Чинуа Ачебе - Человек из народа Страница 10

– Привет, Мика! Привет, Маргарет! – воскликнула американка.

– Привет, Джин, привет Джон, – отвечал министр.

Я был поражен. Американцы выглядели не старше меня и все же имели дерзость называть Нангу просто по имени, как его давным-давно никто не называл. Но больше всего меня поразило, как принял это сам Нанга. Я с тревогой взглянул на него, ожидая увидеть искаженное гневом лицо. Ничего подобного. «Привет, Джин, привет Джон», – любезно ответил он, и это было уму непостижимо. Совершенно уверен, что, если бы я или другой африканец назвал его Мика, он бы просто взбесился. Впрочем, в этом, наверное, не было ничего удивительного: все мы сносили от белых то, чего не спустили бы своим.

Миссис Нанга – я только теперь впервые узнал ее имя, – как видно, не разделяла радости мужа.

– Привет, привет, – сказала она и почти тотчас же направилась к двери.

Пока Джин беззастенчиво заигрывала с Микой, я пустился в серьезный разговор с ее мужем – он оказался одним из экспертов, консультировавших наше правительство по вопросу о том, как укрепить наш престиж в Америке. Он производил впечатление человека уравновешенного и, как мне показалось, несколько побаивался своей красивой и развязной жены. Однако оба они, каждый в своем роде, без сомнения, были отличными дипломатами. Когда мы коснулись наконец неизбежной темы – кстати сказать, не по моей инициативе, – Джон проявил необычайное красноречие.

– Как и в любой стране, у нас есть свои больные вопросы, – сказал он. – Не стану отрицать, некоторые из моих соотечественников поразительно узколобы. Но кое-чего мы все же добились. Этого недостаточно, но прогресс налицо.

Он привел некоторые факты и цифры, которых я не запомнил. Помню только, он сказал, что линчевание – изначально явление не расового порядка и что до какого-то года, кажется до 1875, было больше случаев линчевания белых, чем негров. И еще что за пять лет последнего десятилетия линчеваний не было совсем, он не сказал – «за последние пять лет».

– Так что видите, мистер… Простите, я не расслышал, как вас зовут.

– Одили.

– Одили… Красивое имя. Можно, я буду называть вас по имени?

– Валяйте, – фамильярно, совсем на американский манер, ответил я.

– А меня зовите просто Джон. По-моему, нам не к чему величать друг друга «мистер», как англичане.

– По-моему, тоже, – согласился я.

– Так вот, – продолжал он, – мы далеки от совершенства и сами это знаем. Но за последние годы мы так шагнули вперед, что я не вижу причин отчаиваться. Главное – продолжать в том же духе. Мы не должны сбавлять ходу и не должны снова прозевать момент, когда надо повернуть переключатель…

Я еще смаковал этот необычный и, как мне казалось, великолепный технический образ, когда голос Джона, звучавший словно издалека, вывел меня из задумчивости. Джон сказал поразительную вещь. Не берусь опровергать его утверждение: для этого я недостаточно знаком с историей.

– Америка, – сказал Джон, – быть может, и не идеальная страна, но не забывайте, что мы единственная великая держава за всю историю человечества, которая, будучи достаточно сильна, чтобы завоевывать другие государства, не сделала этого.

Должно быть, вид у меня был весьма озадаченный; смысл сказанного не сразу дошел до меня. Я только подумал, что, вероятно, когда-то, очень давно, какая-нибудь забытая богом страна уже имела случай проявить такое редкостное великодушие.

– Да, – продолжал Джон, – в сорок пятом году мы могли покорить Россию, сбросив одну атомную бомбу на Москву, другую на Ленинград. Но мы этого не сделали. Почему? Не спрашивайте меня – я и сам не знаю. Вероятно, мы очень наивны. Мы все еще верим в такие старомодные понятия, как свобода и право каждого человека решать свою собственную судьбу. Американцы никогда не любили вмешиваться в чужие дела…

В этот момент в дверь постучали, и вошел молодой человек в шортах и накрахмаленной белой рубашке. Это был повар, явившийся предложить свои услуги.

– Что же ты умеешь готовить? – спросил Нанга, просматривая протянутую ему пачку рекомендательных писем, скорее всего поддельных.

– Всякую европейскую еду: бифштекс, паштет из почек, пури из кур, рагу, омлет…

– А африканскую не умеешь?

– Нет, не умею, – признался он. – Не хочу врать господину.

Так что же ты ешь дома? – спросил я, выведенный из себя этим идиотом.

– Что я ем дома? – переспросил он. – Что все едят, то и я.

– У вас что, не едят дома африканских блюд?

– Нет, почему же, – ответил повар. – Но ведь дома-то готовлю не я. Дома готовит моя жена.

