Джулиан Барнс - Пульс Страница 10

— Идти против течения — это еще одна типично британская черта.

— Как и двуличие.

— Ох, только не дай ей начать все сначала. Ты уже до смерти заездила своего конька в прошлый раз, дорогая.

— Разве?

— Кто оседлал любимого конька, тот погоняет застывшую метафору.

— Кстати, в чем различие между метафорой и сравнением?

— Апельсиновый джем.

— Кто из вас двоих поведет машину?

— Вы уже сделали заготовки?

— Знаете, в магазине я всегда приглядываюсь к севильским апельсинам, но в итоге никогда их не покупаю.

— А ведь это едва ли не последний по-настоящему сезонный продукт. Пусть бы мир вспомнил: каждому овощу свое время.

— Еще не хватало. Кому охота всю зиму давиться репой и брюквой?

— В годы моего детства у нас в кухне стоял большой такой сервант, с глубокими выдвижными ящиками внизу, и раз в год они вдруг заполнялись банками джема. Как по волшебству. Я никогда не видел, чтобы мама его варила. Прибегаешь из школы домой, чуешь такой аромат, бросаешься к серванту — а там полно банок. Еще теплые. И на каждой наклейка. Считалось, что этих заготовок должно хватить на весь год.

— Фил, друг мой! Это все, конечно, трогательно до слез. Не в те ли времена ты по выходным запихивал в ботинки газетную бумагу и тащился подрабатывать на заводе?

— Отвали, Дик.

— А Клод говорит, сезон севильских апельсинов на этой неделе заканчивается.

— Так и знала. Опять не успею ничего заготовить.

— У Шекспира был такой каламбур, что-то про «севильских» и «цивильных». Только не помню, в чем там суть.

— И тех и других можно при желании заморозить, понимаешь?

— Видели бы вы наш морозильный шкаф. В нем хоть шаром покати — и можно подумать, по моей вине.

— Так ведь истина — в вине.

— Что ж мне теперь, напиться?

— Любимая, вообще-то я скаламбурить хотел.

— А кто такой Клод?

— Хозяин овощного магазинчика. Француз. Француз тунисского происхождения, если уж быть точным.

— Ну, это не одно и то же. Вот скольких лавочников-британцев вы знаете? В своем районе. Сколько их? Каждый четвертый, каждый третий?

— А кстати, известно ли вам, что недавно, когда я вышел на пенсию и стал официально признанным старпером, наше правительство от своих щедрот прислало мне набор для домашней диагностики рака кишечника?

— Дик, может, не надо?

— Торжественно обещаю не оскорблять ваши чувства, хотя соблазн велик.

— Это потому, что ты напился и тебя понесло.

— Обещаю не нарушать приличий. Буду скромен. А вы уж сами домыслите остальное. Получаешь по почте такой набор с пластиковым пакетом, в котором нужно отправить назад — как бы это сказать? — требуемый материал. По две пробы, взятые в течение трех дней. Каждая — с указанием даты.

— А как… собирать этот материал? Вылавливать?

— Нет, ни в коем случае — он не должен соприкасаться с водой.

— А как тогда…

— Я же пообещал рассказывать об этом на языке романов Джейн Остин. Наверняка уже в те времена существовали бумажные полотенца, картонные палочки и детская игра под названием «Кто ловкий».

— Дик…

— А мне, к слову сказать, однажды пришлось обратиться к проктологу, и он объяснил, что для проверки своего состояния — что это было за состояние, я лучше умолчу — необходимо положить на пол зеркало и присесть над ним на корточки. Но я решил, что лучше плюнуть на свое здоровье, чем так извращаться.

— Наверняка вы спросите, почему я затронул эту тему.

— Да потому, что ты напился и тебя понесло.

— Не спорю, это необходимое условие — но не достаточное. Так вот, объясняю: первый образчик материала я взял в прошлый четверг, а второй запланировал на следующий день, но потом вспомнил: это ведь пятница тринадцатое. Не совсем подходящий день. Поэтому я собрал его в субботу.

— Но это же был…

— Именно. День святого Валентина. Любишь мужчину в соку — люби его прямую кишку.

— Как по-вашему, пятница тринадцатое часто выпадает на канун Дня святого Валентина?

— Я — пас.

— Я тоже.

— Кажется, за все годы детства, отрочества и юности я не послал и не получил ни одной валентинки. Дело в том, что никто из моих знакомых этим не увлекался. Валентинки стали мне приходить только после свадьбы.

— Джоанна, тебя это не беспокоит?

— О нет. Он имеет в виду — от меня.

