Сергей Чекмаев - Лебедь на обложке

Сергей Владимирович Чекмаев

Лебедь на обложке

Алле Сергеевне я доверяю. Она женщина умная, отнюдь не склонная к истерикам и эпатажу, и если уж говорит «есть проблема», значит – действительно есть.

Только вот по времени мы никак не совпадаем. Она же училка, самый жаворонок из жаворонков, чего с нее взять? Привыкла еще практиканткой вставать ни свет, ни заря, чтобы поспеть к первому уроку. И даже поднявшись до ректора не самого последнего в городе вуза, Алла Сергеевна никак не хочет менять привычное расписание. В девять утра уже на месте, распекает кого-то, бывает, что и наоборот – успокаивает, или же ругается по телефону с шишками из муниципалитета…

…Несколько секунд я очумело крутил головой, соображая, где и что так пронзительно звенит.

А-а, телефон.

С проклятиями нащупав в изголовье аппарат, я приветливо прохрипел в трубку:

– К-кто?

Понимаю, что невежливо, но прошло, дай Бог, часа три, как я лег, и на сантименты не тянуло совершенно.

– Я тебя разбудила? Извини, Рома, это я, Алла Сергеевна. Есть проблема. Нужна твоя помощь.

Тон у нее был такой, что сон слетел с меня в мгновение ока. Вместе мы работаем давно, и я не стал тратить время на расспросы:

– Когда?

– Часов около трех. Сможешь? У меня в директорской?

– Конечно.

– Вот и ладненько. Вызову проблему к себе, заодно и познакомишься лично.

В половине третьего я припарковался у института. Надо еще послушать, что Алла Сергеевна скажет.

Охрану явно предупредили – молчаливые мальчики в черной форме пропустили меня без слов.

Минут пять я простоял в холле, вбирая в себя полузабытую студенческую атмосферу. Правильный настрой – полдела для первого контакта.

Алла Сергеевна встретила меня в дверях.

– Ромка! Спасибо, что приехал! Ох, ты какой официальный, и не скажешь, что пару часов, как проснулся.

– Работа такая, приходится соответствовать. Кто б мне доверял, приди я расхристанным неряхой? Да и проблема Ваша, как я понял, женского пола?

– Да, а как ты догадался?

– Парня Вы бы показали издалека, нет смысла в кабинет приглашать. Тут бы он, скорее всего, замкнулся, колючим стал, враждебным. По себе помню: в кабинете директора всегда молчал, как партизан на допросе. Работать с таким – сплошное мучение. Ничего не вытянешь.

– А ты, значит, понял, что к девочке едешь, и принарядился?

– Куда уж мне! В кавалеры я ей по годам не подхожу – если возьмусь разыгрывать подобную роль, только все дело испорчу. Запишет меня в категорию приставучих самцов-перестарков и относиться будет с презрением. Никакого контакта не жди. Было б ей лет тридцать, тогда – да: не прояви я к ней мужского внимания, она моментально пришла бы к выводу, что либо она плохо выглядит, либо я импотент, и дальше только об этом бы и думала. А к Вашей проблеме другой подход нужен…

Она оглядела меня с головы до ног, прищурилась оценивающе:

– Ну да, ну да, благородная седина в волосах, умные, чуть усталые глаза, на лице – печать доброты и понимания…

– Ага. Джордж Клуни на пенсии – мечта закомплексованной девицы восемнадцати лет.

Улыбался я один. Алла Сергеевна осталась серьезной.

– Что-то с ней очень не так, Ромка. Не могу понять. На контакт не идет, ни с кем не идет, понимаешь! В компании я ее ни разу не видела, отсидит пары – и домой. И парни ее почему-то сторонятся, а у нас тут такие ловеласы – о-го-го! Почему, не понятно: девчонка она красивая, видная, когда мимо проходит, «казановы» наши доморощенные так и скрипят глазными яблоками ей вслед. Решила у парней выспросить, что да как… – она сделала паузу, в ответ на мой вопросительный взгляд махнула рукой, -…ничего. Пыталась выяснить намеками – делают вид, что не понимают, а когда в лоб спросила – отмалчиваются, глаза в пол прячут.

– Может, она из какой-нибудь секты? Были такие случаи…

– Нет, Ромка, здесь не то. По одежде не подходит, в общем, сам увидишь.

– Так в чем же дело?

– Никак в толк не возьму.

В дверь постучали.

Алла Сергеевна сделала мне знак рукой: «сядь», спросила шепотом:

– Тебя как представить?

Сработались мы с ней за эти годы четко, – я понял ее с полуслова. Ответил коротко:

– Психолог. Имя настоящее.

Она кивнула.

– Войдите.

Тогда я впервые и увидел Сашу.

