Струны памяти - Ким Николаевич Балков Страница 9

Чудилось Мартемьяну Колонкову: вон из-за того крутоярья выйдет сейчас старый карым с короткоствольной берданкой через плечо, скажет:

— Мартемьянушка, во добром здравии будем нонесь — зверь пошел…

Суров был отец, а душа добрая. Порол нещадно Мартемьянушку и любил неистово. С семи лет начал его брать на охоту. «Учись. Я подохну, куда пойдешь? Другого промысла тут нету. А без меня кто тебе поможет? Нет такого меж людьми, чтоб помочь. Всяк в свою сторону гнет». И Мартемьянушка учился и зверье бить, и себя не жалеть.

— Не хнычь, технорук, — обернувшись к Сидору Гремину, бросил Мартемьян Колонков. — Скоро доползем. — Помолчал, сказал: — Отец у меня промысловиком был. Злой до охоты, как и до всего прочего. И хорошо, может, а? Как же без злости? Ничего путного не сделаешь.

Духота в газике — стекла не открываются. Вспотел Мартемьян Колонков, попросил шофера:

— Останови-ка…

Шофер — человек подневольный, ему что ехать, что стоять, все равно, лишь бы время шло.

Мартемьян Колонков и Сидор Гремин вышли из машины. А потом долго стояли, глазели по сторонам и с наслаждением вдыхали свежий лесной воздух.

Неожиданно они увидели: между деревьями что-то промелькнуло. И не успели еще сообразить, что к чему, как на дорогу вышел, воровато озираясь, длинный, будто жердь, парень.

— Лешка, — догадался Мартемьян Колонков.

— Он, — подтвердил Сидор Гремин.

Лешка заметил начальство, замедлил шаг, затем махнул рукой и подошел ближе.

Через плечо у Лешки — кожаная сумка. Сумка оттягивает плечи. Видно, набита чем-то тяжелым.

— Ты чего здесь делаешь? — поинтересовался Мартемьян Колонков.

— Прогуливаюсь, — сказал Лешка. — Прогуливаюсь, товарищ начальник.

— А здесь что? — показывая на сумку, хмуро спросил Мартемьян Колонков. Лешка смутился, на шее выступили розовые пятна. Но что-то подсказывало ему: не бойся, беды не случится, начальник — свой в доску, а Сидор Гремин и того лучше.

— Сумка. Обычная. А разве не видно?

Потемнел Мартемьян Колонков в лице — Лешкино нахальство для него — нож к горлу.

— Потреплись у меня. Живо утащу к леснику.

Но угроза была призрачная — ни Лешка, ни сам Мартемьян Колонков в нее не верили.

— Не пугайте, — сказал Лешка. — Я не из робких. Меня на пушку не возьмешь. Да и кто у вас лямку тянуть будет, если вы нынче меня, после — другого… Э, так и погореть можете, Мартемьян Пантелеич: на сплаву-то — топляки сплошные.

— Замолчи! — сказал Мартемьян Колонков.

— Избу буду строить, — будто не услышав, вдруг решил сыграть начистоту Лешка.

— Глянь-ка на него, — удивился Мартемьян Колонков.

— Много ли у вас заработаешь? — разоткровенничался Лешка. — А тут добро под боком — все равно пропадет. У Ераса силенок не хватит собрать. Урожайно… — и, помедлив, добавил: — Облепиха сейчас в городе в цену входит. Ништяк, что зелено.

Мартемьян Колонков растерялся — слова не вымолвит. Глядел он, глядел на Лешку, наконец, тоскливо выдохнул:

— Так… — и махнул рукой.

18

Уже больше часа Ерас Колонков и Филька лопатили землю. А земля тяжелая, пахучая. Суглинок… И саженцы в руках легкие, подрагивают на ветру листочками. Вытаскивает саженцы из сумки Филька, передает леснику, а тот их во взрыхленный суглинок — раз за разом, раз за разом…

У Ераса Колонкова разламывается спина, отяжелели руки. Но не дает он себе роздыху. Торопится. Боится, расшалится погода, разгуляется. А саженцы этого не любят. И Ерас Колонков — тоже. Давно приметил, светлее у него на душе, когда вёдро…

— Для саженцев, Филька, сейчас самое время. И жары большой нет, и солнце хорошее. Быстро примутся.

