Владимир Кунин - Это было недавно, это было давно...

Владимир Кунин

Это было недавно, это было давно...

Смолоду Виталий Петрович занимался черт знает чем.

Он демобилизовался из армии в начале пятидесятых годов, двадцати четырех лет от роду, вернулся в свой большой областной город, купил на барахолке аттестат об окончании какой-то мифической средней школы и поступил в первый попавшийся институт без экзаменов. Тогда еще, слава Богу, были такие льготы для демобилизованных.

Протянул Виталий Петрович с грехом пополам до третьего курса, плюнул на высшее образование и ушел работать в такси водителем. Благо он семь лет в армии шоферил.

За полгода Виталий Петрович постиг все премудрости: научился ездить на «соньке» — не включая таксометра (деньги за проезд в собственный карман), насобачился оттягивать трос спидометра — фонарик погашен, а счетчик не стучит: результат тот же — на себя вкалываем! Наблатыкался клиентов «заряжать»: оплата по договоренности. «А куда ты денешься, голубь сизокрылый, если три часа ночи, а машины ни одной?»

Перестал стесняться «отстегивать на лапу» кому надо, от кого в эту минуту зависела его судьба таксерская; расписание прихода самолетов и поездов, как таблицу умножения, вызубрил.

И полтора года пахал как проклятый — через день по шестнадцать часов из-за баранки не вылезал. «Капусту» делал. Денежку зарабатывал.

К концу второго года в такси так ему надоел весь этот крутеж арапский, что Виталий Петрович послал таксомоторный парк к едрене фене, рассчитался и месяца три не работал — приглядывался. Созерцал. Жизнь вообще... Себя в этой жизни. Пока деньжата были.

Кончилась денежка, и Виталий Петрович вдруг оказался в областной филармонии — ассистентом у фокусника...

Помотала его филармония от Мурманска до Кушки и от Львова до Владивостока. И это было очень хорошо, потому что Виталий Петрович страсть как не любил торчать на одном месте подолгу!

Отношения с фокусником сложились поначалу самые разлюбезные. Виталий Петрович не просто ассистировал фокуснику — он почти всю иллюзорную аппаратуру фокусника усовершенствовал. Да еще и сам пару трюков выдумал к приспособления для этих трюков своими руками сотворил.

А вот этого, оказывается, не нужно было делать! Фокусник сразу к Виталию Петровичу переменился — стал придираться по пустякам, покрикивать на Виталия Петровича. Испугался, что его ассистент ему же конкуренцию и составит — выделится в собственный номер, как когда-то сам фокусник выбился в люди.

Вот и начал поедом есть, Виталия Петровича, и дошел до того, что просто-напросто обвинил его в воровстве какой-то дряни, которую сам и припрятал...

Виталий Петрович набил фокуснику морду, получил год условно и ушел в рыболовецкий флот простым матросом на СРТ — средний рыболовецкий траулер. Ловил рыбку во всех морях и океанах без заходов в иностранные порты. Чтобы как бы чего не вышло...

По четыре, по пять месяцев в году берега не видел. И заскучал до смертной тоски. Так невмоготу ему сделалось от ежедневного гнетущего однообразия, что Виталий Петрович еле дождался конца того последнего рейса, после которого очутился почему-то в цирке! Служащим по уходу за животными...

Месяц — один город, месяц — другой, месяц — третий...

Руководил аттракционом народный артист, фамилию которого Виталий Петрович знал с детства. Это был добрый пожилой человек, страдавший неизлечимым хроническим алкоголизмом. Все его запои начинались на пятьдесят третий, пятьдесят пятый день абсолютно трезвого существования и продолжались не более шести-семи дней.

На эту изнурительную неделю он куда-то пропадал, словно проваливался сквозь землю. Где он бывал в эти кошмарные дни, никто из служащих аттракциона не знал.

Возвращался народный артист в цирк выбритым, пахнущим дорогим одеколоном, с набрякшим, измученным сизовато-серым лицом и трясущимися руками.

К Виталию Петровичу, как и ко всем своим остальным пяти служащим, народный артист относился очень добросердечно и внимательно. А для Виталия Петровича даже прошиб, казалось бы, непробиваемую стену — добился того, что Виталию Петровичу, несмотря на судимость, разрешили поездку с аттракционом в Чехословакию на целых три месяца.

Когда цирк возвратился из этой поездки и все участники программы были распущены по отпускам, Виталий Петрович уехал к себе домой и там вдруг написал большой рассказ.

Спустя некоторое время рассказ напечатали.

Он написал второй рассказ. И второй напечатали!

