Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки Страница 10

А потом маменька, вдохновленная экспериментом, вырастила на окне перец жгучий. Но это был какой-то странный сорт — на высоком деревце висели миниатюрные перчики, с виду страшно похожие на болгарские сладкие.

Поэтому коллега Вова, блестящий, как и положено, офицер, не вняв маминым крикам: «Не надо!», решил пошалить, сорвал перчик и откусил половину с ехидной улыбкой на морде.

Все. В этот день ехидные улыбки не сходили с лиц товарищей.

Потому что Вова разговаривать уже до конца дня не мог. Он бегал как заведенный по зданию института, открывал форточки и высовывал в них свою морду лица с высунутым языком. Пил воду из всех попадающихся на пути графинов. Направлял себе в рот вентилятор, но было только хуже.

Иногда мысль о мести сбивала его с кругового маршрута, он появлялся в комнате, где сидела маменька, и под довольное хихиканье окружающих одной рукой махал перед открытым ртом, а второй — показывал ей кулак.

А ведь сразу же сказали — не жри все, что на глаза попадется.

Глава пятнадцатая

Умники

Думаете, коллеги хоть немного сочувствовали? Да ни за что. Они ехидничали. В целом, несмотря на звания, они были с чувством юмора.

В комнате маменькиной сидел коллега по фамилии Уминг. И звали его Вадим Эрминигельдович. Что для посыльных-матросов было почти высшим пилотажем.

Раздается звонок с вахты. Звонивший представляется:

— Матрос Иванов (к примеру). Мне бы Умника.

Резвящийся Май Алексеевич Годэн (еще один коллега) в ответ:

— Милейший, а какого именно умника вам позвать? У нас тут есть не только хорошие инженеры, но и несколько докторов наук!

Тот же Май Алексеевич со своего рабочего места женщинам, пьющим чай за шкафом:

— Девочки! Сколько можно! Пожалуйста, говорите громче, а то приходится прислушиваться!

(Кстати, фраза давно и надолго взята мной на вооружение.)

Но и ему не удалось увернуться от коллективного осмеяния.

Работала там одна дама. Товарищи ее звали «мама Келина». И не за счет возраста — она не намного старше моей, к примеру, маман. А звали ее так исключительно за практический подход к решению жизненных вопросов.

Она была, наверное, первым человеком в Советском Союзе, который купил кооперативную квартиру в долг. Причем, в долг она брала по рублю. Толстая, 96-листовая тетрадка была заполнена фамилиями, напротив каждой фамилии стояла сумма — 1 рубль. Несколько лет расплачивалась мама Келина с долгами, аккуратно вычеркивая из тетрадки фамилию за фамилией. И жила в кооперативной квартире.

А отказать в рубле в долг ей не мог никто. И не потому что, а затем. Мама Келина ездила во все подобия тогдашних шоп-туров — в Таллин, в Ригу, в Вильнюс, в Ивангород — и привозила оттуда огромные баулы дефицита. Нет, не себе, вы неправильно подумали. Товарищам. И, как товарищи не сопротивлялись, оделяла их материальными благами, купленными ею на свой страх и риск, но по размерам сослуживцев.

Глаз у нее был как у Левши, «пристрелявши». Так, к примеру, привезла она маменьке моей рыжего цвета сабо на высоченном каблуке. Мама обалдела от такой наглости и целый день отбрыкивалась со словами:

— Мне не надо, я такого не ношу, денег нет, НЕ ХОЧУ, В КОНЦЕ КОНЦОВ!!!

Хрен. Даже два хрена. Сабо были втюханы, и мама проносила их лет семь. А потом еще я лет семь. Такой удобной и ко всему подходящей обуви я больше никогда не видела.

Так вот, в том кабинете, где среди своих коллег сидела мама, была экранированная комната — некая выгородка из помещения, уж и не знаю, какие испытания там проводили. И в быту ее использовали иногда не по назначению — например, дамы могли примерить там наряды, купленные в туалете.

Да, так вернемся к маме Келиной. Маю Алексеевичу, носившему гордую фамилию Годэн, она привезла трусы. Дефицитные. Несколько пар. Забежала в комнату, шмякнула трусы ему на стол, посмотрела в глаза и строго сказала: «Меряй!»

Влияние харизматичных и уверенных в себе личностей может быть просто страшным.

Когда блестящий офицер с трусами в руках покорно плетется к экранированному помещению, это вызывает нездоровый ажиотаж в рядах сотрудников.

