Василий Ажаев - Далеко от Москвы Страница 9

— Трудно ответить на ваш вопрос, — сказал Филимонов. — Надо либо сказать два-три слова, для отговорки, либо сказать многое.

— Дело ваше. Отвечайте по своему разумению. Не буду скрывать, меня больше устроит, если скажете многое.

Филимонов, помолчав, высказался откровенно и резко, без оговорок и всяких попыток оправдываться. Начальник внимательно слушал, подперев голову рукой. На столе дважды прозвенел телефон, начальник не поднял трубки.

Батманов мало сидел за письменным столом. Чаще он расхаживал по кабинету либо пристраивался где-нибудь сбоку. Видимо, огромный стол с тяжелым мраморным чернильным прибором, изображавшим группу львов, рассыпавшихся по скалам, мешал ему. Сейчас он поднялся с кресла и пересел ближе к Залкинду и Ковшову.

— Я сделаю вывод из ваших слов, хорошо? — спросил Василий Максимович у Филимонова и, после паузы, продолжал, чуть меняя голос: — «Я недоволен своей работой на строительстве. Во время войны хочется работать больше и лучше. Но я не знаю, стоит ли заниматься нашим строительством? Здесь с первых дней войны ждали команды о его консервации, ждал и я. Существую я здесь по инерции, вместе со всеми. Моя несостоятельность есть часть несостоятельности коллектива. Я честно просился отпустить меня на фронт и прошусь сейчас». Всё?

— Пожалуй, все, — согласился Филимонов. Он побледнел, разговор взволновал его. — Если я рассудил неправильно, то мне все-таки не ясно: где начинается моя ошибка и где ее конец?

— Я вам помогу найти начало и конец ошибки, — пообещал Батманов. — Не на словах. Вести разговор на отвлеченные темы больше не будем.

— Вы оставляете меня на строительстве, так вас надо понимать?—решил Филимонов. — Что я должен делать?

Начальник поднялся, встал и Филимонов. Василий Максимович прошелся до окна и обратно. Зеленая ковровая дорожка скрадывала звук его шагов.

— Предполагаю изменить кое-что в структуре управления, в частности — организовать новый большой отдел: автомобильно-механический. Как вы считаете?

— Правильное решение, безусловно, — сразу согласился Филимонов.

Батманов и Залкинд переглянулись.

— Мне передавали, что вы одно время настаивали на создании такого отдела.

— Настаивал. Нефтепровод нельзя построить, не пробив сначала дорогу в тайге и не наладив транспорта. Прежде чем сваривать трубы, их надо развезти по трассе и растянуть в нитку. У нас много автомашин и механизмов, но они беспризорны. Так называемый инженер по транспорту в единственном числе мог справиться лишь со статистикой и отчетностью. Мне не удалось доказать руководству элементарных вещей.

— Почему? — поинтересовался Залкинд.

Филимонов смутился:

— Мое предложение расценили как попытку создать отдел для себя и продвинуться по должности. Начальник строительства мне сказал: «Я повышу вам оклад без увеличения штата, зачем без толку плодить отделы?»

— Придется вам создавать отдел и руководить им. Нельзя оставлять автомобильный транспорт и механизмы без хозяина, — сказал Батманов. — Я решил назначить вас начальником нового отдела.

Филимонов переменился в лице, продольные морщины на его щеках и у рта обозначились резче.

— Я ничем хорошим себя не проявил. Хватит ли у меня пороху, не подведу ли? Дело большое, лучше мне быть рядовым работником в отделе.

Василий Максимович обошел длинный стол и приблизился к инженеру вплотную.

— В анкетах отдела кадров, к которым вы меня отсылали, говорится, что вы руководили автотранспортной конторой. Есть там и другое: вам пришлось заниматься механизацией на одном из строительств.

Инженер сделал движение рукой, но Батманов предупредил его возражение:

— Хотите сказать: здесь в сто раз крупнее масштаб? Человек и должен идти от меньшего к большему. Скажу не таясь: спрашивать буду с вас здорово. Зато предоставляется возможность наверстать упущенное.

— Я подумаю, — сказал Филимонов.

Батманов негромко рассмеялся. Улыбка красила его, строгое лицо Василия Максимовича сразу менялось, становилось каким-то домашним.

— Не поняли меня, товарищ. К вопросу о вашем назначении я не собираюсь возвращаться. Вам думать об этом нечего: считайте себя назначенным. Думайте теперь о том, как бы побыстрее собрать вокруг себя отдел.

Филимонов посмотрел на Батманова, на Залкинда, на Ковшова — они выжидательно следили за ним — и сказал добродушно:

— Поворот на сто восемьдесят градусов!.. От жены попадет теперь! Она уже успела распродать кур и кухонную утварь.

Все засмеялись. Филимонов ушел, сосредоточенный и серьезный.

