Евгений Белянкин - Генерал коммуны ; Садыя Страница 89

И вот перед ней инженер-деляга. Инженер, для которого наука — делячество.

Садыя смотрит на присутствующих. Им как будто стыдновато раскапывать это дело. Ефим Скорняков, член бюро горкома, все хмурится: «Чего там, ясно…»

«Нет, не все ясно, — думает Садыя, — не все…» И после выступления Ибрагимова берет слово:

— Правильно здесь сказали товарищи. Я повторяться не буду. Обидно, что обстановка в институте оказалась затхлой. И где? На самом переднем крае борьбы за нефть. Я думаю, что порядок будет, наведем порядок, по крайней мере…

И вдруг, поднявшись из-за стола, подошла к Балашову; как мать, положила на его плечо руку, и голос ее дрогнул, выдавая взволнованное состояние.

— Товарищи, еще обиднее… — Садыя сделала паузу. Все насторожились. — Хищный соавтор ищет себе добычу. И молодые талантливые инженеры по неопытности, потому, что порой рогаток ставится на их пути немало, прямым ходом попадают в когти стервятника… Да, да, я не оговорилась, — Садыя резко повернулась к Дыменту, — не ошибаюсь, дорогой Павел Денисович. И как вам не стыдно, коммунисту, руководителю!..

Дорогие друзья мои! Как порой бывает больно за молодой, но истинный талант. Подростком еще, может быть случайно, девчонке, своей первой любви, откроется мечтатель в том, что он задумал стать инженером, изобретателем или написать свою книгу. В такой мечте открыться всякому невозможно, потому что силенки маленькие, сам чувствует, мало прав на это. Но открыть мечту первой любви или первой дружбе, свою сокровенную мечту, которая спать не дает… какая невероятная радость! И вот этот парнишка идет в жизнь, с лишениями, трудностями он добивается заветной мечты, становится человеком, способным принести обществу новое открытие, но ему еще так трудно, еще так мало опыта… И вот тогда привязывается к молодому таланту немолодой бесталанный соавтор. Он приклеивается, как муха, используя свой хищнический опыт, пробивную способность и жонглерскую ловкость, с которыми умеет продвигать материал в печать, в нужные инстанции… И все это подается под видом помощи, совместной творческой работы. Соавтор, обыкновенный импрессарио, выглядит человеком солидным, важным, занимает порой пост, пользуясь чужим авторитетом… А те истинные люди, кому по праву предназначены эти посты, работают рядовыми инженерами, живут скромно, не нуждаясь в лаврах, они чисты душой, непритязательны, и в то же время в душе у каждого из них уже есть пятнышко, уже нанесено оскорбление человеческому достоинству, таланту… И радость работы омрачена.

Вы знаете, товарищи, когда посмотрю я на театральную афишу, или в кино, или перелистаю техническую книгу, соавторство сразу вызывает у меня негодующую улыбку. А ведь, может быть, я неправа? Зачем негодовать? Может быть, эти два человека, написавшие пьесу, создавшие кинокартину или интересную книгу по технике, истинные, хорошие люди, друзья, которых сплотило одно творческое желание, одни радости и неудачи, может быть, они много лет мучились вместе, переживали? И вот поганые люди, дельцы испортили все, бросив тень на таких честных, добрых людей…

Я презираю и тех умных, хороших людей, умеющих работать, мыслить, творить, но неспособных постоять за себя, легко отдающих себя в когти этих стервятников… Я рада за Балашова. Он не побоялся: и Дымента не побоялся, и никого не побоялся. Вот таким и надо быть. Пусть авторское самолюбие каждого взбунтуется, пусть каждый из таких людей-специалистов поймет, что идти на фальшивое соавторство — это унижать себя, свой талант…

Садыя прошла на свое место, села.

— Я думаю, по этому вопросу мы примем особое решение.

С Дыментом вдруг сделалось плохо.

48

Садыя на цыпочках подошла к Марату: безмятежно раскинуты руки, в сонной улыбке застыло лицо; Славка, наоборот, зарылся лицом в подушку, волосы спутались, сам сжался калачиком, скомкал одеяло, простыню. Садыя поправила одеяло, некоторое время постояла в домашних туфлях на босу ногу: «Мои мальчики…»

На кухне охала тетя Даша. Садыя, шлепая, идет на кухню: — Ну зачем, тетя Даша? Я же сказала: сама на базар схожу.

— Эх, дочка, пора наша такая; чуть полоска светлая в комнатку проскочит, и уж на ногах. Ты думаешь, в молодость свою я не спала? До того охоча была, бранью и поднимали. Ночь-то с парнями пробродишь… — Тетя Даша задумчиво постояла. — Да что вспоминать! — И, подвязав фартук, сонно перекрестилась. — Коль на базар хочешь, иди. Сегодня воскресный день, ребятам пироги испечь. Уж больно Марат смешной, вчера целый день возле меня: да в чем помочь, тетя Даша, да что принести, тетя Даша? Славка не такой.

