Владимир Романовский - В постели с Президентом

Владимир Романовский-Техасец

В ПОСТЕЛИ С ПРЕЗИДЕНТОМ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. САМАЯ БОЛЬШАЯ ПРОБЛЕМА ГВЕН

Зовут меня Гвен. Перестаньте ухмыляться, это глупо. Да, понимаю. Вы наверняка думаете, что сейчас я буду говорить про Илэйн. Это моя сестра. Откуда мне известно, что вы думаете именно так? Ну а как же. Весь мир ведь вокруг нее вертится.

Я ее всю жизнь ненавижу. Всю жизнь. Вы скажете, что у нее прекрасная фигура. Замечательная просто. Да, как же. В смысле — я не знаю — люди, считающие, что Илэйн привлекательна — они чего, больные, что ли. То есть, фигура у нее ничего. Она не уродина и не каракатица. Но — прекрасная? Нет слов. Просто слов нет.

Сука.

Груди у нее, ага… груди ее не идеально очерчены, не умилительны, вовсе нет. Они у нее маленькие. До смешного. Очень маленькие. Их и грудями-то назвать нельзя. Касательно же ее талии — если это можно назвать талией, а люди называют — пусть называют, свобода слова, но — все-таки? А? Может, я чего-то не понимаю? Нет у нее никакой талии. Вообще. Помимо отсутствия талии и грудей, есть еще ее ж[непеч. ]па, от которой все без ума. Ж[непеч. ]па у нее — как у мальчика. Правда. Ничего женственного. Я эту ее ж[непеч. ]пу изучаю с тех пор как суке десять лет исполнилось. Я на этой ее ж[непеч. ]пе каждую пору и каждый прыщ знаю. Когда она была маленькая, то была похожа на неуклюжую цаплю, но все думали — вот как начнется у нее половое созревание, так она сразу обрастет формами, наша бедная дорогая прекрасная девочка. Я надеялась, что не обрастет. Угадайте, что было дальше. Не обросла! Она до сих пор — большая неуклюжая цапля, и груди у нее маленькие и отвислые, и все мужчины в городе в нее влюблены.

Да, вы желаете обсудить ее ноги. Валяйте. Но сперва я вам скажу кое-что. Ноги у нее ничего. Уж вы мне поверьте, я в таких делах эксперт. Женщины, у которых ноги не очень, быстро становятся экспертами по женским ногам. Ну, стало быть, поговорим о ногах этой суки. Ну, хорошо — неплохие у нее ноги. Ничего убийственно-увлекательно уродливого в них нет, душу нечем согреть. Никто на улице не показывает на них пальцем, на ее ноги, крича — «Смотрите, какие уродливые и отвратительные и совершенно непривлекательные ноги!» Нет. Ноги у нее как раз ничего. Проблема только одна. Короткие они у нее. Не жутко короткие, не как у таксы, но — коротковаты. Думаете, она об этом не знает? Вы загляните в ее шкафы, поперебирайте ее тряпки. Я этим часто занимаюсь. Каждая вещь тщательно подобрана и служит только одной цели — скрыть неприятный факт, что конечности у суки короткие. Все эти ее свободные длинные блузки, сандалии и туфли на тонких высоких каблуках, все эти пальто и накидки, расходящиеся от плеч колоколом, все эти на заказ сделанные платья! Она столько усилий прилагает, чтобы отвлечь внимание людей от ее ног, и чтобы обратили внимание на ее шею лебединую, которую я с рождения мечтаю ей свернуть. О! Этот ее длинный шаг при ходьбе! Специальный шаг, для создавания иллюзии нормальности ног. Поняли? Небольшую аварию я ей однажды устроила, в детстве… Очень рассчитывала, что тупая гадина будет хромать после этого всю ее паршивую жизнь. Но, нет, милые доктора с волосатыми запястьями и запахом изо рта прибыли и суку починили.

Ах ты черт. Не везет.

Ну, хорошо, я приземистая слегка. Кряжистая. Да. Не отрицаю. Ну и что? Зато я умная. А груди у меня изящные. Классических контуров. И ж[непеч. ]па у меня есть! И талия! Правда, ноги у меня коротковаты, как у нее, а икры слишком развиты. И выделяются. И колени выделяются. Слегка. Ну, хорошо, они значительно выделяются, колени. Мало ли что. Это еще не повод давать суке все, а я чтобы радовалось тому, что останется. Все знаки внимания ей, гадине.

Вы не представляете себе… Помимо этого, у меня тоже голубые глаза. И красивые они. Глаза. Нужно видеть, какие у меня ресницы — в милю длиной. Волосы у меня темные и вьющиеся — может, слишком вьющиеся, но — угадайте! Да, правильно. У нее тоже. Столько денег сука платит, чтоб ей их распрямляли, и смягчали, и подкрашивали — это просто грех. Натуральная блондинка — да, как же. Ж[непеч. ]па а не блондинка. Лобковые волосы ей тоже подкрашивают. У меня записи есть скрытой камерой. Две тупые стервы с фарисейскими улыбками и скрипучими голосами приходят и ваксой ее натирают со всех сторон, и в конце сеанса подкрашивают дуре лобковые волосы. Какой-то специальный раствор, чтобы были мягче, чтобы верилось. Я вот думаю — чтобы было, если бы она по ошибке этот раствор выпила. Когда она пьет, она не замечает, что пьет. Она все что угодно может выпить.

Столько народу занимаются внешним видом моей сестры — батюшки, если бы она им всем отказала от места, уровень безработицы в городе подскочил бы процентов на пятьдесят. Она специальную операцию делала, исправляла себе большие пальцы на ногах и руках. Внешние фаланги у нее были толстые и круглые, как мячики для гольфа. Исправила. Мисс Натуральная Блондинка.

