Алексей Кошкин - Люди и те, кто против них

Алексей Кошкин

Люди и те, кто против них

Повесть-сказка

Он пойдет один

Начинался летний вечер, жара спадала. Недалекие заводские трубы окутывали горизонт фисташковым дымом. Из-за насыпи пришли теплые ветры и заставили деревья заворчать. За пустым розовым бараком затарахтел двигатель. Потом на минуту включилось размазанное расстоянием радио. Кажется, за деревьями начинался холм, на котором жили.

Люди искали дорогу. Они оказались на улице, не слишком обремененной высокими домами и деревьями. Ближний ее конец упирался в ворота на роликах, другим она целилась в железнодорожный переезд.

— Я бы назвал ее улицей Излишнего Цинизма, — сказал Пол, подойдя к воротам. — Она напоминает человеческую жизнь. Я прослеживаю свои ассоциации от роликов, на которых открываются ворота, до тех рельсов, вдоль которых мы шли — и вон они, в конце улицы, видите? Машина, выезжающая за ворота — это новорожденный, сначала она едет медленно и пыхтит, но вот у этого дома набирает скорость, потом проносится мимо следующего — самого красивого здесь, это человеческая юность; за юностью следует зрелость, и — первый светофор. А после светофора машина катится под горку, все быстрее, пока ее не встречает поезд. Смерть той же породы, что и рождение — во всяком случае, физиологическая ее часть; это колеса роликов и паровоза.

— Тогда это улица Жизни и Смерти, — предложил Илья.

— Как высокопарно! — рассердился Пол. — И я не закончил. Ну и что, что я сравнил ворота с рождением? Вы обратите внимание на это вмешательство деятельности чертей в человеческую жизнь. Да оно бросается в глаза сразу, как посмотришь на эту улицу, то есть жизнь! Это вмешательство и называется цинизм, то есть, цинизм, как помеха мировосприятию и общению людей. То есть помеха жизни и развитию, движению автомобиля по дороге.

— Что здесь цинизм, на этой улице? Уж не тротуар ли с пешеходами?

— Кучи мусора на дороге! Чудовищные выбоины через каждые два метра! Ровная дорога была бы лучше, не правда ли? И эта черная пыль, наполовину дым, или газ? Трудно смотреть вперед — я не вижу, какой сигнал зажегся на светофоре! Жизнь была бы лучше без цинизма.

— Светофор не работает… Почему же вы назвали цинизм «излишним»?

— О, эти два слова неразрывны. На мой взгляд, цинизм всегда лишний в мировосприятии.

Илья покачал головой.

— Вы все-таки легкомысленный человек, Пол, и очень открытый. Вам будет тяжело.

— Если послушаюсь вас — да, наверное, — весело ответил тот. — А я привык, что мне легко. Человека давят только тяжелые мысли. Лучше я буду игрушечным автомобильчиком, чем многотонной фурой. Кстати, фура быстрее доедет до тех рельсов, чем игрушка.

Илья хотел что-то сказать, но в это время обстановка на улице изменилась.

Все это время за воротами, откуда Пол вытолкнул своего новорожденного, грубо и агрессивно лаяла собака. Никто не обращал внимания, пока не стала кричать женщина, истошно и глубоко. Происходило что-то, удивившее улицу, которая через минуту стала людной и озабоченной. Любопытные носы, уши и глаза опасливо потянулись к воротам.

— Что случилось? — спрашивали все.

— Укусила…

— Ой, крови-то сколько…

— Мне ничего не видно…

— Помогите кто-нибудь.

— А как поможешь? Ворота не откроешь, она озверела.

— Да что случилось-то?

Кто-то, грязно ругаясь, сказал:

— Да вахтерша привела сестру чаек попить, а сторожевой пес бросился на сестру и изорвал. Что с дуры взять!

— Вы умеете оказывать первую помощь? Тогда можете быть полезны, заметил Пол.

Илья проворчал:

— Нет ни бинтов, ни обезболивающего, ни антисептика. Носилок тоже нет. И как попасть заворота? Я не справлюсь с собакой.

— Щас менты приедут, — сообщил кто-то, не оборачиваясь.

Огромная овчарка тыкалась мордой в зарешеченные отверстия в воротах; она исходила бешенством и другими болезнями и грызла стальные пруты. А невидимая женщина все просила о помощи, исступленно и с надрывом.

Приехала милицейская машина. Она привезла молодых режиссеров, которые, получив от расступившейся толпы молчаливые авансы, без паузы принялись ставить эту драму — на троих. У одного была рация, второй нес бутылку минералки, а третий держался позади, стеснялся и вытирал со лба трудовой пот. Который нес минералку, сказал:

— Ворота открывать нельзя.