Это Виталия Петровича совсем сбило с толку — он распрощался с цирком, сел, как говорится, на хлеб и воду и стал писателем...

Через три голодных года у Виталия Петровича в Москве вышла первая книжка. В маленьком издательском предисловии с умилением и восторгом были перечислены все профессии, которые перепробовал Виталий Петрович в своей жизни.

Издательство было молодежным, считало своим долгом «открывать» новых авторов, пестовать их и лелеять, а иногда даже представлять к премиям. Так за небольшую наивную повестушку об армии был премирован и Виталий Петрович. Он стал лауреатом какой-то не очень известной и странной премии и получил приглашение от одной киностудии написать сценарий по этой повести.

А дальше пошло-поехало...

За несколько лет вышли у Виталия Петровича еще две книги, на трех киностудиях были сняты три посредственных фильма по его сценариям, и Виталий Петрович сумел приобрести небольшую кооперативную квартиру на окраине своего города, а позже умудрился даже купить «Запорожец». Самую первую модель.

В этаком благоденствии Виталий Петрович пребывал лет пять. Ездил по области на авторские встречи, мотался в Москву по киношным делам, готовил к выпуску четвертую книжку. Славное было время!

И вдруг словно заколодило! Ни тпру ни ну, ни кукареку...

То ли Виталий Петрович про все, что знал, уже написал, то ли еще что с ним приключилось, но сколько бы раз он ни начинал сочинять что-нибудь новое — ничегошеньки у него не получалось. А уж если получалось, то из рук вон плохо.

Виталий Петрович и в Дом творчества пробовал ездить — может, там обстановка подхлестнет и напишет он что-нибудь этакое... Но тщетно. Стал он тогда выпивать, чтобы расслабиться, стряхнуть с себя немоту и оцепенение...

Тоже не помогало. Правда, как только он брался выпивать, он сразу же обрастал огромным количеством приятелей, которые понимали его до самого донышка. А что еще человеку нужно?..

Изредка он тешил свое тщеславие тем, что рассказывал друзьям-литераторам свои ненаписанные рассказы. На ходу придумывал детали, новые сюжетные повороты, играл интонациями. Поначалу все только делали вид, что слушают Виталия Петровича, а потом и в самом деле начинали слушать. Слушать и разглядывать его завистливо-нежно и удивленно — вот ведь как, мол, человек может!

А потом, вкусив как аплодисменты это сладостное удивление, Виталий Петрович с тренированным вздохом говорил:

— А вот сесть написать — не могу...

И хотя это было действительно так — слышать себя ему было противно, и звучало это по-актерски, неискренно.

Ах, как счастлив был бы Виталий Петрович, если бы снова смог уехать куда-нибудь! На Памир, на Камчатку, на Землю Франца-Иосифа! Не для того, чтобы писать в спокойствии и уединении, а просто так. Уехать, и все тут.

Или пойти работать слесарем по ремонту автомобилей...

Он всегда ужасно гордился, когда ему удавалось хорошо отрегулировать клапана или быстро и лихо сменить наружный подшипник переднего колеса. И в награду за отрегулированные клапана двигатель выплачивал неоценимый гонорар — он начинал мощно тянуть машину вперед, и Виталий Петрович обгонял другие автомобили с элегантной спортивной ловкостью, первым срывался с перекрестков. А новый подшипник обещал ему свою защиту и оберегал его от аварий. Это уже никакими деньгами не измерить!..

... И денег ему теперь постоянно не хватало. Он все сам себе объяснял, что не пишет из-за отсутствия денег. Будто про них все время приходится думать и ничего другое в голову не идет. Наполовину это было вранье, а наполовину и вправду так.

Однако когда у него появлялись деньги, ему тоже не писалось. Все хотелось вознаградить себя за время длительного безденежья. И тогда Виталий Петрович устраивал «дым коромыслом»!

Такой, честно говоря, примитивный, серенький дымок... Но это уже от лени Виталия Петровича. От неумения придумать что-нибудь интересное. От элементарной распущенности.

... Потом, когда долгожданные деньги бывали бездарно истрачены, наступало болезненное опустошение. Недомогание буквально физическое. С трудом Виталий Петрович начинал постепенно привыкать к тому, что денег опять нет. И на смену недомоганию и растерянности в него этаким чертом вселялось отвратительное хвастливое возбуждение — к месту и не к месту вспоминались тысячи рублей, выброшенные псу под хвост; громко осуждались люди, у которых «всегда есть деньги», и это должно было демонстрировать окружающим широту Виталия Петровича, его неумение и нежелание «копить», его бессребреность, его умение вознаграждать себя за долготерпение...