Оока Сёхэй - Госпожа Мусасино

Оока Сёхэй

Госпожа Мусасино

Движения души графини д'Оргель,

пожалуй, старомодны.

Радигэ

Глава 1 ОБИТАТЕЛИ «ХАКЭ»

Никому доподлинно не известно, почему это место называют «Хакэ». Возможно, название горной террасы связано с названием расположенной на ней усадьбы и пошло от семейства Огино Тёсаку, которому, собственно, эта усадьба и принадлежала.

От железнодорожной линии Тюосэн-Центральной, где-то между станциями Кокубундзи и Коганэи,[1] в поле уходит дорога. Метров через двести она начинает спускаться вниз. И вашему взору открывается вид на небольшую речку Ногава. Крутой берег этого довольно узкого потока некогда, в далекую геологическую эпоху, был оттеснен с горной гряды Канто. Севернее Ногавы несут свои воды реки Ирумагава и Аракава, на востоке от нее распростерся Токийский залив, на юге — плато, окруженное современной рекой Тамагава и представляющее собой довольно высокий горный массив, на котором раскинулась равнина Мусасино. Древняя река Тамагава, оставившая после себя это плато, постепенно переместилась на юг, и берег Ногавы — пожалуй, самая старая горная терраса, — следствие этого движения. Ногава — одна из многих так называемых рек, по сути являющихся протоками, позабытыми Тамагавой на равнине Мусасино.

На берегу Ногавы со стороны равнины тянутся рисовые поля. Если проехать до Футю,[2] окруженного сосновыми и тутовыми деревьями, мы окажемся у еще одного уступа террасы, с которого открывается вид на современную Тамагаву. Террасы спускаются к бассейну реки, минуя Митака, Дзиндайдзи, Тёфу[3] по верховьям Китами,[4] а потом, соединяясь с холмами Тама в Канагава,[5] извивами достигают Рокуго.[6]

На поросшем деревьями склоне сохранились остатки девственного леса Мусасино, в котором высятся великаны — огромные дзельквы, дубы, вот и в усадьбе Огино Тёсаку, «Хакэ», есть одна дзельква. Ее можно увидеть издалека. Чтобы попасть в усадьбу, надо взбираться по дорожке, появившейся на стыке двух соседних террас, по каменным ступеням, пробитым сбоку от этой дзельквы. Поэтому-то местные жители стали считать, что «Хакэ» означает «нос», некоторые из них придавали слову «Хакэ» смысл «край». Вероятнее же всего, название «Хакэ» пошло от слова «долина» и изначально не являлось названием усадьбы Тёсаку, а скорее было лишь указанием на впадину, глубоко врезавшуюся в террасный откос.

Там, где дно этой впадины постепенно поднимается и ложбина становится низким обрывом, в срезе которого выступают слои земли, красной, глинистой почвы — перегноя, покрывающего часть Мусасино, и гравия, бьют ключи. Чистейшая вода словно вытекает из недр и образует ручейки, сливающиеся в потоки. Один из таких ручейков пересекает нижнюю дорогу в усадьбе Тёсаку, образуя сбоку от нее запруду. Здесь жильцы дома обычно мыли овощи…

Когда-то давно равнину Мусасино покрывал сухой девственный лес, можно было заблудиться в его необъятных пустошах. Нередко измученные путники падали здесь замертво без воды. «Хакэ» же люди обжили из-за того, что склон террасы всегда богат бьющими из-под земли ключами. Очевидно, предки Тёсаку обосновались здесь именно из-за воды. И впоследствии Тёсаку стали звать Тёсаку из Хакэ. Когда же искусство бурения усовершенствовалось, здесь было выкопано несколько глубоких колодцев и необходимость в ключах отпала. Поэтому со временем местные жители стали думать, будто название «Хакэ» пошло от расположения дома Тёсаку на хорошо освещенной горе.

Люди забыли о ключах, правда, произошло это не из-за изменившихся условий жизни, а из-за того, что запруда, которую использовали обитатели усадьбы, и расположенная всего метрах в восемнадцати к западу от нее низина были затянуты, словно живой изгородью, густой растительностью, а около покосившихся ворот на нижней дороге в зависимости от времени года расцветали то слива, то душистая маслина, то магнолия. В последнее время поместье стало прибежищем обитателей большого города, и потому никому даже в голову не приходит, что за покосившимися воротами бьет один из тех ключей, которые некогда были обязательным условием процветания этих мест.

