Памела Джонсон - Особый дар

Памела Хенсфорд Джонсон

ОСОБЫЙ ДАР

1

Шел второй день осеннего триместра в Кембридже, где Тоби учился третий год. Погода стояла мягкая, солнечная, и трое молодых людей — Тоби Робертс, Боб Катбертсон и Эйдриан Стедмэн — расположились не берегу Кема, радуясь октябрьскому теплу. Тоби был, пожалуй, самый приметный из них; он сидел, поджав под себя скрещенные ноги, как заправский йог. На редкость гибкий, он иногда проделывал настоящий акробатический номер: сцепит ноги на затылке и превратится в этакое забавное большущее яйцо. Был он высокий, веснушчатый, и в чертах его грубоватость странным образом сочеталась с тонкостью; сверкающий свет дня высекал из его волос красноватые искры. Тоби исполнилось двадцать, Боб был старше его на полгода, а Эйдриан почти на два. Сын викарного епископа, ныне покойного, Эйдриан изучал богословие и собирался по окончании университета принять сан священника Высокой церкви[1]. Тоби его намерения не одобрял, но помалкивал. Он вообще привык держать свое мнение при себе.

Круглоголовый Боб занимался физикой. По происхождению он был шотландец, но родился и вырос в Шеффилде, где отец его работал мастером на сталеплавильном заводе. Он верил в себя и в свое будущее и не особенно щадил чужие чувства. Вот и сейчас Боб спросил Тоби:

— Ты ведь неравнодушен к Мейзи, а?

Тоби улыбнулся.

— Я ее толком не знаю. Но она симпатичная. Мы с ней встречались разок-другой в прошлом триместре, — сказал он, а сам подумал, что он-то знает о Бобе все, а Боб о нем — ровным счетом ничего.

Тоби изучал историю и пока не очень представлял себе, что его ждет: на диплом с отличием он, пожалуй, не потянет, так что, возможно, придется ему довольствоваться местом учителя. Вряд ли у него хватит литературного дарования на то, чтобы писать исторические труды.

— Что у тебя за книги? — спросил Эйдриан.

Тоби молча положил перед ним Мишле, потом Карлейля, потом Матьеза.

— Вот, смотри.

По Кему еще сновали плоскодонки. В чистом свете дня ярко блестели каменные шары над мостом, а за ним вставало здание колледжа — ничего более величественного ни Тоби, ни Бобу до приезда в Кембридж видеть не доводилось.

Эйдриан, сосредоточенно и сурово наморщив лоб, перебирал книги. Был он, как и Тоби, высокого роста, но смахивал на итальянца; заострившееся его лицо казалось аскетическим. Тоби подумалось, что он вообще не такой, как все, и девушкам должен нравиться каким-то вывихнутым. Зачем только он обрекает себя на безбрачие? Дурацкая, в сущности, затея: ведь он еще так молод…

— Карлейля я не читал, — прервал Эйдриан его мысли. — Что он собой являет?

— А знаешь, стоит, — после некоторого раздумья ответил Тоби. — Нечто вроде кинобоевика в великолепном цвете. Но в истории не силен. Вот Матьез — другое дело, у него и познания были куда обширнее.

— Пошли вечером в кино? — предложил Боб. Он нисколько не старался изменить свой выговор — сочетание шотландского и северного. Но как раз с ним у профессора Хиггинса трудностей бы не было. Тоби, с его мягким произношением жителя лондонской окраины, задал бы ему работу потруднее.

— Я — пас. Надо заниматься.

— А ты, Эйдриан?

— Как-нибудь в другой раз. Только не сегодня. По тому же самому, что и Тоби.

Боб был явно разочарован.

— Ты у нас головастый, — бросил Тоби. — Тебе зубрить незачем — не то что нам, простым смертным.

На самом же деле вечер он собирался провести не за книгами, а с Мейзи — поужинать с нею в кафе. Но не очень шикарном: такое ему не по карману. Впрочем, она девушка непритязательная.

— Ну что ж, надо снова запрягаться. — Боб поднялся и пошел, приземистый, коротковатый, и приземистая, короткая тень следовала за ним.

— Кстати насчет Мейзи, — вдруг сказал Эйдриан, и Тоби внутренне вздрогнул: вот чудеса, телепатия, да и только. — Моя мама довольно близко знакома с ее матерью. У нее, кажется, нечто вроде салона — бывают художники, писатели и всякая такая публика. Деньги там, видно, немалые. Мейзи тебе про нее рассказывала?

— Нет, говорила только, что она живет в Суффолке. Мейзи вообще не особенно о себе распространяется. (Тоби догадывался, что при этих словах Эйдриан подумал: «Ну, а сам-то ты?»)