Я в этот мир, наверное, пришла с одной лишь мыслью в голове, с одной целью — ненавидеть мою сестру. Такая у меня миссия в жизни. Ну, конечно, были и у меня мужчины, и будут. Не подумайте плохо — я не таскаюсь и не шляюсь, это не мой стиль. Но иногда, бывает, кто-то появляется, весьма привлекательный, весьма такой милый. И мне он нравится. Когда такое случается, я не суечусь, как некоторые. Я не ложусь, раскинувшись безжизненно, в кресло в гостиной в черной шелковой пижаме, не кладу запястье себе на бледный лоб, не лакаю один бренди за другим, не страдаю томно. Нет уж. Все, что я делаю — подхожу к человеку, который мне нравится, и говорю ему все как есть. В основном. Мужчины, которые мне нравятся, как правило небогаты и любят подарки. Мужчину купить легче чем женщину, поскольку покупателей-женщин меньше, чем покупателей-мужчин. У женщин как правило не хватает смелости. Не подумайте плохо, у меня и длительные романы были. Первый был с человеком из нашего собственного проклятого окружения. Мы с ним целый год провели вместе. Я даже думала соскочить с противозачаточных таблеток, а только он взял и бросил меня, подонок. Я могла тут же завести следующий роман, но вместо этого решила растолстеть. До этого я очень следила за собой, за своим телом, во всем себе отказывала, и так далее. Так вот — взяла и растолстела. Назло всем. Набрала вес, как говорят наши соотечественницы из среднего класса. (Эти псевдо-якобы-великосветские выражения и фразы иногда совершенно уморительны). Также, я стала жестока с родителями — стала появляться у них на вечеринках и комментировать открыто и при всех — всех и всё подряд. Стала язвой, публично. А как же иначе — помимо погоды, на этих вечеринках и обсуждать-то нечего, если ты не язва. Все эти их гости — они просто хамоватые нувориши, ну и конечно несколько жалких разорившихся голубокровных наличествует, с разговорами сю-сю. Я как заходила в гостиную, так сразу взгляды, глаза закатывают — ах, неужели это опять злая маленькая толстая Гвен.

Мои глупые родители назвали меня Гвендолин. В мудрости бесконечной и желании приобщиться к высшим слоям общества — думали, что это имя ужасно снобистское и британское. Да, как же. Моей сестре дают все, и везет ей во всем — три ребенка в семье, и только у нее имя нормальное. Илэйн. Ну, может простоватое. Убила бы, чтобы иметь такое имя. Непретенциозное. Скромное. Данное в обычном, простительном невежестве первому ребенку.

Когда я думаю о том вечере… Был званый обед, и группа дрессированных знаменитостей присутствовала в доме. Мои родители выбирают только тех знаменитостей, которые мягкие и стеснительные. Они никогда не пригласят кого-нибудь, кому нужно будет потом колоть транквилизатор посреди веселья, чтоб дом не разнес. Поэтому все эти их званые обеды и вечеринки скучные, несмотря на то, что если бы кто-нибудь узнал, сколько все эти угощения и приглашения и музыка стоят моему наивному отцу, была бы революция. Так или иначе, был на той вечеринке самодовольный оперный певец, толстый но обходительный, и еще был претенциозный псевдо-поэт, и какая-то корова из кино, которую все обожают, имени я не помню. И был — он. Да. Он — прибыл.

Это нужно было видеть. Несмотря на глупый богатый костюм (то бишь костюм, являющийся костюмом богатого человека в представлении простолюдина) — очевидно было, что тело у него идеальное. Широкие плечи, крепкие запястья, хорошая талия. Длинные ноги.

Черты лица — удивительные у него. Ну, это вы и сами знаете — его фотографии нынче на обложках всех спортивных публикаций, он — их лицо теперь. Наконец-то нашелся боксер, чье присутствие никого не пугает, и чья речь никого не стесняет.

Знаете, моя сестра может сколько угодно притворяться, может улыбаться и целовать меня и делиться со мной своими дурацкими тайнами и просить у меня совета (я ведь умная), но все это — фальшь. В глубине души инфернальная свинья знает, что соперничество продолжается, и она всегда счастлива, когда у меня дела плохи. Она думает, что я об этом не догадываюсь. Она думает, что я не знаю, что меня из-за нее чуть не выперли из Принстона за курение марихуаны, уже после того, как она там получила диплом. У меня записи разговоров есть — всех — всех ее подлых подрывных разговоров, где она сочувственно цокает своим [непеч. ] языком — в кабинете декана, у нас в доме (два цокающих разговора с папой, семь с мамой, которая все вздыхала судорожно и плакала и причитала — ах, нет, нет, и прикрывала свои свеженапомаженные губы хрупкими свеженаманикюренными пальцами), в доме нашей тетушки (сестренка моя отвела несчастную женщину в кухню поделиться девичьим секретом, прислуга присутствовала… ага… именно в кухне я и установила целых три микрофона). Поскольку я знала что происходит, мне удалось принять превентивные меры. Меня не выперли на год из университета, еще чего. Выперли декана. Я ведь и его разговоры тоже записывала иногда, на всякий случай. Столько материала было — я могла закурить джойнт на занятиях, и все бы занимались своими делами, никто бы слова не сказал. Я весь факультет держала за яйца — а все почему? Чтобы быть уверенной, что моя большая прекрасная коротконогая сестра не сунет свой хирургом исправленный клюв в мою жизнь.