Стэн Барстоу - Джоби

Стэн Барстоу

ДЖОБИ

Моей матери и в память о моем отце, хоть не они мать и отец в этой повести.

1

Джозеф Барри Уэстон — а для тех, кто знал его, просто Джоби — проснулся с ощущением, что сегодня должно произойти что-то необычное, и тотчас, в те короткие секунды, когда уже не спал, но еще не вполне пробудился, вспомнил: его мать кладут в больницу.

Он полежал с открытыми глазами, глядя, как сквозь задернутые занавески сочится в комнату утреннее солнце.

Джоби не очень ясно представлял себе, что случилось с матерью, и, поскольку никто особенно не порывался просветить его на этот счет, не приставал к окружающим с расспросами. Не такой он был человек, Джоби. Он только знал, что в последнее время ей часто нездоровится, и привык видеть, как, зажмурясь от внезапного приступа боли, она хватается рукой за бок пониже груди. Местный врач, когда она в конце концов обратилась к нему, направил ее в Крессли, к тамошнему специалисту по таким болезням. Специалист сказал, что, как только освободится место, ей придется лечь в больницу, где он сможет лично ее наблюдать. С тех пор, пока тянулись недели ожидания, рука ее все чаще хваталась за бок, а обыкновение жмурить глаза сделалось как бы ее постоянной приметой. У нее испортился характер — и без того достаточно резкая, она теперь на каждом шагу взрывалась по пустякам; отец Джоби в ответ на это все больше замыкался в себе, а Джоби, всегда готовый найти ей оправдание, пытался вообразить, каково, например, человеку, если у него все время болит зуб, — в самом деле, немудрено потерять терпение…

И вот его мать кладут на несколько дней в больницу. Джоби, пока ее не выпишут, переедет к тете Дэзи, а отец поживет один; обедать сможет на работе, завтрак и чай — готовить сам. Мона, двоюродная сестра Джоби, которая недавно лишилась места и не слишком утруждает себя поисками другого, будет за скромную мзду приходить к нему стелить постель, мыть посуду и прибираться, когда надо.

Так порешили на семейном совете, хотя Джоби видел в этом мало хорошего. Во-первых, плохо без мамы (с другой стороны, конечно, надо радоваться, что она уезжает, ее там вылечат, и она опять станет похожа на себя, когда вернется домой), а во-вторых, он недолюбливал тетю Дэзи, у которой характер и подавно не сахар, даром что она святоша, каких мало.

Но ничего, все не так страшно, когда жизнь сулит столько интересного: впереди — летние каникулы, целых семь головокружительных недель, а после его ждет уже не муниципальная школа на Тинсли-роуд, куда он ходил до сих пор, а классическая школа в Крессли. Нежась в постели, он вновь переживал те минуты, когда стало известно, что ему присуждена стипендия, — волнующие минуты, когда мистер Моррисон зачитывал в актовом зале короткий список тех, кто победил на экзаменах, и Джоби, обмирая, ждал, пока не назвали его фамилию — последней, потому что она начинается с буквы «у». А потом, с трудом дотерпев до обеда, помчался домой и так запыхался, что едва не рухнул в изнеможении, пытаясь отдышаться и пролепетать непослушным языком свою потрясающую новость.

— Джоби! — послышался снизу голос матери. — Ты проснулся? Тогда спускайся скорее, завтрак готов.

Джоби встал с постели и раздвинул занавески. На улице сияло лучезарное утро, даже сквозь стекло чувствовалось, как припекает солнышко. Под окном мальчишка-газетчик, соскочив с расхлябанного велосипеда, сунул в дверь газету «Дейли геральд». Джоби газет никогда не читал, но мог сказать заранее, что весь утренний выпуск сегодня опять про Гитлера — время от времени ему бросались в глаза заголовки, да и отец постоянно ворчал, что «нынче в газетах только об Гитлере об одном и пишут». О Гитлере Джоби знал не много: что он самый главный начальник над немцами, а немцы — это воинственный народ, который любит одеваться в военную форму и маршировать с ружьями взад-вперед по улицам. Вообще-то оно бы даже здорово, но только один раз они воевали с нашими, а в прошлом году хотели было затеять новую войну, и в школе тогда всех собрали в актовом зале, роздали противогазы и велели беречь как зеницу ока. Теперь его противогаз валяется где-то на дне стенного шкафа. Джоби давно туда не заглядывал. Первое время каждый носился со своим противогазом, потом они всем надоели.

— Джоби! Завтрак остывает! Ну-ка живо спускайся, ты что, не знаешь, как мне сегодня некогда? Больше звать не буду!

Джоби крикнул: «Иду!» — и начал одеваться.