Тут всю злость с меня как рукой сняло, и мы с министром дружно расхохотались. Ободренный нашим смехом, повар продолжал:

– Разве станет женатый человек торчать на кухне и стряпать эгуси? Это уж совсем надо стыд потерять.

Мы охотно с ним согласились, но места он не получил: Нанга предпочитал эгуси какому-то неизвестному «пури из кур». Впрочем, повара нетрудно было понять: ограничиваясь приготовлением исключительно чужеземных блюд, мужчина может тешить себя иллюзией, что он вовсе не занимается такой сугубо женской работой, как стряпня.

Глава пятая

Американцы пригласили министра и меня на обед в субботу, когда уезжала миссис Нанга. Однако Джону пришлось неожиданно вылететь в Абаку – он должен был присутствовать на открытии цементного завода, построенного с участием американского капитала. В субботу днем Джин позвонила и сказала, что обед все равно состоится. Министр обещал быть.

Но около семи часов прикатила весьма независимого вида молодая особа и нарушила все наши планы. Нанга представил ее: миссис Акило, адвокат. Она приехала из другого города, за восемьдесят миль от столицы. По ее словам, она даже не успела остановиться в гостинице и смыть с себя дорожную пыль. На мой взгляд, дорожная пыль нисколько не портила ее красоты, и я вспомнил деревенскую пословицу-шутку о женщине, которая в ответ на похвалу ее дочери сказала: «Вы ее еще не видели; вот когда она помоется…»

– Вы занимаетесь частной практикой? – спросил я миссис Акило, когда министра вызвали к телефону.

– Да, у нас с мужем общая практика.

– Ах, вот как, он тоже адвокат?

– Да, у нас своя контора.

Должен признаться, что ее уверенная манера держаться внушала мне некоторую робость. Судя по ее выговору, она провела детство в Англии. Однако робость моя скоро прошла. В конце концов, сказал я себе, она, наверное, сегодня ночью будет спать с Нангой, а уж он-то образованностью не блещет.

– Послушайте, Агнесса, почему бы вам не устроиться в комнате моей жены? Зачем зря выбрасывать деньги? – сказал Нанга, закончив телефонный разговор. – Как раз сегодня она уехала в деревню.

Его английское произношение улучшалось буквально на глазах – он подлаживался к своей гостье. Меня бы это даже тронуло, если б я не понимал, что он валяет дурака.

– Спасибо, М. И., но я думаю, мне лучше остановиться в «Интернэшнл». Почему бы вам не заехать за мной? Мы бы где-нибудь пообедали.

– Охотно. В котором часу?

– Часов в восемь – я должна еще принять ванну и прилечь на минутку.

Естественно, я начал опасаться, что мне придется провести субботний вечер одному в пустом особняке с семью спальнями. Казалось, мой хозяин совсем забыл про обед, на который мы были приглашены. Но он не забыл. Как только миссис Акило уехала, он сказал, что завезет меня к Джин, а после обеда Джин сама доставит меня обратно.

– Агнесса – это «Она», а «Ей» нельзя не повиноваться, – процитировал Нанга.

Интересно, подумал я, станет ли он цитировать Райдера Хаггарда или кого там еще, кто написал эти замечательные слова, когда будет объясняться с Джин; но он сказал ей, что у него срочное дело. Само собой, Джип была ужасно разочарована. Тем не менее она со свойственной ей экспансивностью выразила готовность отвезти меня домой или попросить об этом кого-нибудь из гостей.

Вечер у Джин миссис Нанга, вероятно, отнесла бы к категории «пустых разговоров на пустой желудок». Однако разговоры были не лишены интереса. Джин завела речь о Нанге. Никогда не знаешь, чего от него ждать, восторженно заявила она, и в этом, если не говорить о красоте, главный секрет его обаяния.

– Его спрашивают, придет ли он на обед, он отвечает: «Попытаюсь».

– Какая прелесть! – сказала пожилая дама, по-видимому англичанка, слегка наклоняя голову в мою сторону. – Обожаю здешний английский язык.

– «Попытаюсь», – продолжала Джин, – может означать все что угодно: либо он не придет совсем – вот как сегодня, либо явится с тремя друзьями.

– Как интересно, – снова сказала англичанка, и только теперь мне послышались в ее голосе саркастические потки.

Кроме Джин и меня, за столом были еще пять человек: англичанка с мужем, пожилой американский негр, писавший книгу о нашей стране, и двое белых американцев – муж и жена.

На обед была курица с рисом и земляными орехами – слишком тяжелая пища для такого позднего часа. Но сладкое мне понравилось – возможно, потому, что я еще пи разу такого не пробовал. Не помню уж, как оно называлось. Кофе я пить не стал, вечером я пью его очень редко – когда надо работать допоздна.