— Да поняли все уже… — буркнул кто-то.

Милиционер, видимо, ободрился этим пониманием своей пьесы и продолжил:

— Где хозяин склада? Когда он приедет? Надо ему позвонить. Нет, застрелить ее я не могу. Что еще за стрельба? Кино насмотрелись, про крутых американцев? У меня все патроны сосчитаны. Выдают под расписку. Что я в управлении скажу? Подумают — продал… Ну, так и быть. Санёк, свяжись с управлением, спроси, можно один выстрел сделать?

Под неодобрительный гул толпы Санёк связался.

— Ну, я говорил, что не разрешат? — обернулся к толпе милиционер и сделал глоток из бутылки. — Будем ждать, пока собака уснет или устанет. Эй, Леха! Поди сюда и наперди в нее газом!

Скромный милиционер надвинул фуражку на затылок, вытер пот и подошел к воротам. Раздалось шипение баллончика, и прозрачное облако окутало морду собаки, отчаянно пытавшейся добраться до Лехи. Это не возымело эффекта. К несчастью, сквозняком из окошечка газ снесло на толпу любопытных; сразу зачихали, закашляли, заматерились. Леха невозмутимо отошел назад и вытер пот.

Снова раздался протяжный крик о помощи. Потом секунд пять мучительной тишины, и снова хриплый лай.

— Какие еще нужны доказательства, что ваша теория неверна? вполголоса произнес Пол.

— А сейчас вы о чем? Снова о цинизме? Так это ваша теория, не моя.

— О, цинизм — чертовское качество личности… но я о другом. Помните, я утверждал, что не во всех странах и городах имеет место то печальное обстоятельство, из-за которого мы здесь, но эта местность целиком подвержена этой заразе? Вы тогда сыпали возражениями, что город — сущность организованная, и хотя бы власть обязана обладать высокими качествами, не характерными основной массе населения? Вот моя теория: то, из-за чего мы здесь, не распределяется равномерно, а сосредоточенно в пределах одной местности, одного или нескольких человеческих сообществ. И именно власть изначально подвержена этому.

— Постойте, постойте! Я тогда не сказал — высокими свойствами. Я употребил слово «особые», намекая на непохожесть организатора на организуемых. При этом он не обязан обладать большей нравственностью, знаниями, провиденциальностью стремлений, высотой духа. Ему достаточно большей силы и решительности и общей гуманности, из которых складывается его авторитет. Ну, и немного харизмы… Но я не имел ввиду какой-то конкретный город, тем более этот. Так, простые рассуждения…

Пол хихикнул.

— Ну, тогда я вас не вполне понял… Нет, вы посмотрите на них! Эти доблестные гвардейцы с минералкой не обладают никаким преимуществом перед остальными. Сила, решительность? С их-то пронумерованными патронами? Гуманность? Не смешно, а просто нелепо. Этому их полковники не учили. Вы посмотрите на эту власть. Как она беспомощна и дырява!.. Эй, вы, черти! внезапно придя в ярость, крикнул он милиционерам. — Да вызовите вы «скорую помощь», не ждите, пока откроются ворота. Помрет ведь!.. А что о харизме… Вы знаете, если нас приведут в дом, где будут одни уроды, мы обязательно начнем искать наименее противного нашему взгляду, или хотя бы самого маленького. Если некуда будет смотреть, мы будем смотреть на него, и, обреченные жить в доме уродов, будем стремиться к нему в компанию. Так, во всяком случае, поступили бы нормальные люди, с неизвращенным вкусом и воспитанием… Конечно, — спохватился он, — подразумевается, что все уроды обладают абсолютно равными характерами и жизненным опытом.

— Можно еще закрыть глаза, — предложил Илья.

— Многие здесь так и делают. Но нам их не отыскать, потому что человека заметно — говоря условно и с излишней поэзией, быть может — по блеску его глаз.

Ворота стали открываться только через полчаса, когда стих собачий лай. Напряжение в толпе моментально возросло. Сначала непонятно было, куда делась собака, но потом увидели — она все-таки забежала в клетку. Сторожиха, видимо, подкралась и заперла ее. Это была маленькая толстая старуха, красная и зареванная. Открыв ворота, старуха набросилась на милиционеров.

— Кастраты! — завопила она. — Беспомощные кастраты! Чего вы приехали глазеть? Так это я сама могу. Сестра умирает, а эти козлы тут считают свои патроны! Да-да, все слышала! Надо было выпустить на вас собаку, небось, тогда не стали бы звонить своему главному кастрату!

Милиционер ловко вывернул ей руку и успокоил.

Своим методом.