А когда он, беззащитный и беспомощный, в форменной рубашке, кителе, галстуке и новых трусах выходит в центр помещения на глаза изумленной публики и с надеждой спрашивает у Келиной: «Ну как, нормально?» — армия наша опять-таки теряет баллы своей боеспособности и деморализуется.

Надолго. Потому что там и младшие по званию были, не говоря уже о дамах.

Между тем, боеспособность надо поддерживать. Регулярно, два раза в год, в институте проходили учебные тревоги, по которым работники должны были занимать места согласно купленным билетам, натягивать на себя противогазы, резвиться с табельным оружием и тому подобное далее.

Ну, офицерам-то положено, а вот девушки из вольнонаемных оставляли эти занятия где-то на периферии сознания.

Мамина коллега Ира, девушка крупная, статная, красивая какой-то цыганской красотой, заняла свое место у планшета. И противогаз, как и положено, где-то рядом. А тут комиссия. И надо же было какому-то проверяющему придурку поинтересоваться:

— Скажите, пожалуйста, а какой у вас размер противогаза?

Естественно, этот садист ввел девушку вопросом в глубокий ступор. Ну кто их знает, эти противогазы, каких они бывают размеров. Может, как обувь — тогда размер как минимум двузначный, может, как американская обувь — тогда размер содержит одну циферку.

А отвечать надо быстро, потому что комиссии еще целый институт обегать нужно. И наконец Ира решилась.

— Седьмой! — с гордостью сказала она.

— Девушка, вы что, лошадь?!! — обалдела комиссия и хотела было рисовать жирный минус отделу, но спасла положение моя мама.

— А вы скажите мне вот что, — обратила она на себя внимание, — у меня зрение — минут двенадцать. Мне очки куда надевать — под противогаз или на противогаз?

Один из комиссии был, видимо, не совсем военным.

— Если у вас противогаз тоже седьмого размера, то такие мелочи уже значения не имеют!

Каждый офицер должен уметь стрелять. Не, не из кортика. Из пистолета. Поэтому в военно-спортивные игры входила также стрелковая подготовка. И даже место для ее проведения было. В подвале. И господа офицеры вместе с дамами там собрались. Выстроились в очередь — и давай по мишенькам пулять. Дамам, кстати, пулять было не обязательно — они вольнонаемные, да и пистолет тяжеловат для тонкой женской ручки. Отдача, опять же, есть.

Но это были советские дамы — и тут же нашлась желающая. Пострелять.

Ну как, как можно отказать девушке в таком невинном желании? Дали ей в руку «макаров», поставили на рубеж, сами сгрудились сзади. Девушка руку подняла, курок нажала — нет выстрела. Тогда она, не опуская руки и с периодичностью раз в секунду нажимая на курок, стала поворачиваться к толпе со словами:

— Мальчики, а чего он не стреляет?!

Смотрит — а мальчики все как есть в парадной форме на полу лежат. И остатних девушек с собой положили. На грязный пол. И чего-то головы им прикрывают, все прически помяли, изверги!

Пистолет отобрали, конечно. И больше развлечься не дали.

Глава шестнадцатая

Тройка по японскому

Кстати, одаренные военные там тоже были. Вот, например, один морской летчик с трагической судьбой. А вот почему.

Случилось что-то в Датском королевстве, и в тот полк, где служил наш герой, прибыли новые машины. Но чтобы сесть за штурвал, нужно было пройти курсы переподготовки.

Желающих испытать себя было много, поэтому для поступления на курсы нужно было сдать экзамены, а первый из этих экзаменов, конечно, отсеивающий — иностранный язык.

Ну, понятно, сорокалетний офицер с огромным количеством налетанных часов, знающий свой летательный аппарат наизусть, иностранный язык не просто забыл, а зацементировал в подкорке, потому что это была Северная морская авиация. Однако где-то зудело: «Ну как же так! Я хороший летчик, почему такая несправедливость?!», и он записался в очередь.

Наступила пора первого экзамена. Для курсантов где-то в степу построили летний лагерь. Когда нашего бедолагу спросили, какой же иностранный язык он будет сдавать, тот, немного помявшись, сказал:

— Японский!

А фигли, почему бы и нет, на тот момент его познания в японском были такими же нулевыми, как и в любом другом. Дня три ему ловили в том степу преподавателя японского. И нашли какого-то сощурившегося дедульку.

Вот и экзамен. Несчастный кандидат в курсанты в красках расписал преподавателю, какой он классный специалист, и на хрена иностранный язык в воздухе, тем более поговорить там, кроме диспетчера, все равно не с кем. Дедушка-японист сжалился и поставил ему тройку. А потом кандидат сдал остальные экзамены.