Сандро Веронези - Спокойный хаос Страница 10

— Без церемоний, пожалуйста. И никаких комплиментов.

— Конечно, конечно, — заверяю я.

Потом в течение нескольких минут следует череда прощаний, брошенных на лету, и обмен светскими любезностями с родителями одноклассников Клаудии. Тихая и спокойная, Клаудия все время держится подле меня. Ее спокойствие и меня умиротворяет, я тоже стараюсь не нервничать, ведь у меня одна только мысль, как бы побыстрее остаться с ней наедине. Я был почти уверен, что она не догадалась, что я весь день прождал ее у школы, но когда я вспомнил взгляд, которым она обменялась с Бенедеттой, меня снова начал душить комок. Может быть, этот взгляд означал, что она все-таки догадалась и даже поделилась этой новостью с подружкой, и вместе они разработали стратегию, чтобы обыграть это…

Потом и учительница Паолина с нами распрощалась, и мы, наконец, сели в машину.

— Так чем же вы занимались на уроках? — спрашиваю я у Клаудии, прежде чем завести мотор.

Зазвенел мобильник, но я не отвечаю. Я даже на дисплей не взглянул, чтобы узнать, кто звонит. Клаудия на мгновение лишается дара речи, нервно теребит косичку. Потом набирает в легкие воздуха, как будто готовится заговорить, но так ничего и не отвечает. Ну, вот, думаю я, и началось. Она меня видела и не знает, как мне об этом сказать.

— Что случилось, звездочка, — спрашиваю я и улыбаюсь.

— I topi non avevano nipoti — У мышей не было потомков, — говорит она и пристально на меня смотрит.

Я завожу мотор просто так, чтобы хоть что-то сделать. Она буквально пригвоздила меня своим взглядом, однако в ее глазах блестит смешинка. Снова зазвонил мобильный, и я его выключаю.

— До меня не дошло, — честно признаюсь я.

Похоже, что Клаудия довольна, она едва заметно кивает головой и опускает глаза. Когда ей стукнет лет эдак двадцать, каким очаровательным будет ее лицо, когда она придаст ему вот такое же выражение.

— Мы разучивали палиндромы, — говорит она. — Знаешь, такие предложения, они читаются одинаково даже задом наперед.

Между тем я вывожу машину со стоянки и медленно еду среди оставшихся родителей.

— Эту фразу можно прочитать точно так же и наоборот, — добавляет она. — Попробуй…

И я с дурацкой улыбкой, как будто приклеенной, пытаюсь произнести задом наперед эту фантастическую фразу: itopin onaveva non ipot i.

— Действительно… — говорю я.

И вспоминаю загадку-палиндром на английском языке, которую я узнал, когда учился в магистратуре в Гарварде. Able I was ere saw I Elba. Napoleone. Я был могуч, пока не увидел Эльбу. Наполеон. Этот палиндром когда-то сильно поразил мое воображение, ведь у него был и вполне определенный смысл. Но «У мышей не было потомков» мне нравится больше, как раз потому, что эта фраза бессмысленна, но в отличие от той, другой, звучит абсолютно естественно.

— Прекрасно, — прокомментировал я. — С чего это вы занимались палиндромами?

— Учительница Глория объясняла нам, что такое «обратимость».

— Обратимость? Вот это да! И что же вам по этому поводу сказала учительница?

— Учительница объяснила нам, что в математике есть некие обратимые и необратимые операции, а потом сказала, что и в жизни так бывает и что гораздо лучше делать обратимые вещи, если, конечно, у тебя есть выбор.

— Правильно. А она привела пример, каких-нибудь обратимых вещей, которые бывают в жизни?

— Нет.

— Но ты-то об этом, конечно же, подумала, да?

Клаудия кивнула головой.

— Хм-хм…

— Что, например? Назови мне какую-нибудь обратимую вещь, которая бывает в жизни.

— Жениться.

— Что-что?

— Ведь можно же и развестись, правда? Учительница Глория сказала нам, что обратимые вещи это такие, которые можно повернуть вспять.

И улыбается. Просто невероятно. Десять дней назад я и ее мать должны были пожениться. Поскольку родители Лары умерли, мы решили, что в муниципалитет ее будет сопровождать Клаудия. Мы купили ей прехорошенькое платьице, и она сгорала от нетерпения обновить его, но ее мать умерла у нее на глазах, и это платье ей никогда не придется надеть… Вот так девчушка! Ее психическое равновесие висит на волоске, а она не только запросто говорит на такие темы, но при этом еще и улыбается. Ну а мне что на это сказать?

— Вот именно.