Но Эйдриан сказал совсем другое:

— Знать бы, что станется с каждым из нас через пять лет…

Он частенько вот так перескакивал мыслью с одного на другое, без всякой видимой связи. Это неумение сосредоточиться мешало ему в занятиях, хоть он и относился к ним очень серьезно. На свой вопрос Эйдриан ответил сам:

— Надеюсь, что к этому времени у меня будет сносный приход, более или менее перспективный.

— И уж конечно, все принципы Высокой церкви будут там соблюдаться неукоснительно, — поддел его Тоби.

— Ну, в том смысле, какой ты в это вкладываешь, пожалуй, да. Обрядовая сторона имеет для меня большое значение.

Эйдриан не удержался и последние слова произнес тоном проповедника.

— Отец Стедмэн…

— Да, надеюсь в конце концов им стать. А ты, Тоби, в бога не веришь?

— Может, верю. А может, и нет. В сущности, сам никогда не мог разобраться.

Мысль о доме Мейзи уже засела у него в голове. Интересно, у миссис Феррарс и в самом деле «салон»? Вот бы поглядеть!

— А ты бы об этом поразмыслил, — проговорил Эйдриан с глубокой серьезностью. — Вера действенна. Молитвы помогают, это точно.

Тоби дружелюбно кивнул в знак согласия, хотя сам не молился с младенчества.

— Ну, а ты? Кем ты надеешься стать через пять лет?

— В тысяча девятьсот пятьдесят пятом… мне будет двадцать пять — цифра вполне солидная, если учесть, что на земле нам отпущено не так уж много… Понятия не имею.

— Будешь уже, наверно, женат.

— А ты — нет. Большая потеря. Для женщин, я имею в виду.

Эйдриан зарделся, словно юная девушка.

— Я в этом ничего не смыслю. А о чем не ведаешь, о том и не горюешь, я так полагаю.

Тоби промолчал. Что, если его все-таки пригласить в загородный дом Феррарсов в Суффолке? С кем там можно познакомиться? Он твердо верил, что полезные знакомства — это все. Как бы это сделать, чтобы Мейзи его пригласила? Надо будет обмозговать. Для начала можно пригласить Мейзи в дом его родителей. Но понравятся ли они ей? И мысленно он тотчас же грудью стал на их защиту: мать и отец ему дороги, он благодарен им за те жертвы, на которые они идут ради него. А все-таки ничего не поделаешь: всякий раз, возвращаясь в ЮВ-1[2], он испытывал примерно то же чувство, что Фанни Прайс, навещающая семью после долгого пребывания в Мэнсфилд-парке[3].

Как бы то ни было, действовать надо осторожно: он-то покуда в Мейзи не влюблен, а она, видно, начинает к нему привязываться всерьез. Интересно, умеет ли она применяться к непривычной обстановке?

На ладонь ему, сверкая кованой медью, лег палый лист.

— Хорош, — отметил Тоби вслух.

С Мейзи он встретился в маленьком кафе на Риджент-стрит. Она приехала на велосипеде из Гертона радостная, оживленная, и Тоби в который раз подивился, до чего она похожа на Фриду Лоуренс в молодости: такое же треугольное лицо, яркие глаза с прищуренными в углах веками, вздернутый нос, широкий рот, изогнутый улыбкой в два завитка, волосы тоже в завитках, золотистые — впрочем, сам Тоби упорно считал, что они золотые.

— Предпочел бы повести вас в «Клэридж», — сказал он.

— А мне здесь не хуже. — Она сидела против него, вся обратившись в слух. Но он только и спросил, как идут у нее занятия (Мейзи изучала английский язык и литературу и разделяла все idees reçues[4], что для девушки, в общем-то очень независимой, было довольно странно). — Помаленьку. Джордж Элиот просто чудо, верно?

Но Тоби не согласился: он всегда считал, что стиль у этой писательницы несколько тяжеловесный, а «Мидл-марч» такая тоска, спятить можно. Кэзобоны и Лидгейты еще ничего, но ведь в романе без конца мелькают разные второстепенные персонажи, и впечатление нарушается.

Мейзи была явно разочарована:

— Нет, вы это не всерьез!

И Тоби подумал: а случается ли, чтобы ей не понравился автор, если восхищаться им положено, или же запал в душу такой, кто переступил черту, за которую Мейзи и ей подобным заглядывать не подобает?

— Раз она вам нравится, я готов ее полюбить. Ну, а Диккенс?

— Диккенс — просто развлекательное чтение, — изрекла Мейзи презрительно.

Тоби улыбнулся и спросил, что она будет есть.

— Камбалу с хрустящим картофелем, — поспешно ответила Мейзи. И, помолчав, добавила: — Понимаете, в детстве мне их есть не доводилось. Потому я их так и люблю.

— А я люблю именно то, к чему привык с детства, — проговорил он осторожно. — Например, пудинг с мясом и почками.