Бриттани Сонненберг - Дорога домой

Бриттани Сонненберг

Дорога домой

© Brittani Sonnenberg, 2014

© Издание на русском языке AST Publishers, 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Посвящается Карен и Стиву Сонненбергам

Цель поездки домой заключается в том, чтобы люди, работающие за границей по найму и живущие там продолжительное время, регулярно проходили переориентацию и возобновляли контакт с обществом в Соединенных Штатах.

Опереди расставание, будто оно позади,

подобно зиме, что проходит как раз.

Ибо за этой зимою – такая зима без конца,

что просто ее пережить – для сердца победа.

Часть первая

Аркадия-авеню, 1116

Жарким днем знойного, как июль, октября 1977 года Элиз Эберт позвонила в нашу дверь, чтобы повидаться со своей мамой и со мной. Она отсутствовала пять долгих лет. От выражения ее лица, источавшего ледяной холод, меня бросило в дрожь. А может, виной тому была пронзительная трель звонка – в Видалии все обычно стучали или сразу входили, предварительно стукнув из вежливости в окно. Где это слыхано, чтобы ты звонил в собственный дом? Но я был настолько взволнован встречей с Элиз, что не обратил внимания на ее необычное поведение и свое внутреннее ощущение, такое же, как десять лет назад во время единственного зарегистрированного в Видалии землетрясения. Большинство моих друзей постарше могут припомнить похожие случаи неустойчивости или расстройства и депрессии, последовавшие за осознанием официального списания со счетов. Я не понял, что радоваться нечему. Моя лучшая подруга, живущая в этом же квартале – Аркадия-авеню, 1118, – которую я зову просто Каро, всегда говорила, что я неисправимый оптимист.

В голове билась единственная мысль: «Элиз вернулась». Когда ты только построен, никто не скажет тебе, что самые юные твои обитатели однажды бросят тебя в поисках нового жилища. Я, разумеется, слышал о смертях; на моих глазах выросли дети Эбертов, да и сами Чарлз и Ада состарились, а на мне тем временем облупилась краска и линолеум потрескался. Но я был достаточно наивен, чтобы верить, будто смогу защитить всех шестерых, пока они ходят по земле. Если бы так.

Благодаря неожиданному приезду Элиз я поначалу почувствовал себя как новенький, словно после визита энергично орудовавшей пылесосом Бесси Стипс, которую Ада всегда приглашала для уборки перед вечеринками. Бесси воспринимала пыль в качестве богословской проблемы, явившего себя дьявола, и посчитала свои убеждения подтвержденными, когда в середине восьмидесятых в «Кей-марте» стали продавать пылесосы «Дерт девил»[1].

Когда в тот день я увидел Элиз, из меня словно высосали всю печаль и до блеска натерли поверхности. Однако Ада так и не поняла, что Бесси Стипс воровала. Только тридцать лет спустя, когда Ада в последний раз вышла прихрамывая из моей боковой двери, меня осенило, что именно возвращение Элиз в тот горячий осенний день ускорило окончательное переселение ее мамы и мое запустение.

К тому времени остаток клана Эбертов покинул меня по собственному желанию, кроме Чарлза, который в шестьдесят лет упал замертво на дорожке в боулинге, так и не узнав, удался ли ему последний бросок (не удался). В отсутствие Элиз, которая могла бы перевезти ее в дом престарелых, Ада осталась на месте – ни у кого из других детей не хватило ни ума, ни сил жить с чувством вины, лишающим их сна.

Чувство вины: занятно, не правда ли? Чтобы Элиз ощутила вину после всего, что было между ней и Адой? Скорее Элиз засунула Аду в дом престарелых, дабы поквитаться. Но в тот день, когда она тащила свою маму в машину, удовлетворения на ее лице не было. На лицах обеих застыло одинаковое выражение – долготерпения, уныния, исполнения долга, мученичества женщин-южанок.