Нет, если кто и знает все на свете, так это Снап — и про знаменитых людей, и про то, что делается в других странах, а чего не знает, то выдумает. Снапу только дай, часами будет рассказывать о Гитлере, о Муссолини, о мистере Чемберлене. От него первого Джоби перенял песенку, которую два года назад ребята горланили на всех углах:

Сегодня небо синее,Поедем в Абиссинию,Возьмем с собой патроны и ружье.

В далекой АбиссинииВоюет Муссолини —Стреляет из рогатки воронье.

Снап хвастался, будто сам ее сложил, но это еще ничего не значит. Дело в том, что Снап не всегда говорит правду. Не потому, что он врун, как некоторые, а просто не всегда умеет унять свою фантазию. Такой буйной фантазии Джоби ни у кого не встречал; иной раз не оборвешь его вовремя, начнет разводить турусы на колесах, а выдает за святую истину. Мало того, он и рассказы сочиняет, Снап, исписывает целые тетрадки — о ковбоях, водолазах, летчиках, о приключениях своего дяди на гражданской войне в Испании, — у него в шкафу накопилась уже такая груда этих тетрадок, что его мать постоянно грозится выкинуть их на помойку.

Самое интересное, кстати, что при такой богатой фантазии и умении сочинять рассказы — а иные из них не уступят никакому комиксу, до того их интересно читать, — Снап учится довольно средне и не вытянул на стипендию. Так что в классическую школу Джоби придется ходить без него, и это единственное, о чем можно пожалеть. Потому что Снап — его лучший друг, классный парень, что бы ни говорили такие, как Гэс Уилсон, которые дразнят его «рыжий, красный, человек опасный» и поднимают на смех за привычку нести околесицу и за полную никчемность по части спорта.

— ДЖОБИ!

— Иду-у!

Джоби спустился по лестнице и сквозь поток материнского красноречия двинулся к столу, привычно обходя подводные камни.

— Одеться мне нормально надо? Или, по-твоему, я должен завтракать в пижаме?

— Поменьше надо спорить со старшими! Садись и ешь! Дел сегодня по горло!

Она положила ему на тарелку две сосиски и ломтики поджаренного хлеба.

— Ты, часом, не забыл, какой сегодня день?

— Да зна-аю, — протянул Джоби.

— Учти, с минуты на минуту за тобой зайдет тетя Дэзи, а у тебя ничего не готово. Тебе еще чемодан складывать.

— Чемодан? Зачем?

— Рубашки взять, пижамы, майки. Хватит и того, что тетя Дэзи будет стирать на тебя, — не заставлять же ее ходить сюда рыться в шкафу каждый раз, когда тебе пора менять белье! Хотя бы для начала дам тебе с собой все чистое.

Отец, сидя по другую сторону стола в будничных брюках и жилете, но еще без пиджака и галстука, молча жевал сосиски, прихлебывая чай из белой большой кружки. Из-под закатанных рукавов рубашки видны были мускулистые длинные руки, оплетенные голубыми четкими змейками жил.

— А можно я возьму с собой пугач и лук со стрелами?

Мать, успев налить ему чаю, уже открывала ящики буфета и складывала белье в плоский чемоданчик.

— Лук и стрелы не уместятся в чемодане, заберешь их как-нибудь вечером, когда папа вернется с работы.

— Ну хотя бы автомобильчики можно?

— Не все. Очень надо твоей тете, чтоб ей загромождали дом разным хламом! Вот кончишь завтракать, отбери себе пяток-другой. Небось не на полгода я уезжаю!

— А сколько тебя там продержат?

— Кто их ведает. Недолго, несколько дней.

— А меня будут пускать к тебе?

— Вот это нет. Ребятишек в больницу не пускают, там лежат совсем хворые, им требуется тишина.

— Я могу не шуметь. Буду сидеть тихо как мышь, если нужно.

— Порядок для всех один. И потом, ты оглянуться не успеешь, как я уже вернусь, а покамест папа придет меня проведать и все тебе расскажет.

— Непонятно, почему тебя Дэзи не может отвезти, — неожиданно проворчал отец. — Чего зря баламутить людей, срывать с работы…

— Ну, ясное дело! — вспылила мать. — Как болит голова с похмелья или же лень одолела, так мы запросто отпрашиваемся с работы, а как жену везти в больницу, это значит баламутить людей. Сказано тебе, это твое прямое дело, и заодно узнаешь все, что полагается: в какие часы разрешают посещать и прочее.

— Просто-напросто не вижу смысла швырять на ветер деньги за полдня работы, вот и все. Мы вроде бы не миллионеры.

— Правильно, зато меня теперь недели две содержать не надо — значит, на этом выгадаешь. Скажи лучше, неохота отвозить, и точка. Потому и норовишь переложить на других.