Борис Виан - Пена дней

Борис Виан

Пена дней

Посвящается Мишель

В этой жизни очень важно судить обо всем a priori. В самом деле, толпа легко впадает в заблуждение, а отдельные особи — никогда. Не воспринимайте сказанное как руководство к действию: живите по наитию. Ведь самое главное — это любовь, любовь во всех ее проявлениях, любовь к красивым девушкам, а еще — музыка, музыка Нового Орлеана, музыка Дюка Эллингтона. Все остальное несущественно, все остальное уродливо, и доказательством тому служит история, которую я собираюсь вам рассказать. История эта совершенно реальная, потому что я выдумал ее от начала до конца. Я просто спроецировал действительность под углом, отличным от прямого, на предметную плоскость нерегулярной волнообразной структуры с элементами дисторсии в условиях нагретой среды. Более строгого метода для написания историй в природе не существует.

Колен завершал свой утренний туалет. Он вышел из ванной, обмотавшись большим мохнатым полотенцем, из которого торчали только ноги и обнаженный торс. Взяв со стеклянной полочки пульверизатор, он побрызгал себе на волосы ароматным летучим маслом. Янтарный гребень с легкостью разделил шелковистую копну на аккуратные оранжевые пряди, между которыми образовались борозды, подобные тем, что юный пахарь, вооружившись вилкой, прокладывает на гладкой сладкой поверхности абрикосового желе. Водрузив гребень на место, Колен вооружился щипчиками для ногтей и подрезал в уголках на манер челки кожицу век. По его мнению, это придавало взгляду особую выразительность. Подобную процедуру ему приходилось проделывать довольно часто, поскольку веки отрастали с неимоверной быстротой. Покончив с веками, Колен включил лампочку над увеличительным зеркалом, чтобы проверить состояние своего кожного покрова. Несколько угрей у крыльев носа нагло бросились ему в глаза, но, увидев свое отражение, в ужасе юркнули под кожу.

Довольный Колен выключил лампочку. Сняв с бедер полотенце, он принялся промокать последние капли влаги между пальцами ног. В зеркале напротив возник его блондинистый лик, и нельзя было не заметить, что Колен удивительно похож на Слима из Hollywood Canteen. Круглая голова, маленькие ушки, прямой нос, золотистая кожа. Колен часто улыбался своей блаженной младенческой улыбкой, и в такие минуты на его подбородке возникала маленькая складка. Он был высок, худощав, длинноног и ужасно мил. Имя Колен вполне ему подходило. Он был ласков с девушками и беззаботно-весел с друзьями. Он вообще всегда был бодр, если, конечно, не спал.

Колен проткнул пальцем дно ванны, и вода сразу же устремилась в это отверстие. Пол, выложенный светло-желтой керамической плиткой, имел необходимый наклон, и, стекая по желобу, вода лилась, как полагал наш герой, прямо на письменный стол нижнего соседа. Колен не подозревал, что совсем недавно сосед тайно переставил свой стол в другой конец комнаты, и, таким образом, вода теперь стекала на буфет с вермишелью.

Колен сунул ноги в тапочки из кожи летучей мыши и облачился в элегантный домашний костюм — вельветовые брюки с лампасами бутылочного цвета и атласную ореховую куртку. Он повесил полотенце сушиться, а коврик перекинул через край ванны и густо посыпал крупной солью, чтобы та впитала всю его влагу. Коврик тут же распустил слюни и покрылся гроздьями крошечных мыльных пузыриков.

Колен вышел из ванной и направился на кухню, чтобы проконтролировать финальный этап готовки. По понедельникам он всегда ужинал в компании Шика, жившего неподалеку. Несмотря на то что до понедельника еще оставалось целых два дня, Колену не терпелось увидеть друга и попотчевать изысканными блюдами, которые разработал и воплотил вдохновенный Николя, новый повар Колена. Шик и Колен имели много общего. Они оба были двадцатидвухлетними холостяками, им нравились одни и те же книги, только вот денег у Шика было поменьше. Колен был достаточно богат, чтобы жить в свое удовольствие и не работать на других, а Шик был вынужден каждую неделю навещать своего дядюшку в министерстве и занимать у него деньги. Скромное жалованье инженера не позволяло Шику жить так же, как рабочие, которыми он, по идее, должен был командовать. А управлять людьми, которые одеваются и питаются лучше, чем вы, прямо скажем, непросто. Колен помогал ему чем мог и часто приглашал на ужин. Шик, однако, был горд и старался гостеприимством друга не злоупотреблять, чтобы никто не знал, сколь живое участие Колен принимает в его судьбе.