На дороге интенсивное движение: в бесконечном потоке машин мы еле передвигаемся, стекла автомобиля опущены, и кондиционер работает без толку. Ветер играет выбившимися прядями волос Клаудии, подчеркивая их красоту и блеск. Только ее косичка, прикрывающая висок, лежит неподвижно. Что же мне ей сказать? Как поменять тему разговора, прежде чем речь пойдет о необратимых вещах?

— Знаешь что, звездочка? — придумал я. — Я забыл, как зовут маму Бенедетты. Барбара или Беатриче?

— Барбара, — ответила она, а потом добавила запальчиво: — Почему она не хочет, чтобы ты говорил комплименты Бенедетте?

— Какие комплименты? О!.. Да нет же, звездочка, мы говорили не о Бенедетте. Она просто так выразилась по поводу того, о чем мы с ней разговаривали раньше…

Вот-вот. И это как раз о вещах, которые поражают детей и которые их не поражают.

Еще один по-летнему теплый день. И снова мы приехали довольно рано…

Чтобы не скучать по пути в школу, мы с Клаудией придумали игру «К сожалению» и играли в нее со спутниковым штурманом. В качестве места назначения мы ввели в компьютер адрес школы и стали систематически нарушать команды, которые нам подавал холодным и безапелляционным тоном препротивный женский голос, подсказывающий самый короткий путь: «Поворот направо СЕЙЧАС!» — приказывал голос. Но я ему возражал: «К сожалению, мне не хочется» и продолжал ехать прямо, штурман сбивался и начинал просчитывать варианты пути к месту нашего назначения, а Клаудия смеялась. Компьютер снова выбирал маршрут, и снова женский голос заводил свое: «Через сто метров поворот налево». А я его урезонивал: «К сожалению, это непросто»; но голос настаивал: «Поворот налево СЕЙЧАС!» — я же поворачивал направо, а Клаудия сообщала штурману: «К сожалению, мы свернули направо». И снова компьютер сбивался и заново пересчитывал весь маршрут, а мы смеялись. Ведь и вправду сказать, невозможно было не смеяться над контрастом между безапелляционными командами и овечьей покорностью, с которой, после того как мы нарушали его приказы, процессор начинал просчитывать варианты маршрута: голос, выдающий команды не терпящим возражений тоном, на фоне автоматического терпения цифр звучал нелепо и возбуждал непроизвольный смех: это и есть безысходный юмор машин, тупо повторяющих всегда одно и то же, у них нет альтернативы, единственный выход — сломаться. Дети мгновенно улавливают эту комичность, именно поэтому им так нравится ломать игрушки. С врожденным талантом они находят слабые места в любом механизме и, подобно автоматам, способны упорно повторять одно и то же бесчисленное количество раз. Клаудии, конечно, никогда бы не надоело сбивать с толку спутниковый штурман, а сейчас ее серебристый смех исцелял мое недовольство из-за заторов на дорогах, грозивших испортить мне настроение на целый день; а посему, несмотря на то, что наше неподчинение командам штурмана значительно удлинило наш маршрут, а следовательно, и время пребывания в пробках, все равно мы приехали в школу в хорошем настроении, и поскольку мы выехали из дома очень рано под предлогом позавтракать в баре (но, по правде говоря, потому, что уже в четверть восьмого мы оба были готовы на выход), мы снова были первыми. Опять, как вчера, мы нашли прекрасное место на стоянке и, как вчера, наблюдали, как родители с детьми один за другим прибывали на школьный двор. Пока Клаудия беспечно болтала со своими подружками, на меня наседали с заверениями быть всегда к моим услугам их родители, которые вчера держались от меня в стороне, потому как мы были малознакомы или только визуально знали друг друга, главным образом это были мамы, поскольку сегодня, на второй день учебного года, отцов было мало. Добрые женщины с искренним сочувствием отнеслись к моему трауру, они пополнили уже и без того длинный список людей, на которых я мог рассчитывать в трудную минуту, хотя, по правде сказать, я даже не могу себе представить, о чем таком я мог бы попросить именно их. Впрочем, они и сами прекрасно знают, что я никогда не обращусь к ним за помощью, но для них главное было сделать этот благородный жест, и я это оценил. Вот только беда, за этими церемониями время пролетело незаметно, и звонок, прозвеневший минуту назад, застал меня врасплох. Клаудия чмокнула меня в щеку и зашагала по коридору вместе с Бенедеттой, а уже знакомый мне комок мгновенно сжал горло. В тот момент то, что я должен был бы делать (улыбаться и смотреть на нее, пока она не исчезнет из виду вместе со своими одноклассниками), мне показалось до неприличия недостаточным.