«Мои мальчики», — думает Садыя.

Утиной цепочкой тянутся на базар женщины: в пальто, в фуфайках, в шерстяных платках, в шалях, с перекинутыми через плечо хозяйственными сумками. Утренний заморозок большими пятнами румянца красит лица. Туфли, рабочие ботинки, сапоги с каблуками на подковках мелодично выстукивают по ледяной корке луж. Садыя поочередно прячет в карманы руки; кончики пальцев коченеют.

Утренняя свежесть бодрит. Чинно кланяются соседки, на ходу перекидываясь новостями.

— С балок вода пошла, мясо подорожает.

— Оно так. Дорога никудышная.

Садыя слушала домохозяек и сама иногда вставляла свое слово. О ценах, о городе, о хозяйственных делах ползет по цепочке разговор.

Базар только построили. В большие деревянные ворота, украшенные резьбой, втягивалась людская цепочка. Вползала и растекалась. Мясной павильон стоял прямо против ворот, а за ним — вправо, влево — теснились друг к другу десятки павильонов и павильончиков.

Садыя ходила от прилавка к прилавку, внимательно, поженски придирчиво приглядывалась к кускам яркого, с прожилками замерзшей воды и жира, мяса. Оно лежало перед ней, нарубленное ловкими ударами, примерно в одинаковом весе, и женщины, толпясь, торгуясь, порой выкладывали здесь семейные секреты и нужды, порой сплетничали, переругивались и сдружались, выдавая женское сердце, семейное счастье и семейные неполадки. Здесь перед Садыей всегда открывалось то, с чем люди не шли в горком…

Садыя бывала на базаре редко, чаще всего в воскресенье, когда не хотелось утруждать тетю Дашу и когда, истосковавшаяся за неделю по домашней работе, она порой целый выходной день занималась хозяйственными делами. Любила возиться, любила сама постирать на ребят, помыть полы, поворчать то на Славку, то на Марата: «Куда вас леший несет с грязными ногами, непонятливые; заставить вас дневалить через день, сразу все бы стало на место…»

Освобождалась Садыя от уборки только к вечеру; ложилась на диван отдохнуть и почитать книгу. Страсть к чтению осталась с девичества, разве в зрелые годы интерес к книгам стал более осознанный. Иногда она откладывала книгу и просто думала.

Всякий раз, сталкиваясь с женщинами на базаре, с соседками, знакомыми, она по их коротким фразам, по глазам, по выражению лиц этих добрых, простодушных людей читала их мысли. Это было нетрудно: женщины чаще всего открыты, доверчивы и по своему характеру наивны.

«Когда мы говорим о любви, радостях, мы часто забываем мелочи… — думала Садыя. — А ведь жизнь складывается из мелочей. Ведь и я была маленькая, непослушная, не понимала, и сейчас дети не понимают, и мужья порой не хотят этого понять… Сколько надо любви и мужества, — именно женского мужества, — чтобы в морозное иль дождливое утро вставать раньше всех, ложиться позже всех, недосыпать, слушать нарекания от мужа, детей — они больше требуют, да, требуют, чтобы все было чисто, наутюжено, вкусно, да еще с сердечной теплотой… Когда посмотришь на эту вереницу, на цепочку женщин, идущих на рынок, по магазинам, в то время когда город еще, по сути дела, спит, когда сыновья и дочери и их отцы в сладких снах… Ведь это только надо понять! Какая глубокая любовь движет во всем этом женщиной…»

Иногда ей было приятно услышать, что у кого-то родился сын, кто-то женился и счастлив, о хорошей любви и дружбе, о женской гордости, — ведь этим не пойдут в горком поделиться.

На базаре Садыя встретила свою знакомую, жену одного бурового мастера.

— Садыя Абдурахмановна, как я рада, что вас вижу…

— И я тоже…

— Мой муж получил премию, и сегодня у нас гости. Брат с женой и детьми, золовка, племянники мужа, товарищи по работе. Скважину закончили.

— Это двадцать первую? Поздравляю.

— Что, гражданочка, можно грудинку?

— Мне нежирное, — попросила Садыя, — грудинку…

— Вы, конечно, сегодня с мальчиками. Отдыхаете. А то приходите.

Свежий, зеленый, как бархат, лук пучками, редиска, полосатые огурцы, похожие на крендели, — все выращено в парниках. Хозяйки останавливались, сумки полнели, и не сходились уже на них светлые металлические застежки.

Садые надо было купить картошки и не забыть молоко. Для молока она взяла бидончик — недавно купила, возвращаясь на обед из горкома, в новом хозяйственном магазине.