Тридцать лет назад земельный участок, куда входил террасный пояс примерно в три тысячи квадратных метров, где и били ключи, почти даром перешел в руки токийского чиновника Миядзи Синдзабуро. Когда предыдущему Тёсаку передавали права на владение домом «Хакэ», он оказался в щекотливой ситуации, связанной с использованием воды из придорожной запруды, и на его плечи тяжким бременем легли расходы по рытью колодца в «Хакэ». Старый хозяин дома до самой смерти жаловался, что вечно нес убытки, потому что через пять лет после того, как он продал земельный участок, минутах в пятнадцати ходьбы от усадьбы построили станцию Коганэи и цена земли выросла в три раза.

Миядзи, чиновник министерства железных дорог, само собой, заранее знал о строительстве новой станции. Однако выбор места был продиктован не одним лишь расчетом. Ему действительно приглянулась усадьба «Хакэ». Понравились водные ключи, хорошая освещенность участка, но больше всего это место подходило ему из-за того, что отсюда открывался вид на гору Фудзи.

С противоположного берега Тамагавы Фудзи была почти совсем не видна, а здесь она возвышалась немного над хребтом Тандзава, выступающим вперед как острый мыс, Миядзи мог вдоволь любоваться изменениями на горе, происходившими в зависимости от времени года и погоды. Раньше, даже в местах, изобиловавших лесом, он, любивший деревья, высаживал дополнительно разные редкие саженцы, чтобы полюбоваться их видом. Рядом с домом, построенным на одной высоте с водным ключом, он сажал деревья таким образом, чтобы они не закрывали вид на Фудзи.

Любовь Миядзи Синдзабуро к Фудзи была такой сильной, потому что детские годы он провел, глядя на гору. Его семья, входившая в число верных самурайских кланов, после падения сёгуната переехала в Сидзуоку, где некоторое время спустя Миядзи и родился. Происхождение из знатной самурайской семьи не несло никакой выгоды, это он понял, когда получил должность при правительстве Мэйдзи.[7] А его пятеро братьев (в семье он был третьим, что доказывает его имя[8]) в условиях того смутного времени рассеялись кто где. Выбился в люди — дослужился до штабного полковника в эпоху Тайсё[9] только самый младший брат, Того. Но и он на следующий день после капитуляции покончил жизнь самоубийством, застрелившись из пистолета. Дом Миядзи, входивший в число домов влиятельных самураев, чье богатство составляло 75 000 килограммов риса,[10] сейчас представлял один лишь Синдзабуро.

О покончившем с собой брате он сказал: «Дурак». По его словам, поражение в последней войне — закономерный результат скороспелых решений правительства Мэйдзи, которому ничего не оставалось, как пожертвовать собой. Миядзи был поклонником Кацу Кайсю,[11] подчеркивал прогрессивность совета даймё, спланированного гениями из центра, но сбивал с толку своих гостей, заявляя, что Япония наконец-то возвращается к рассудочности времен Токугава Иэясу.

Он считался своего рода «белой вороной» среди чиновников того времени. Миядзи презирал правительство, которому служил столь успешно, сколь успешно продвигался по пути накопления капитала. До выхода в отставку в эпоху Тайсё он уже скопил приличное состояние, а получив отставку, удовольствовался должностью директора некой частной железной дороги в префектуре Сидзуока. За два года он смог преумножить капитал и воцарился в заранее отстроенном пригородном особняке «Хакэ».

Жизнь Миядзи протекала вполне счастливо. Однако ему не везло с детьми. От жены Тамико, взятой из помещичьей семьи в той же Сидзуоке, родились двое мальчиков и девочка, но сыновья умерли рано, осталась одна дочка — Митико. Незадолго перед смертью второго сына дочка вышла замуж, но и у нее не было детей, так что в конце концов род Миядзи должен был прерваться. Но Миядзи, проведший всю жизнь в погоне за иллюзорным успехом, не очень сильно горевал.

Для того чтобы отстроить «Хакэ», Миядзи снес скалу, и в скальном грунте обнаружились человеческие кости. Тамико, увидев в этом дурное предзнаменование, потребовала прекратить строительство и поискать другой участок. Миядзи и слушать ее не хотел: «Могила древняя, она доказывает, что здесь самое правильное место для поселения». Однако жена твердо верила в то, что ранняя смерть сыновей — возмездие за надругательство над могилой, что семью Миядзи ожидает крах, и сама умерла в самый разгар бомбардировки 1945 года.

К этому моменту дочь со своим супругом уже жила в их доме. Муж Митико, Акияма Тадао, служил преподавателем французского языка в частном токийском университете. Он попросил руки Митико по любви, но в то время дом Миядзи был силен, поэтому Акияма побаивался перспективы войти в столь знатную семью. Когда начались бомбардировки, тесть несколько раз предлагал молодой семье переселиться к нему, но Акияма медлил с переездом. Лишь когда в мае его дом в Сибуя сгорел, он наконец-то согласился приехать в «Хакэ».