Елизар Мальцев - Войди в каждый дом (книга 1) Страница 85

И Пробатов стал рассказывать, как перед этой поездкой по районам он собирал работников обкома и был немало изумлен, когда на его призыв поехать в деревню и взять на свои плечи отстающие колхозы отозвались всего четыре человека.

—  Мне было так горько, и стыдно, и даже противно слушать и видеть, как молодые, здоровые люди выдумывают одну причину за другой, лишь бы отвертеться всякими путями и остаться в городе... А ведь это коммунисты, которые считают себя вправе учить других партийным принципам, но не хотят отдавать себя делу партии целиком, безраздельно, отказываются, по существу, бороться за ее цели и идеалы!.. Я думаю, что из всех трудностей, что теперь стоят перед нами, это одна из самых больших — такое количество явных иждивенцев партии!..

—  А знаете, Иван Фомич,— горячо подхватил Константин,— у вас много интересных мыслей, которыми вы

можете щедро поделиться со всеми... А то я вот сейчас вспомнил, как однажды читал одну вашу речь в газете и по той речи представил вас совсем другим!

—  Что же, лучше или хуже? — с легкой усмешкой спросил Пробатов.— Договоривайте...

—  А вы не обидитесь? — мучаясь тем, что он вынужден говорить такому настоящему и большому человеку какие-то обидные -слова, сказал Константин.— Дело не в том даже, лучше или хуже. Но когда я прочитал вашу речь, я подумал,— какой, должно быть, это неинтересный, лишенный всякой самобытности человек. Честное слово! Ведь ваша речь была голой информацией об области, она походила на десятки и сотни таких же безликих речей. Что вам, сказать, что ли, было не о чем? Вы же вон какой богатой души человек!..

—  Однако вы разделали меня под орех! — Пробатов попытался рассмеяться, но смех его прозвучал натянуто.

— Вы только простите меня, Иван Фомич... Я совсем не хотел...

—  Да что уж там.— Пробатов махнул рукой.— Сущую правду сказали!.. Мы так зацентрализовались, что часто не верим, что способны произнести свою пусть в чем-то неровную, но полную живых мыслей речь и... поручаем ее состряпать работникам аппарата, которые подчас и не болеют всеми этими вопросами! Вот так оно и выходит. Спасибо вам!

У мостика через закованную льдом Черемшанку они остановились.

—  Я еще с недельку поживу в вашем районе, так что мы еще увидимся,— сказал Пробатов.— А вы доводите дело в этом колхозе до конца!

Они простились, и Константин, подняв воротник пальто, зашагал обратно. Как всегда после откровенного разговора, он пребывал в состоянии некоторого разочарования. Это случалось с ним и раньше, когда, высказав свои мысли, он не встречал взаимного душевного отклика, но с Пробатовым ведь все было иначе — они так быстро поняли друг друга! И вее же что-то -скребло его по сердцу...

«И откуда у меня эта зловредная привычка высказывать каждому все, что я о нем думаю? — досадовал Мажаров.— Как будто все люди страшно жаждут, чтобы им кто-то сказал об их недостатках и промахах! Но как могло случиться, что я, еще совсем зеленый в партийных делах человек,   позволил   себе    учить   партийным   принципам и   поведению секретаря обкома, да еще такого, как Пробатов?»

Но, несмотря на какую-то душевную неустроенность, продолжавшую тревожить его, он был счастлив, что жизнь снова сталкивала ого с чоловоком, который был для него больше, чом просто знакомый, чом секретарь обкома той области, где Константину предстояло работать. Словно одним своим появлением Пробатов разрубил узел всех его сомнений и выводил, как уже сделал однажды, в памятные годы детства,, к той земле обетованной, которую Мажарой страстно искал всю жизнь.