Мартин Сутер - Идеальный друг Страница 10

Не замедляя шага, Фабио набирал номера Лукаса. Но тот не отозвался ни дома, ни на мобильнике. Фабио остановил такси.

– Бергплац, пять, – сказал он водителю.

Тот нажал на клавишу связи с диспетчером и доложил:

– Патнацат еду Бергеплаце пат.

Площадь Бергплац представляла собой перекресток трех улиц и двух трамвайных линий. Фабио никогда не мог понять, как здесь можно жить. Но Лукас утверждал, что шум ему не мешает, а где еще за такие деньги можно снять трехметровые потолки и паркет.

Фабио считал, что эти два сомнительных преимущества только ухудшали дело: высокие пустые комнаты не заглушали грохота трамваев, а паркет создавал громкое эхо. Трехкомнатная квартира Лукаса усиливала малейший шум, за исключением собственного голоса. Вот его она, казалось, поглощала.

Фабио второй раз нажал на кнопку рядом с табличкой Л.Егер. Надавил и долго не отрывал пальца. Потом отошел на несколько шагов назад и во второй раз посмотрел на окна второго этажа. Все комнаты, кроме кухни и ванной, выходили на Бергплац.

Ничто не шевельнулось. Но как раз в тот момент, когда он собрался звонить еще раз, дверь открылась. Вышла старуха с первого этажа. Фабио встречался с ней во время случайных визитов к Лукасу. У нее был толстый кот, которого она, вот как теперь, выводила гулять на красном поводке. Фабио даже помнил его кличку. Что было нетрудно, так как кота звали Муссолини.

– Не родственник, – любила с ухмылкой повторять его владелица.

– Чертовская жара, – простонала она, впуская в подъезд Фабио.

– Чертовская, – поддакнул Фабио.

Дверь квартиры Лукаса наполовину была из узорчатого матового стекла. Если он дома, должна работать его стереосистема. Без музыки Лукас не мог написать ни строчки. В редакции он работал в наушниках со своим портативным плеером. Одним глазом смотрит на экран, а другим на светящиеся кнопки телефона, ведь звонка он не слышит.

Но из квартиры в тишину подъезда не доносилось никакой музыки. Только уличный шум.

Фабио стукнул в стекло. Ничего. Он взял мобильник и набрал номер Лукаса. Теперь звон телефона разнесся по всей квартире. Фабио дождался включения автоответчика.

– Это ты называешь «работать дома», – оставил он сообщение. Потом вырвал страницу из блокнота и написал: Так-то ты работаешь дома. Позвони, пожалуйста. Ф.

Кладя блокнот в карман, он увидел почерк Марлен. Вспомнив, что обещал ей позвонить, набрал ее номер. Автоответчик отозвался, но Фабио не оставил никакого сообщения.

Лавка с одной-единственной витриной называлась «Нери». Перед входом стоял выносной лоток, перегруженный фруктами и овощами, который постоянно вызывал недовольство полиции, поскольку слишком далеко вылезал на тротуар. Грация Нери каждый раз многословно каялась и для проформы переставляла пару ящиков и корзин.

Почти в любую погоду над витриной была приспущена маркиза красного цвета. По мнению Лино Нери, это льстило фруктам и овощам. Лино умер двадцать два года назад, но на маркизе все еще красовалась надпись жирными зелеными буквами «Пиццерия Лино Нери».

К двери лавки вели три ступени. Над дверью была укреплена эмалированная табличка с изображением двух винных бутылок и надписью vini fini e communi.[4] Грация уже несколько раз отказывалась продать вывеску. В квартале жило много графиков и декораторов.

В лавке умещались три клиента. Если их оказывалось больше, им приходилось ждать на улице. Пахло ветчиной, мортаделой, салями, сыром и тем особенным кофе, который Грация готовила в облупленной сицилийской кофеварке у себя в задней комнате. Уже несколько лет она увиливала от давно требовавшейся операции бедренных суставов и двигалась с трудом. Но с голосом у нее было все в порядке. Восседая за стеклянной стойкой, она отдавала приказы продавщице. Ни одна из них у нее долго не задерживалась.

Лино Нери и отец Фабио познакомились лет этак пятьдесят назад в Итальянской католической миссии. Фабио помнил Лино, потому что тогда, после проигрыша голландцам, он утешил его предсказанием: «Через четыре года мы будем чемпионами».

К тому времени, когда его пророчество сбылось, Лино уже два года не было в живых. Его задавила машина одного из винных поставщиков, давшая задний ход.

Фабио возобновил знакомство со вдовой Лино только три года назад, когда переселился к Норине. Лавочка Нери располагалась как раз напротив дома, где жила Норина.

