Оулавюр Сигурдссон - Встреча в пути

Оулавюр Й. Сигурдссон

Встреча в пути

Съежившись, мы молча шли по кочковатому, поросшему вереском болоту и понятия не имели, правильно мы идем или нет. Разбегавшиеся в стороны едва заметные тропинки ничего нам не говорили, приходилось полагаться лишь на собственный природный инстинкт, вернее, на удачу. Здешние места нам обоим были совершенно незнакомы, мало того, в двух шагах ни зги не видно, потому что туман сгущался больше и больше. Ощущение такое, как будто бредешь сквозь мягкое облако, которое вдруг тихо опустилось на землю на исходе лета и окутало не только все дальние и ближние ориентиры, но и каждую кочку, каждую травинку. Крошечные водяные капли усеяли колоски аира, нити паутины. По влажному вереску неторопливо ползли серые улитки. Время от времени вдали свистел кроншнеп.

– Может, передохнем? – предложил Гейри.

– Не выдумывай, – бросил я на ходу. – Поворот к хутору должен быть где-то здесь, мы вот-вот на него выйдем.

Тем не менее я замедлил шаг, взглянул на часы и громко чертыхнулся. С тех пор как мы покинули озеро, прошло уже два часа. Все ясно: мы заблудились. В такую тихую погоду это, разумеется, не страшно, рано или поздно болото кончится, и мы отыщем свою машину. Хуже было то, что туман испортил нам все удовольствие от похода и в нас обоих мало-помалу закипало раздражение.

Вчера мы услышали про озеро, в котором водятся лососи, и решили сделать небольшой крюк, проехали четыре или пять километров по каменистой дороге, разбили в лощине палатку, вскочили утром чуть свет и ринулись к озеру. На значительном расстоянии от места нашего ночлега виднелся хутор, но тащиться туда, чтобы попросить у хозяев разрешения на рыбалку, было лень, и мы сочли, что даже интересно побраконьерствовать в незнакомом месте. При себе у нас была очень подробная карта, и через полтора часа, пройдя напрямик по болотам и кочкам, мы вышли к озеру.

Я поймал двенадцать юрких пятнистых лососей, а Гейри – шестнадцать. У него и опыта в этом деле больше, и спиннинг был лучше моего. Мы собирались рыбачить до вечера, но, когда около трех часов дня озеро неожиданно заволокло непроглядным туманом, быстренько побросали в рюкзаки свои вещички и направились к тому месту, где оставили палатку и машину. И вот теперь мы шагали по кочкам и каменистым лужайкам уже два часа и десять минут, усталые и измученные солидной ношей, которая оттягивала нам плечи. Каждый из лососей весил по меньшей мере два фунта.

– Что это там? – спросил Гейри, указывая спиннингом. – Как будто похоже на хутор?

Я сразу почувствовал облегчение. Перед нами была низкая, заросшая травой ограда усадьбы, а невдалеке маячил в тумане дом. Недолго думая я перешагнул через ржавую колючую проволоку, наброшенную поверх ограды, – как-никак сейчас мы подойдем к дому и надо успеть придать себе бравый вид. Гейри, однако, не торопился последовать моему примеру.

– Стоит ли нам туда заходить? – спросил он. – Ведь владелец хутора наверняка окажется хозяином здешней рыбалки и, конечно же, придет в ярость, если узнает, что мы украли у него рыбу. Может, сочиним для него какую-нибудь историю?

Я согласился, хотя и с оговоркой: если хозяин спросит напрямик, ловили мы в озере рыбу или нет, отпираться не станем. В свое оправдание мы можем сказать, что за тем и пришли, чтобы уплатить ему положенную мзду.

– Ты видишь старуху? – вполголоса спросил Гейри.

– Тс-с! – отозвался я.

За окном виднелся силуэт старухи. Она, ссутулившись, сидела у окна и снимала перепачканные глиной чулки. Синяя полосатая косынка съехала ей на лоб, вдоль ушей свисали жидкие косички. Она уже сняла один чулок и стянула второй почти до самой ступни, когда заметила нас, Вздрогнула и с беспокойством оглянулась на дверь, но тут же выпрямилась и посмотрела на меня прямо и открыто, даже как будто с вызовом. Ее худое морщинистое лицо приобрело вдруг какую-то значительность – точь-в-точь птица в минуту опасности.

– Добрый день! – произнес я как можно непринужденнее.

Не отвечая на приветствие, старуха некоторое время осматривала нас обоих с головы до ног. Ее взгляд изучал наши шапки, лямки на рюкзаках, молнии на куртках, кожаные ремни на сапогах и под конец остановился на спиннингах.

– Вы не иностранцы? – спросила она.

– Нет, – ответил я, подавляя улыбку.

– А почему у вас с собой оружие?