В новой школе ребята за глаза звали Сашу «монашкой». В лицо – никогда, впрочем, с ней вообще старались не общаться. Да и какой смысл, если новенькая всегда отмалчивается? Такую даже дразнить неинтересно. Пробовали поначалу, когда Саша только пришла в класс, но быстро надоело. «Монашка» не обижалась, не плакала, не лезла в драку, нет, она никак не реагировала, просто проходила мимо – и все.

Она никогда не участвовала ни в каких школьных проектах и концертах, никогда не ходила сама и не приглашала к себе на день рождения – в классе даже не знали, когда он у нее… Сашу звали выступать в самодеятельном театре – отказалась: просто «нет», не объясняя причин. Все, кто пытался сойтись с ней ближе, натыкались на стену молчания и – очень редко – холодной вежливости.

Не сразу, через полгода примерно, кто-то обратил внимание, что Саша носит только брюки. В любое время года, в любую погоду – свободные брюки с широкими штанинами, совершенно не подходящие к ее ладной фигурке. Никто никогда не видел ее в юбке. Зимой это не бросалось в глаза – многие так ходят, холодно же! А вот с первым весенним теплом, когда девчонки наперебой начинают щеголять все более коротким подолом, кто-то из парней мечтательно сказал: «Эх, вот бы у нашей монашки ножки посмотреть!» Сначала все это было похоже на шутку, даже некоторый азарт появился: кто первый? Ребята спорили, заключали пари, хвастались, обещали… Пари так никто и не выиграл – до конца мая, несмотря на удивительно раннюю в том году жару, Саша изо дня в день появлялась в брюках.

И еще. Новенькая ни разу не была на физкультуре, не ходила со всем классом в бассейн. Вроде бы была у нее какая-то справка.

Летом, получив освобождение, Саша не поехала вместе со всеми на практику, и на нее окончательно махнули рукой. Там, в лагере, многие познали первую любовь и первую ревность, в классе образовалась не одна устойчивая пара, надолго снабдив всю школу материалом для сплетен. О Саше как-то сразу забыли.

Ребята просто не знали.

В одиннадцать лет Сашу сбил грузовик. Здоровенный МАЗ подавал задним ходом в арку, а девочка как раз проезжала мимо на первом своем велосипеде – отцовском подарке на День рождения. Водителю очень тяжело было увидеть ее в зеркала заднего вида, машина ударила Сашу краем борта и протащила почти полметра. МАЗ остановился только когда вскрикнула соседка, чуть не потерявшая сознание от ужаса. Саша кричать не могла. Водитель моментально затормозил, выскочил из кабины, но было уже поздно…

Сашу долго и трудно лечили, нога срослась довольно удачно – в детстве переломы не так опасны, пусть даже и самые сложные – и более-менее зажила. Но на этом все не закончилась.

Привыкнув за три года бесконечного лечения ковылять и хромать, Саша вдруг решила, что нога у нее теперь – кривее некуда, и на такую уродину никто никогда не посмотрит. Мама так и не смогла ее переубедить, а со старыми друзьями Саша порвала раз и навсегда, упросив родителей (отец тогда еще жил с ними) перевести ее в другую школу.

Она боялась сходиться с кем бы то ни было, боялась подпускать близко, и уж тем более пугалась, когда парни пытались оказывать ей хоть какие-то знаки внимания. К шестнадцати Саша окончательно замкнулась в себе. Слава Богу, в новой школе после недолгого периода жгучего интереса к необычной однокласснице, ее просто сочли «странной» и оставили в покое.

Одиннадцатый класс Саша окончила с золотой медалью. Выбор «куда поступать?» перед ней не стоял, она давно нацелилась в педагогический, несмотря на неудовольствие мамы.

Весь первый курс она чувствовала, что к ней присматриваются. Одногруппники – понятно, но директорша… Саша все время ощущала на себе ее пристальный взгляд. Конечно, несмотря на свой строгий вид, Алла Сергеевна отнюдь не казалась злобной мегерой, скорее наоборот, – в ней чувствовалась настоящая учительская доброта, понимание, вечная готовность помочь. Не раз хотелось броситься к ней на грудь, расплакаться, все рассказать… Саша с трудом сдерживалась.

И вот Алла Сергеевна вызвала ее к себе в кабинет. В чем дело? Неужели догадалась?

Это сейчас я могу пересказать все так четко и подробно. После того, как поднял архивы того дела с наездом, переговорил с врачами, – кого смог найти через столько-то лет, – после того, как побывал в гостях у Сашиных учителей, после того, наконец, как созвонился с ее мамой, представившись штатным институтским психологом. Тогда же на меня просто обрушился вал эмоций, целая Ниагара скрытой, затаенной боли. Больше всего на свете Саша боялась, что кто-то узнает ее тайну, и люди в открытую начнут потешаться над ее «уродством».