— Ах, какая прелесть. Кака-а-я прелесть.

— Знаете, я, конечно, наслышан о вашей пресловутой эмоциональной сдержанности, но это просто финиш. Не дарить валентинок до свадьбы.

— Я тут читал, что ученые предполагают наличие зависимости между севильскими апельсинами и раком кишечника.

— Это правда?

— Конечно нет, но почему бы не приколоться на ночь глядя?

— Это было бы смешно, если бы ты не тужился изо всех сил.

— Помню, зашел я однажды в общественный туалет и стал читать надписи на стенах. Одна из них гласила: «Когда тужишься, не перегибай палку». И только через пять лет я допер, что это двусмысленность.

— То есть не слишком усердствуй?

— Ну, палка есть палка.

— Совершенно другая тема: устроился я как-то раз в кабинке, никуда не спешу, разглядываю настенную живопись и вдруг замечаю совсем мелкую надпись сбоку, внизу. Наклоняюсь, чтобы прочесть, — и что я вижу? «Сейчас ты срешь под углом в сорок пять градусов».

— Я бы хотел уточнить, что вспомнил про апельсиновый джем по той причине…

— …что он, возможно, связан с раком кишечника.

— …по той причине, что это типично британская реалия. Ларри утверждал, что мы все теперь одинаковы. В качестве опровержения можно было бы привести нашу монархию или что-нибудь еще, но я выбрал апельсиновый джем.

— У нас в Штатах тоже есть джем.

— Да, есть — расфасованный в наперстки для гостиничных завтраков. Но домашних заготовок вы не делаете, что с вами говорить.

— У французов точно такой же джем. Confiture d’orange.

— Не сравнивай. У них — варенье. Варенье из апельсинов.

— Внесу ясность: ваше традиционное название апельсинового джема, слово marmalade — французского происхождения. Образовано из двух слов: Marie malade. Речь идет о шотландской королеве, у которой были французские корни.

— Мать честная. Неужели французы уже тогда к нам ломанулись, FCUK их?

— Так вот: Мария, королева шотландская, она же Мария Кровавая, занемогла. И для нее приготовили апельсиновый джем. Видите связь? Marie — Мария и malade — по-французски «больная», получается marmalade.

— А я считаю, это мы к ним тогда ломанулись.

— Как бы то ни было, я сейчас расскажу, почему британцы всегда останутся британцами.

— Тебя не раздражает, что теперь все именуют нашу страну «СК»? Ни дать ни взять — акционерное общество…

— Я уверена, Тони Блэр это поощрял.

— Мне казалось, у тебя всегда и во всем виновата миссис Тэтчер.

— Нет, я передумала. Теперь во всем виноват Блэр.

— По-моему, акционерное общество — применительно к нам вполне подходящий термин. Мы всегда были нацией лавочников. Тэтчер всего лишь вернула нас к истокам, напомнила, какой всегда была Англия: страна, которая поклоняется деньгам, преследует корыстные интересы, чурается иностранцев и не приветствует культуру. Так повелось испокон веков.

— Кстати, вам известно, какой еще праздник отмечается четырнадцатого февраля, помимо Дня святого Валентина?

— День прямой кишки?

— Заткнись, Дик.

— Нет. День импотенции.

— Мне нравится твое бриданское чувство юмора.

— А мне нравится твой хорвадский акцент.

— Но это правда. И если меня попросят привести пример британской реалии или, если на то пошло, пример иронии, я расскажу про четырнадцатое февраля.

— Кроваво-красные апельсины-корольки.

— Дай-ка угадаю. Названы в честь королевы Марии Кровавой.

— Вы заметили, что пару лет назад их переименовали в «рубиновые апельсины»? Чтобы люди не думали, что в них содержится кровь.

— Ну да — пусть лучше думают, что в них содержатся рубины.

— Именно.

— Корольки буквально на днях появились в магазинах и по времени совпали с севильскими. Интересно, это такое же редкое явление, как пятница тринадцатое в канун Дня святого Валентина?

— Джоанна, я люблю тебя, в частности, и за это твое поразительное качество. В столь поздний час ты сохраняешь способность направлять наши бредни в единое русло. А нам лестно думать, что мы ведем общую беседу — одно удовольствие.

— В будущем году напиши это на валентинке, Фил.

— Все согласны, что сегодняшний салат из апельсинов-корольков достоин стола королевы?

— А рагу из бараньей шеи достойно стола короля.

— Кто помнит предсмертное желание Карла Первого?

— Чтобы на него надели две рубашки.

— На кого, на Карла Первого?