Вадим Тарасенко - Мат в три хода

Тарасенко Вадим Витальевич

МАТ В ТРИ ХОДА

И НЕКТО тебя уже так учтиво спрашивает: — Куда ж ты перся, человечек? — А хрен его знает. Вообще то за счастьем. — За счастьем? Так ты милок маршрутом ошибся. Нет тут для тебя счастья. И бензина для тебя на обратную дорогу у меня тоже нет. Так что не выгорело у тебя со счастьем то, ты уж извини. Аминь.

Вообще то это рассказ о любви. Но в нем много неприличных слов, неприличных мыслей и неприличных сцен. Так что, кто привык получать кайф, читая про любовь Ромео и Джульетты, капитана Грэя и Ассоль, или млеть при чтении дамских любовных романов, этот рассказ лучше не читать. А может и вообще не стоило его и писать.

— Чем отличается любовная близость от простого совокупления?

— Тем же, чем чистое озеро отличается от гнилого болота. В первое бросаешься с удовольствием, а во второе влазишь при острой необходимости или из любопытства. После первого чувствуешь себя свежим и счастливым, после второго — грязным и мерзким.

21 июля в собственной квартире был найден труп 26 — летней гражданки Светланы К. со следами насилия на теле. Возбуждено уголовное дело.

— А–а–ах! Еще давай, еще! Долбай меня… Да сильнее же… Еще сильней. Ах… — женские вскрики прерывались тяжелым мужским дыханием.

— Ты же зек, пятнадцать лет не имел женщин. А я привокзальная дешевая шлюха. Давай рви меня, терзай. Еще, еще… вот так, еще раз… а- а- а!! — беспорядочный клубок из женских и мужских частей тел метался по широкой кровати.

— Ну терзай же, терзай меня… Сделай мне больно… Ох! Еще больней. Ты же грубый, озверевший от долгого воздержания самец. Давай еще, давай… Рви меня всю изнутри… вот так, еще… еще, о–о–о-о. Мочи меня, мочи, ты же зек, мочи… а–а–а-а!!!! — по клубку тел пробежала судорга, еще одна, еще…

— О–о–ох! Ты меня все–таки замочил! Звереныш мой! Зверь! Ну ты сегодня и выдал мне — по высшему разряду, — женщина в истоме раскинула руки, опустила колени, оставив ноги раздвинутыми.

Мужчина откинулся рядом с женщиной:

— Ну ты, Светка, даешь. Контраст обалденный — я действительно почувствовал себя грубым, озверевшим зеком, пятнадцать лет не знавшим женщин.

Возбуждение, забросившее обоих на запредельную высоту или, может быть, в самую преисподнюю низменности стремительно проходило. В нос мужчины проник уже приевшийся, хорошо знакомый утренний запах секса — запах смеси французских духов и женского пота. Подкатил комок тошноты, заставивший его быстро сесть в кровати и немного отстраниться от своей партнерши. «Что ж, Светка, пора начинать процедуру импичмента, — мужчина смотрел на потягивающуюся, чуть выгибающую спину, улыбающуюся женщину, усталым и равнодушным взглядом.

— Милый, а мне понравился сегодняшний твой ночной каламбур. Прямо классика марксизма.

— Какой каламбур?

— Насчет трех источников, трех составных частей счастья женщины. Как ты там шептал мне на ушко — финансовая поддержка круглосуточно, дружеская — днем и регулярная гормонально–белковая — ночью.

— Так у тебя с этим, по–моему, все о'кэй.

— Благодаря тебе. А с третьим источником, белково–гормональным, так сегодня ночью он был потрясающим, просто неиссякаемым.

— Спасибо, сударыня. Да, Свет, я смотрю в твоей произвольной любовной программе появились новые элементы.

— Нет предела совершенству.

— И кто же для тебя проводил курсы усовершенствования?

— Ты что, ревнуешь?

— Просто не люблю посещать места массового обслуживания, — Сергей внимательно смотрел на девушку, ожидая ее реакции на эти слова.

— Я что, по твоему, какая–то проститутка? — Светка в негодовании села в постели. От былого сладострастия на ее лице не осталось и следа. — Ты на себя посмотри. Перетрахал всех своих сотрудниц, а любовниц сколько было? Тоже мне — блюститель нравственности выискался.