Скоро сумка опустела, вышли саженцы, расшумелись лепесточками по земле. Вольным-вольно… Филька облегченно вздохнул:

— Все, дядь…

Ерас Колонков выпрямил спину.

— Как все? — не поверил.

— Саженцы кончились, — устало бросил Филька.

— Быстро. Я и не заметил.

Ерас Колонков опустился на землю, вытянул ноги. Сегодня он мог бы и не ходить на разметье. Воскресенье. Но — пришел. «Останься-ка дома, и все об одном будешь: глаз да глаз нужен, когда принимается облепиха. Любой ветерок страшен — погнет, пообломает. А потом — что? Потом пиши пропало — все по новой надо». Оттого и пришел на разметье.

Посидел, успокаивая дыхание. Филька тем временем сбегал на стоянку, в ворохе вещей отыскал бурдюк с водой. Отпил несколько глотков. Вернулся обратно. Филька не терпит табачного дыма, и поэтому не сел рядом с Ерасом Колонковым, который закурил папиросу, а устроился поодаль от него и стал глядеть на облепиховые кусты, отяжеленные незрелыми ягодами. Нравилось — роса на листьях. Время-то уже к полудню, а роса. Капельками блестящими, издали похожими на бусы. Сколько их, перечтешь разве? Внезапно Филька увидел надтреснутые ветки. Сразу пересохло в горле. Приподнялся, вглядываясь, и закричал испуганно:

— Дядь, а дядь, сломки!

Ерас Колонков вздрогнул, услышав. Вскочил на ноги:

— Очумел?

— Опять сломки, — жалобно сказал Филька. У него запершило в горле.

Ерас Колонков увидел, сник и будто ростом меньше стал.

— Я знаю, кто, — тихо сказал Филька. — Он похвалился, Лешка, что живого места на разметье не оставит. Парни мне сказывали.

У Фильки потемнело в глазах. И словно не было привычной робости… Сорвался с места, кинулся к росстани, где вертляво и юрко, как юла, бежал проселок.

— Куда? — крикнул Ерас Колонков, но Филька уже был далеко.

А скоро стало тихо-тихо. Только трава под ногами — вширк-вширк. И кусты облепихи обеспокоенно шумели. Кружил Ерас Колонков по разметью коршуном. Растерянность прошла. Удивление осталось. «Откуда такая дикость?» — думал он. Вспомнил: «Удрал Филька. Как бы чего не натворил сдуру». Вышел с разметья на проселок, столкнулся лицом к лицу с Мартемьяном Колонковым и Сидором Греминым.

— Здрасте…

Заметил — начальник лесопункта вроде не в себе — робкий какой-то, отводит глаза… Хотел было идти дальше, да остановил Мартемьян Колонков.

— Погоди, — сказал он. — Разговор есть. — Слушаю…

— С леспромхозу приказано, — сказал Мартемьян Колонков, — на новые деляны переходить. Так ты нарежь.

— А где их взять, новые-то? — насторожился Ерас Колонков.

— За… облепиховым разметьем, — сказал Мартемьян Колонков. — Технорук покажет. Он уже был здесь.

— Чего? — задохнулся от волнения Ерас Колонков. — За разметьем? Не-ет. Ты сюда не лезь.

— Непонятное что-то говорите. — поморщился Сидор Гремин. — Лезь — не лезь. Впрочем, если вы не желаете, мы позвоним в контору, оттуда и вышлют человека, чтоб нарезал.

— Да, конечно, — сказал Мартемьян Колонков.

— Вон как! — сказал Ерас Колонков и широко зашагал по проселку.

19

Ястребом влетел Филька в барак. Полусумрак резанул по глазам. Зажмурился. Постоял, обвыкаясь. Услышал:

— А, лесников племяшок заявился. По какой надобности?..

Это — леспромхозовские бабы, на кухне возились, мужей поджидали. Филька повернулся к ним, отчужденно и холодно заблестели оленьи глаза. И опять услышал:

— Сам какой уж есть. Теперь не изменишь. Но парня-то зачем на свой лад,