Грация открывала лавку уже в семь часов утра. Не из-за клиентов (они появлялись не раньше, чем в половине девятого), а потому что просыпалась в четыре и уже не могла уснуть.

Фабио привык по дороге в редакцию выпивать у Грации чашку ее черного сладкого кофе. Этой привилегией он был обязан дружбе между покойным Лино Нери и покойным Дарио Росси.

К кофе полагался хлебец с тончайшим ломтиком пармского окорока или салями, если салями была совсем мягкой. Все это доставалось ему задаром взамен невысказанного обязательства никогда в жизни не покупать в другом месте того, что можно было купить у Нери. Это привело к тому, что по дороге домой Фабио каждый раз прятал в сумку, подальше от глаз Грации, содержимое чужих продуктовых пакетов.

От Лукаса Фабио отправился прямиком к Норине. Он безуспешно попытался дозвониться в ее квартиру, а потом зашел к Нери. Ему не оставалось ничего другого, поскольку Грация со своего места видела входную дверь.

Грация встретила его сияющей улыбкой, что отнюдь не было добрым знаком. Она была женщиной довольно бесцеремонной и приберегала свои улыбки только для полицейских и неприятных клиентов.

Фабио улыбнулся в ответ. Молодая продавщица, которую он никогда прежде не видел, обслуживала пожилую женщину, жившую по соседству. Обычно Грация обменивалась с ним парой слов по-итальянски, прежде чем подходила его очередь. Но на этот раз она вытащила из ящика какую-то компьютерную распечатку и углубилась в чтение. Когда продавщица с покупательницей вышли к лотку перед входом, Фабио спросил:

– Как дела?

– Плохо, только вот кому это интересно.

– Мне.

– С каких это пор?

– Что случилось, Грация?

– Ты отлично знаешь.

– Нет. Я не помню, что случилось в последние пятьдесят дней.

– Очень удобно.

– Очень даже неудобно, поверь. Можно сойти с ума.

Грация пожала плечами и снова погрузилась в свои расчеты.

– Как дела у Норины?

– Сам у нее спроси.

– Она со мной не разговаривает.

– Браво.

Продавщица с покупательницей вернулись в лавку. Фабио подождал, пока они упакуют товар и подсчитают стоимость.

На противоположной стороне улицы он видел подъезд того дома, который три года считал своим. Баттериштрассе, 38. Тяжелая дубовая дверь, за кованой решеткой маленькое окошко желтого стекла. Заборчик, отделявший дом от тротуара, снесли уже давно, во время последнего ремонта. Заодно выложили цементной плиткой палисадник, а рядом с подъездом установили алюминиевый шкаф с ящиками для молока и писем.

Квартира Норины на четвертом этаже. Там три комнаты, две выходят во двор, где растет огромный конский каштан. Кухня, ванная и третья комната выходят на Баттериштрассе – улицу с односторонним движением, где ночью почти нет машин. Самым большим достоинством квартиры была терраса на крыше. Раньше там сушили белье. А теперь вокруг шестов вился дикий виноград, а на бельевых проволоках в теплые летние ночи горели пестрые лампочки. Вход на террасу был доступен всем жильцам, но из квартиры Норины непонятно почему туда вела отдельная деревянная лестница. Кроме Норины и Фабио мало кто пользовался террасой. Разве что Ганс Бауэр с третьего этажа, но он только выращивал там свою коноплю.

Когда Фабио познакомился с Нориной, он жил в меблированной мастерской. Такой образ жизни соответствовал его тогдашнему представлению о себе: мобильный, независимый холостяк под тридцать. Он добился признания, работая репортером большой ежедневной газеты, и собирался на несколько лет в Рим в качестве ее итальянского спецкора. Но этому помешали предложение от «Воскресного утра» и Норина. Именно в такой последовательности, если честно.

Почти полгода он еще использовал свое холостяцкое жилье, но только для чистки зубов. А потом Норина сказала, что если он не будет тратиться на мастерскую, а внесет часть этих денег в оплату ее квартиры, то она разрешит его зубной щетке тоже переехать к ней.

Фабио посторонился, пропуская покупательницу, удалявшуюся восвояси с двумя набитыми сумками. Когда он снова взглянул на подъезд дома 38, дверь была открыта. Перед дверью стояла Норина.

Она изменилась. Теперь она коротко стригла свои черные волосы, носила юбку и топ с бретельками-спагетти.

Он уже открывал дверь лавки, когда Грация скомандовала:

– Фабио, стой!

Он посмотрел на нее, потом на Норину. Теперь из дома вышел еще кто-то. Мужчина. Закрыл за собой дверь и обернулся.

Лукас.