоинством свободного посещения лекций, — пишет он, — является то, что этот организационный принцип даст возможность углубленно заниматься отдельными областями знаний, стимулирует самоопределение студентом своих научных интересов и, что особенно важно, вырабатывает у него навыки самостоятельной и сознательной работы».

Возможно, если принять предложение Б. Бродского, последует несколько больший отсев студентов на первых курсах? Да, возможно. Но студенты это уже не дети, взрослые граждане. Если отсеются бездельники, не желающие в вузе приучаться к самостоятельной работе, которым и в двадцать с лишним лет на каждом шагу нужны няньки, наставники, опекуны, — туда им, в конце концов, и дорога. Зачем насильно вдалбливать человеку в голову науку, к которой он, может быть, кроме отвращения, ничего не питает? Какой же из него выйдет впоследствии врач, учитель или инженер — без любви к профессии?

А как будет с преподавателями? Не произойдет ли тут катастрофы? Вдруг совершенно опустеют залы некоторых аудиторий? Да, возможны и такие неприятности для кой-кого.

«Добровольно, — пишет Б. Бродский, — никто на скучную, серую, начетническую лекцию, каких у нас еще много, не пойдет, и тогда никакие связи, былые заслуги не удержат в вузе преподавателя, которого студенты не слушают».

Автор цитирует в своей статье К. А. Тимирязева, придававшего огромное значение влиянию студентов на преподавателей. Тимирязев писал, что подобная форма критики «преподавателей учащимися является более рациональным средством влиять на уровень преподавания, чем даже участие учащихся, через своих представителей, в выборах и прочей деятельности факультетов…»

Да, преподавателям придется бороться за аудиторию, как у нас говорят, «работать над собой», не халтурить, не пересказывать попросту учебники, делать свои лекции интересными, содержательными, действительно обогащающими студентов знаниями, — иначе очутишься не у дел и на твое место сама жизнь выдвинет другого человека, настоящего труженика науки и талантливого воспитателя молодежи. Что ж, все это только к лучшему.

Не могу удержаться, чтобы не процитировать еще одно место из статьи Б. Бродского:

«Однажды — был такой случай — лектор по тетрадке прочел о том, что, согласно Гегелю, во главе государства «должен стоять монах». Один из студентов поинтересовался, как же происходит назначение или выборы такого главы государства, ибо у монаха, по-видимому, не бывает наследников. Лектор ответил: «Гегель был идеалист и в детали не входил». (Впоследствии выяснилось, что попросту машинистка, перепечатывавшая конспект, пропустила букву «р» в слове «монарх».) Таких преподавателей, — уверенно заключает автор, — введение свободного посещения лекций выметет, как метлой».

Если вдуматься, какое ответственнейшее место в нашей жизни на фронте идеологии и развития науки занимают вузовские преподаватели, учителя и воспитатели целого поколения молодежи, если представить себе весь масштаб вреда, причиняемого нам в этой области бездарными начетчиками, трусливыми попугаями и просто невеждами с мозгами, заплывшими жиром, — не так трудно понять, что Б. Бродский в своей статье поднимает вопросы чрезвычайно важные.

Вот с таких вещей практически и начинать бы дальнейшее расширение демократизации различных форм наших общественных отношений!

Прошло более месяца со дня напечатания статьи — никаких откликов от Министерства высшего образования в редакцию «Литературной газеты» не поступало. Всех волнуют вопросы, поставленные автором статьи «Высшая школа и ее питомцы», — кроме министерства, занимающегося вузами. Может быть, там статью Б. Бродского просто еще и не читали?

В двадцать третьем Ленинском сборнике, на страницах 7–9 приводится замечательная переписка В. И. Ленина с Г. М. Кржижановским и Н. Н. Вашковым по поводу статьи последнего. Инженер Н. Н. Вашков, заведовавший в ВСНХ электроотделом, напечатал в газете «Экономическая жизнь» статью «Электрификация России», прочитанную Владимиром Ильичем, при всей его занятости массой очередных государственных дел, видимо, с глубоким интересом и вниманием.

Ленин дал такую телефонограмму в ВСНХ:

«Электроотдел В. С. Н. X. тов. Вашкову.

Копия: тов. Кржижановскому.

(1 августа 1921)

Чрезвычайно благодарен Вам за статью «Электрификация России» в «Экономической жизни» от 10 июля.

В высшей степени важно, чтобы подобного рода сведения были время от времени помещаемы и в «Экономической жизни» и в общей прессе. Прошу Вас прислать мне, если у Вас имеются, следующие дополнительные сведения…»

Дальше шло много вопросов, интересовавших Владимира Ильича.

Ответ Г. М. Кржижановского Ленину начинался такими словами: «Дорогой Владимир Ильич! Ваше письмо Вашкову и на меня и на него произвело одинаковое впечатление: «если бы у нас побольше было таких читателей!..»

Партия всеми мерами поднимает политическую активность народных масс.

Мы, литераторы, осознаем свои задачи в этом деле так. Надо нам обращаться к самым насущным вопросам сегодняшней жизни, не страшась остроты и сложности затрагиваемых проблем. Если мы хотим по-настоящему помогать партии в быстрейшем восстановлении ленинских норм и принципов партийного и государственного строительства, то надо лезть за темами для боевой публицистики в самую глубину жизни. И надо нам, конечно, писать гораздо больше, чаще подавать свой голос на страницах газет и журналов.

Но надо, чтобы и читатели не молчали!

1956

С фронтовым приветом

Пассажирский поезд шел из Киева на запад, но был еще далеко от фронта. Таким ходом, каким двигался он, осторожно переползая временные мосты и свежие насыпи, подолгу простаивая у семафоров и на каждом разъезде пропуская вперед эшелоны с военными грузами, ему оставалось сутки, а то и двое тащиться к фронту. Перед глазами пассажиров расстилались запаханные поля, проходили кое-где по дорогам тракторы с повозками, груженными семенами, встречались бороновавшие и сеявшие на коровьих упряжках люди. Был май месяц.

В вагон набилось полно пассажиров, военных и гражданских. Люди лежали и на полу под полками, и на багажниках под самой крышей. В проходах еле можно было протискаться между узлами. Проводница на станциях, отбиваясь перед закрытой дверью вагона от наседавших новых пассажиров, кричала со ступенек:

— Некуда! Проходите дальше!

— Да мы постоим где-нибудь.

— Негде, негде! Свои от самого Киева стоят, как гуси, на одной ноге. Сколько можно стоять на одной ноге?

— Так хоть меня пропустите. Я же отсюда, из вашего вагона. На базар ходил.

— Отсюда? — проводница подозрительно оглядывала молодого красноармейца с рыжими редкими, торчащими по-кошачьи во все стороны усами, недавно, видимо, отпущенными, и обращалась за подтверждением к пассажирам: — Наш?

— Наш, наш! По усам приметили. От самого Фастова едет.