«Интересно, признается она или нет. Ставлю сто долларов против одного цента, что пока ее к стенке не припрешь, ни за что не признается. Светка классный боец», — мысли у Сергея текли медленно, вяло. Резкое возбуждение сменилось апатией. Вид золотистого обнаженного женского тела, этих великолепных чуть полноватых женских ног, темного мыска между ними неожиданно вызвала у него ассоциацию с бананами, коими он благополучно отравился, переевши их прошлым летом на благословенной французской Ривьере. Даже сейчас он еще помнил то гадостное чувство тошноты, которое волнами прокатывалось по его телу, в то время, как перед глазами стояли золотистые, помятые, обмацанные человеческими руками, полненькие дольки бананов с темными хвостиками у оснований…

— … давай катись к своей ненаглядной половине, проведи с ней курсы усовершенствования. И экзамен потом пусть сдаст. А ассистентом на экзамен пригласи ее личного шофера. Это насчет твоей не любви к местам массового обслуживания.

— Ну и стерва же ты.

— Ты не лучше.

— А насчет шофера и моей Таньки, так это разве что наша уборщица баба Клава не знает. Я ему, как об этом узнал, еще и доплачивать стал, с условием — что моя благоверная по этому вопросу ко мне больше обращаться не будет.

— Да, я смотрю тебя достать ничем не возможно.

— Это точно.

Сверкнув напоследок глазами, материализуя собой такое тонкое духовное понятие как оскорбленная невинность, девушка поднялась и направилась в ванную комнату. Вскоре раздался шум воды.

«Господи, как мне все надоело. Как мне тошнит от этих моих компаньонов, с их постоянными словечками типа «бабки» или «задница», с этими государственными чинушами, у которых, по моему, с горшка в глазах только и светится вопрос: «Сколько дашь»? А эти бритоголовые мальчики–рэкетиры. Они хоть одну книжку в жизни прочитали? Так наверно и умрут с дыркой в голове, не зная, что жили на свете Платон, Аристотель, Булгаков. При фамилии Булгаков вспомнилось то трепетное чувство, когда молоденькая библиотекарша выдала ему в университетской библиотеке, в читальном зале, потрепанный томик «Мастера и Маргариты»:

— Девушка, а можно на дом взять?

— Что вы, молодой человек. Только в читальном зале.

А руки у нее были такие тонкие, тонкие, хрупкие, хрупкие. И глаза… голубые, так наивно и по детски доверчиво смотревшие на тебя сквозь стекла очков. Ах, Катя, Катя… Катюша… Господи, куда это все делось. Неужели он никогда уже больше не испытает тогдашнего душевного трепета? И для возбуждения, для подзарядки своих жизненных аккумуляторов, он только и будет, что шляться по ресторанам и саунам…

— И долго ты так будешь лежать, демонстрируя свои мужские достоинства, — Светка стояла на пороге комнаты в мохеровом халате, правда почему- то не застегнутом, — или ты решил разыграть еще одну партейку? Как насчет французской партии? — женское мурлыкание резко контрастировало с тем шипением, которое пять минут назад издавала эта «кошечка».

И вновь перед глазами встали помятые дольки бананов. Сергей медленно поднялся, не спеша одел трусы:

— Нет, дорогая, извини, партии между нами не будет, — Сергей сделал паузу, одевая свой «Ролекс», — да и чемпионат мы с тобой, похоже, уже весь отыграли.

Девушка зло запахнула полы халата и стянула их пояском на животе.

— Мне что, можно писать увольнение по собственному желанию?

— Зачем, как бухгалтер ты меня полностью устраиваешь.

— А так значит нет?

— Я тебе по этому поводу уже все сказал.

— Ну и катись отсюда. И запомни мои слова — ты об этом еще пожалеешь.

— Свет, ты ведешь себя как ребенок, которого обидели — угрожаешь, грубишь. И чего ты так взвилась? На работе ты остаешься. С кем спать у тебя есть. С твоими данными как финансовыми, так и внешними ты можешь выбирать себе мужчину, а не он тебя. Так что все у тебя о'кэй, девочка.

— Да с чего ты решил, что у меня еще кто–то есть, кроме тебя? Из–за того, что я никогда тебя так раньше не ласкала? Ну это же глупо, — голос девушки излучал сплошное незаслуженное негодование, сплошную обиду.

— Свет, ну не надо, не переигрывай. Просто так расстаться ты, я вижу, не хочешь. Признаешь только наглядный мат на доске. Так что ставить мат?

— В сколько ходов?

— В три.

— Валяй.

— О'кэй. Ты по–моему из тех людей, которым доставляет удовольствие, чтобы их ткнули в собственное грязное белье. Итак, первый ход. Пустая пачка «Мальборо» в мусорном ведре на кухне чья? Ты же куришь «Труссарди». Только не надо говорит, что к тебе заскакивала подружка.