В кухню вел светлый, застекленный с двух сторон коридор, с каждой стороны коего сияло по солнышку, потому что Колен любил свет. Повсюду сверкали до блеска начищенные латунные краны. Солнечные лучи, бесконечно отражаясь, создавали поистине феерическую картину. Кухонные мыши любили танцевать под звуки этих лучей, бьющих в краны раковины, и бегать наперегонки с солнечными зайчиками, которые в конце концов рассыпались по полу, словно желтые ртутные шарики. Колен мимоходом погладил грациозную серую мышь с блестящей шкуркой и очень длинными черными усами. Повар хорошо их кормил, но не раскармливал. Днем мыши вели себя скромно и тихонько игрались в коридоре.

Колен открыл эмалированную дверь кухни. Повар Николя внимательно наблюдал за показаниями приборов. Он сидел за светло-желтым эмалированным пультом управления. Многочисленные индикаторы отображали состояние кулинарных агрегатов, стоявших вдоль стен. Стрелка электроплиты, запрограммированной на зажаривание индейки, нервно подрагивала между «почти готово» и «готово». Птицу вот-вот нужно было вынимать. Николя надавил на зеленую кнопку, и сенсорный щуп пришел в движение. Он с легкостью вошел в индюшку как раз в тот момент, когда индикаторная стрелка застыла на отметке «готово». Быстрым движением Николя обесточил печь и включил подогреватель тарелок.

— Вкусно будет? — спросил Колен.

— Можете не сомневаться, месье, — заверил его Николя, — индюшка была оптимального калибра.

— А на закуску что?

— Увы… — вздохнул Николя, — на этот раз я ничего не изобрел, а совершил чистейшей воды плагиат. Я позаимствовал идею у Гуффе.

— Да лучшего образца для подражания и быть не может! — воскликнул Колен. — Какой же фрагмент его творения вы воплотили в жизнь?

— Я обратился к странице 638 его «Поваренной книги». Я позволю себе, месье, зачитать вам этот рецепт.

Колен присел на табурет, обитый пористым каучуком, поверх которого был натянут промасленный шелк в тон стен, и Николя начал читать:

— «Запеките паштет в тесте, как положено для приготовления горячих закусок. Разделайте крупного угря и нарежьте его ломтями толщиной в три сантиметра. Переложите куски рыбы в кастрюлю, добавьте белого вина, соли, перца, нарезанного лука, несколько веточек петрушки, тмина, лаврового листа и один зубчик чеснока…» Зубчик, правда, вышел не слишком острый, — мимоходом заметил Николя, — точильный камень подкачал.

— Я велю купить новый, — сказал Колен.

Николя продолжал:

— «…Варите с полчаса. Затем переложите угря на противень, а сами процедите бульон сквозь шелковое сито, добавьте немного темного соуса и томите на медленном огне, пока масса не загустеет. Пропустите соус сквозь волосяное сито, залейте им рыбу и кипятите две минуты. Разложите куски угря на паштете, вокруг паштета выложите ряд жареных шампиньонов, воткните в середину букет из карповых молок, еще раз залейте соусом».

— Прекрасно, — одобрил Колен. — Думаю, что это доставит Шику удовольствие.

— Я не имею чести знать господина Шика, — торжественно произнес Николя, — но, если ему не понравится, в следующий раз я приготовлю что-нибудь другое. Таким образом, я получу возможность исследовать с высокой степенью точности весь спектр его вкусовых пристрастий.

— Вы правы, — согласился Колен. — Но сейчас я вынужден покинуть вас, Николя, я намереваюсь заняться столом.

Он пошел по другому коридору, мимо кладовых, и попал в столовую, служившую также и гостиной. Ее мягкий бледно-голубой ковер и бежевато-розовые стены призваны были служить отдохновением для глаз.

В этой комнате размером приблизительно четыре на пять метров было всегда много света. Он струился потоками из двух больших продолговатых окон, выходивших на бульвар Луи Армстронга. Стекла легко раздвигались, и тогда в комнату проникали весенние ароматы, если, конечно, за окном действительно была весна. В противоположном углу комнаты стоял дубовый стол. По двум его сторонам располагались скамьи, по двум другим — дубовые стулья с подушечками из синего сафьяна на сиденьях. Кроме того, в комнате находился длинный низкий шкафчик, где хранились диски и новейшего образца проигрыватель. Другой шкафчик, идентичный первому, содержал в себе рогатки, тарелки, стаканы и прочие необходимые атрибуты светского ужина.