Вам придется извинить мой внешний вид. Минувшим вечером прошел сильный дождь, а это всегда плохо сказывается на зданиях в моем состоянии. Во дни моей молодости после ночного дождя я выглядел в утреннем солнце как новенький, и Чарлз, направляясь на работу, иногда останавливал свой автомобиль на подъездной дорожке, выходил и окидывал меня взглядом: свое сверкающее жилище, свои призовые азалии, свою спящую за стенами семью. С легкой, сдержанной улыбкой, свидетельствующей о его счастье, Чарлз возвращался в машину и с гордостью ехал в свой стоматологический кабинет. Лишь в эти моменты я и чувствовал свою близость с Чарлзом и изо всех сил старался выглядеть в его глазах внушительным и дорогим. Нам трудно: девушка может забежать в дамскую комнату, подкрасить губы и слегка нарумяниться. Мы же можем только ждать, пока наши владельцы пожелают потрудиться в субботу и освежить снаружи наши стены или полить клумбы. Пока Чарлз был жив, он поддерживал меня в хорошем состоянии, надо отдать ему должное – такие, как он, по выходным предпочитают заниматься домом и садом, а не лежать в гамаке.

Годы взяли свое. В 1960-м, когда меня построили, моя планировка в стиле ранчо радовала глаз, как и теплый оттенок красного кирпича и современный навес для автомобиля. Я был крепостью, защищавшей от всего на свете. И от непогоды, и от змей, ползавших по оврагу. Я не пускал внутрь маленькие, сводящие с ума создания, например, комаров, защитившись антимоскитными сетками боковой застекленной веранды, которой обзавелся в конце семидесятых, примерно через год после возвращения Элиз. Тогда-то я и подумал, что в меня вдохнут вторую жизнь. Но нет, это оказалось последним вздохом перед медленным угасанием, как у сегодняшней американской экономики. Какой там к черту рост. Прищурившись, я по-прежнему могу прочесть заголовки в газетах, которые каждый день в семь утра швыряют на дорожки соседних домов. На бетон моей дорожки уже много лет не падала ни одна.

Я не упомянул о настоящей причине, приведшей к моему строительству, самой замалчиваемой из всех мотиваций: бегство белых[2]. Хотя это и грубый термин, который я предпочитаю не употреблять. В конце концов, если бы не панические взгляды и участившийся пульс славных представителей верхушки среднего класса Видалии, штат Миссисипи, за которыми последовали решительные разговоры и тяжкие вздохи после постановления об интеграции[3] – когда сами знаете кто начал переезжать на Главную улицу, – я бы здесь сегодня не стоял.

Наблюдение за теми, кто не идет на ужин, всецело занимало жителей этого городка, поэтому они переместили свои обеденные столы и хрупкий фарфор на вершину единственного в Видалии холма, покидая центр города, словно жители Атланты перед приходом Шермана[4].

Они отказались от томных, благоухающих жасмином южных террас, фотографии которых могли бы украсить обложку «Веранды», ради более современного внешнего вида: ради меня. Не умаляя собственного достоинства – непривлекательная, на мой взгляд, тенденция, – я первый признаю, что продаваемые почти за бесценок дома были классом выше, чем моя приземистая кирпичная конструкция.

Большая часть Главной улицы теперь приходит в упадок, отданная на откуп бедности – хотя мои бывшие владельцы и их друзья винили скорее невежество новых жильцов, которые «просто не знают, как правильно заботиться о вещах». Что ж, поскольку мой упадок начался, когда моя белая, как рис, хозяйка Ада, упокой, Господь, ее душу, была еще жива, думаю, я имею право сказать: это обязательно случается, если обитатели, белые или черные, впадают в печаль, которая, словно летаргическим сном, сковывает их разум – исконно южное «ну и ладно» оказывается сильнее присущего янки «можно сделать». Подобная усталость порабощает душу быстрее, чем зарастает сорняками площадка для автомобиля.

А иначе, по-вашему, почему я порос плесенью, почему сосновые иглы забили мои водосточные желоба, а сыр пармезан, купленный в 1995 году, лежит в моем холодильнике, хотя на дворе 2002-й? А все потому, что Ада, матриарх этой семьи, сама переживала не слишком-то легкий период в прямом противоречии с книгами мисс Мэннерс[5], указаниям которых она следовала строже, чем Библии, с того времени, как была юной невестой. После своего первого возвращения Элиз изредка заглядывала и настаивала на ремонте, но Ада просто не обращала на это внимания. То есть я хочу сказать, что это не зависит от расы обитателей, как стараются вас убедить. Эти обветшалые дома, принадлежащие теперь чернокожим жителям Видалии, выглядят так потому, что единственными в округе заведениями, не дающими экономике умереть, являются тюрьма штата, супермаркет «Пиггли-Уигли», универмаг «Почти даром» и магазин все по доллару.