В кабинет звонили по междугородному телефону. Батманов подошел к аппарату. Прислушавшись к его репликам, Залкинд сказал:

— Звонят из Рубежанска. Либо из крайкома партии, либо уполномоченный Государственного Комитета Обороны.

Батманову пришлось кричать в трубку. Это давалось ему с напряжением, голос на высоких нотах спадал.

— Ему на выборах в Верховный Совет республики пришлось много выступать перед избирателями, — сказал Залкинд. — На городской площади говорил, в вагоноремонтном заводе тоже, на строительстве моста, на рыбалке. Сильный мороз был — сорвал начальник голос.

— Зачем вам приезжать сюда? Разберусь сам! — кричал Батманов. — Приемка идет к концу. Чем скорее он уедет, тем лучше. Я говорю, тем лучше, если он уедет поскорее. Стесняет он меня, не могу же я затевать с ним мышиную возню по пустякам! Он ждет указания из Москвы. Ждет, говорю, указания — куда ехать. Есть указание? Прошу тогда телеграфировать в его адрес.

Телефонный разговор затягивался. Покраснев от усилий говорить громче, Батманов сообщал об отгрузках материалов и продовольствия на участки. При этом он нетерпеливо постукивал обручальным кольцом по настольному стеклу.

Ковшов, придирчиво присматривавшийся к нему, давно уже заметил это кольцо.

— Вам не кажется странным сей устаревший символ брака у коммуниста Батманова? — спросил он Залкинда. — Неужели начальник обвенчался в церкви?

— У него это кольцо не связано с церковным обрядом. Ему много приходилось жить врозь с женой, часто расставаться, и однажды они условились носить кольца. Батманов шутит, что это помогает им думать друг о друге. Шутит и не снимает.

— Семья у него была в Крыму, кажется, — вспомнил Алексей. — А где они сейчас? Крым отрезан...

— От Анны Ивановны нет никаких известий. Батманову никак не удается выяснить — выехали они или остались. Надежда на то, что Анна Ивановна — женщина энергичная и сумеет выбраться.

Алексей с невольной симпатией взглянул на Батманова.

— Как вам понравился Филимонов? — спросил Залкинд.

— Он сразу окажется на своем месте, и никто не услышит от него ни слова жалобы, — убежденно ответил Ковшов. — Таких, однако, мало в аппарате. Тут больше зубры, вроде Грубского или начальника снабжения Либермана. Зря Батманов возится с ними. — Мрачновато хмурясь, Алексей пошутил: — Связать бы их одной веревкой — и в Адун, что ли. Пусть станет меньше народу, зато воздух очистится.

— Утопить в Адуне? — спросил Залкинд. — Расточительно!

— Во время войны отношения между людьми обнажились. Человек сейчас, когда от него требуется все, что он может дать, проявляется в своем настоящем виде, — сказал Алексей. — Сейчас строже надо подходить к людям. Признаюсь, не все меня радует здесь. Есть мелкие люди. Прожили в стране социализма четверть века, а социалистического в них что-то маловато. Не вижу ничего социалистического в Либермане. Или — Тополев. Я обрадовался, когда узнал, что он работает здесь. Крупный инженер, нам в институте в пример его приводили. А на деле, смотрю — явный саботажник. Без толку прожил старик среди нас столько лет.

Залкинда удивили слова инженера. Он перестал прислушиваться к телефонному разговору Батманова и внимательно посмотрел на Алексея.

— Все свалили в кучу без разбора! Придется теперь сортировать. — Залкинд глубоко затянулся и выпустил облако дыма. — Человек сейчас проявляется резче, это верно. Происходит, скажем, эвакуация города. И какой-нибудь коммунист и начальник, вернее человек, считавшийся коммунистом и начальником, удирает из города первым, набив персональную машину разной мелкой собственностью, тогда как под бомбежкой остались женщины и дети. Такой человек не коммунист и не начальник, он хуже врага. Ему удалось приспособиться, двадцать пять лет он прятал свое подлое нутро и обнаружил его лишь в критический момент, когда его охватил страх за собственную шкуру. Такие всплывают на поверхность, как навоз. Тут нечего толковать долго. К ним можно отнести слова Данте: «Они не стоят слов, взгляни, плюнь — и мимо». Оговариваюсь — «плюнь» добавлено мною для усиления... И у нас здесь нашлись люди, в том числе начальники и коммунисты, которые, предвидя трудности, принялись запасать продукты на год и больше. Точка зрения на таких — тоже определенная. Однако могут быть обстоятельства и поступки иного рода. Они куда посложнее. Я почти не знаю Либермана, Тополева и других людей управления. Тем не менее, чувствую: ваше мнение о них несправедливо и в дальнейшем изменится, когда коллектив наш окрепнет и все станут на свои места. Порой мы судим людей по случайным частностям или по настроению.