Мы с удивлением воззрились на нее.

– Разве это не ружья? – Старуха дрожащей рукой показала на наши спиннинги.

– Нет, не ружья, – переглянувшись, отвечали мы со смехом.

Старуха встала и принялась осторожно ощупывать спиннинги, подергала выцветшие зеленые чехлы, погладила торчащие из чехлов красные резиновые кружочки, что-то бормоча и тряся головой.

– Что же это за приспособления? – спросила она, уже немного успокоившись.

– Это удочки, – ответил я.

– Ах, удочки! Слава богу! – И она уселась на прежнее место у подоконника. – А я уж было подумала, что вы военные. Куда же вы направляетесь?

Гейри отвечал, что мы возвращаемся из западной части страны и, похоже, заблудились среди здешних болот, потому и зашли спросить дорогу, – проселок лежит где-то к югу от хутора, не так ли?

– Значит, заблудились, – участливо молвила старуха. – Как хорошо, что я успела вернуться к вашему приходу. На луг ходила. Я провожу вас до дороги.

Она стянула чулки и обтерла сухой верхней частью паголенка пальцы, подошвы, а затем и всю ступню. Ноги ее были покрыты крупными синими венами, формой напоминавшими то шары, то грибы. Счистив с себя болотную грязь и натянув до самых икр шерстяные кальсоны, она взяла в одну руку рваные калоши, в другую – серые чулочные резинки и чуть ли не умоляюще взглянула сначала на Гейри, потом на меня.

– Подождите немножко, я сейчас сварю кофе. Глоток горяченького на дорожку вам, верно, не повредит.

Мы поблагодарили, сбросили рюкзаки и положили спиннинги на подоконник. Старуха пошла впереди, ступая босыми ногами по вымощенному каменной плиткой коридору, открыла дверь. Через закопченную, полутемную кухню с каменным очагом мы прошли в маленькую комнатку со скошенным потолком и выскобленным добела дощатым полом. В комнатке было три пустых кровати и одна застеленная. В головах застеленной кровати, свернувшись в клубок, спал кот с темными подпалинами на морде, при нашем появлении он спрыгнул на пол и принялся с мяуканьем тереться о голые старухины ноги.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – вежливо пригласила старуха, достала из комода пару сухих чулок, надела их, подвязала резинки и разгладила на себе покрытую пятнами юбку из грубой домотканой шерсти. Кот жалобно взвыл и выставил трубой черный хвост.

– Ну, иди же, глупенький, сейчас я налью тебе молочка, – промолвила старуха и мелкими шажками заковыляла на кухню.

Я между тем рассматривал комнату. На покосившемся от времени комоде стояли фотографии двух молодых парней, из-под стропил торчали газеты и какие-то бумаги. Больше в комнате ничего не было, и все же глаз отдыхал, скользя по рассохшимся доскам пола и пожелтевшему косому потолку, – так простой деревянный крест иногда западает в душу сильнее, чем окружающие его пышные надгробия. Вскоре донесся едкий запах горящего торфа и березовой щепы. Старуха налила коту молока, разожгла в очаге огонь и, поставив на камни кастрюльку, вернулась в горницу. Руки она скрестила на груди, пальцы засунула под мышки.

– Так куда же вы направляетесь? – спросила она. – В Кливберахоульмур?

– Нет, – ответил я. – Мы ездили к Западным фьордам, а теперь возвращаемся к себе на юг. Мы оба живем в Рейкьявике.

Старуха долго всматривалась в лицо Гейри, словно изучая его черты.

– Ах, бедняжки, – пробормотала она наконец, – ведь подумать только, с юга. Там у вас, в Рейкьявике, должно быть, жуткая нищета.

– Такая же, как в любом другом месте, – ответил я, – У оккупантов[1] работы на всех хватает, так что люди вроде не сидят без денег.

Старуха взглянула на меня с сомнением:

– Миккельсен рассказывал моему Гисли, что на юге живут в страшной нищете и голодают.

– Да не больше чем везде, – возразил я.

Старуха посмотрела мне в глаза, точно подозревая меня в том, что я ее разыгрываю.

– Миккельсел никогда еще не обманывал моего Гисли, – сказала она. – Вдобавок, говорят, в Рейкьявике стреляют.

– Да, уж один-два немецких самолета, возможно, и продырявили, – язвительно усмехнулись мы с Гейри.

– Ах, бедные вы, бедные, как вам, должно быть, тяжело жить на юге, – сочувственно повторила старуха. – А как вас зовут-то? Что же это я сразу не спросила. Совсем, видать, на старости лет отупела, чудная стала совсем.

– Меня зовут Пьетур Аурднасон, а это – Сигургейр Йоунссон, – ответил я.

– Ну, и чем же вы занимаетесь у себя на юге?