Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю Страница 10

Однако на баллончик Зотов сроду не надеялся. Он палку прихватил. Неказистая была она — тонкая, ободранная, с расшлепанным резиновым наконечником и треснувшим пластмассовым набалдашником, стянутым изолентой. Всего и форсу, что бамбуковая. Однако, если второе снизу коленце поворачивать на девяносто градусов, одновременно оттягивая набалдашник, — из резинового наконечника бесшумно выскакивало узкое и длинное стальное жало. Понятно, не очень удобно так манипулировать — на метр разведенными руками, зато никто до такой манипуляции не додумается. С палкой он возился целую зиму. Работа получилась ювелирная, во многих облавах проверенная. Патрульные службы гражданской безопасности обязательно вертели палку, дергали, щупали — как и положено по инструкции. Однако все проверки сходили Зотову рук, иначе он давно бы уже что-нибудь строил на Таймыре за незаконное ношение оружия. Все же Зотов судьбу не искушал, на центральных улицах делал жалостную рожу и хромал больше нужного, чтобы не вязались патрули, которым везде мерещатся террористы.

Он нацепил на правую руку водительский браслет, а на левую дозиметрический, который одновременно служил и часами, и индикатором вредных взвесей в атмосфере. Проверил. Крошечный глазок мигнул успокоительным зеленым светом.

— Васька, я готов! — крикнул он, кодируя дверной замок.

Дорого ему встала в свое время эта дверь из стального листа, обшитая непритязательной фанеркой и пластиком. Зато за библиотеку был спокоен. Книги взлетели в цене, когда японцы за отданные им Курильские острова завалили страну дешевыми телевизора, автомобилями, видяшниками, компьютерными игрушками, индикаторными браслетами и прочим барахлом устаревших моделей, которое на мировом рынке почти не котировалось. Наплыв компьютеров и видео подрубил корни книгоиздания — любую, самую редкую книгу можно было размножить без всяких усилий. Лишь бы хватило бумаги. Но библиофилы презирали эти торопливые копии, лишенные запахов, красок и солидных переплетов старых типографий. Поэтому за однннадцатитомник Лескова выпуска пятидесятых годов настоящие ценители давали тойоту с максимальным стотысячным пробегом. Трехтомник Брема конца девятнадцатого века и крупным воротилам был не по карману.

Библиотека Зотова иногда ему самому напоминала гигантский автомобильный склад. Ведь лицензионную «хонду» он выменял себе на три сборника фантастики, выпущенных издательством «Штиинца» в конце восьмидесятых годов прошлого века в бывшей Молдавской ССР. К сожалению, фантастики, детективов и приключений у Зотова было мало, а классику он обменивать на харчи не хотел. Когда Зотов на вершине своей карьеры ударился в собирательство книг, он не подумал, что Сименон и Агата Кристи могут долго и сытно кормить человека…

Взять дверь пытались не однажды, но ее только танком можно было своротить. А, скорей всего, за дверь брались непрофессионалы, ибо непрофессионализм стал в государстве нормой и стилем жизни. О книгах Зотова не знал-, пожалуй, никто, в том числе и редкие приятели вроде Жигайлова. Даже активисты из домового комитета, вечно сующие нос куда не следует, не смогли догадаться, что за старым и драным гобеленом на торцевой стене в комнате — стеллаж, забитый книгами. На стеллаже и висел постоянно раскатанный рулон телевизора.

Вышли в коридорчик перед лестничной клеткой. Зотов захлопнул дверь и прислушался — мягкое гудение моторчика, несильный скрежет. Засовы встали на место — четыре толстых лома. Поди угрызи! Замка в обычном смысле на двери не было, просто одна из медных бляшек, набитых на дверь, реагировала на папиллярные линии правого большого пальца. Этот замок Зотов сам изобрел.

— Слушай, давно интересуюсь, зачем тебе такая дверь? — спросил Жигайлов. — Что прячешь? Даже холодильник сдал…

— Ничего не прячу, — пожал плечами Зотов. — Просто не нравится, когда ко мне без спросу в гости ходят. Ноги, понимаешь, забывают вытирать. А я пыль не люблю.

Лифт с изрезанными стенками, с похабными рисунками и надписями повез их, погромыхивая, с шестнадцатого этажа вниз. Пока спускались, Зотов обнаружил под пультом свежий сюжетец: на крохотной виселице болтался пузатый человечек, и на пузе у него было корявой латиницей написано: «комми». Зотов невольно потверже перехватил палку и подумал: «Сначала попробуйте повесить! Я вам покажу комми…»

Так, с палкой наперевес, он и вышагнул из кабинки.

— Хенде хох! — заорал на него здоровенный детина в кожаном жилете на голом теле и прицелился из какой-то черной штуковины.

— О, господи! — вздрогнул Зотов. — Боря, ты в своем репертуаре…

— Все нормально, Константин Петрович! — рявкнул Боря пуще прежнего и потряс бутылкой, из которой только что целился в Зотова. — Оталонился за полмесяца… Одну уже квакнул, не утерпел. Поехали ко мне, Константин Петрович, угощаю!

— Я же не пью, Боря, — сказал Зотов. — А потом — мы с приятелем…

— И приятеля вашего зову, — уперся Боря, не давая Жигайлову выйти из лифта. — Ну, по-соседски, а?

— Спешим, — сказал Зотов, выдергивая Жигайлова из объятий Бори.

— Что за жизнь, — грустно сказал Боря и причесался. — Уж и выпить не с кем…

Кабинка закрылась, Боря поехал к себе, а Жигайлов привалился к стенке с почтовыми ящиками и прерывисто, со всхлипом, вздохнул. Достал белую таблетку, проглотил, постоял недвижно, пот отер.

— Не соскучишься у вас, — сказал он наконец. — То морду бьют, то «хенде хох» кричат… Он целится, а у меня одно на уме: кредитку на Верку не перевел по завещанию.

Зотов вовсе не презирал Жигайлова за трусость. Да и не трусость это была. Досталось Ваське на веку. Сначала его «духи» пытали — кожу на пятках обдирали. А потом уж, дома, рэки достали, когда Жигайлов лет десять назад кондитерскую открыл. Раскаленным утюгом живот гладили, интересуясь, куда Жигайлов выручку за три дня спрятал. Деньги он рэкам отдал и с собственным делом завязал — на побегушках работал. Теперь вот к Сальникову прилепился. Боли Жигайлов не боялся — его насилие страшило.

Зотов прихватил приятеля под руку, и они медленно вышли из подъезда в глухой конец двора. Вонь, почти неразличимая в подъезде, на открытом воздухе усилилась — горячий ветер нес эти сладковатые противные запахи, словно кто-то пережаривал на машинном масле лук с повидлом.

Ветер западный, вспомнил Зотов. Значит, это воняет норвежский белковый комбинат под Волоколамском, где стряпают суповые пакетики. Норвежцам выгоднее штрафы платить, чем ставить надежные фильтры. Был как-то Зотов недавно в тех местах. Студентом он под Волоколамск по грибы ездил. А теперь там даже трава не растет — все забила жирная сладкая копоть морковного цвета.

Зотов глянул на индикатор взвеси — зеленый огонек сменился лимонным. Ничего, жить можно, хоть и вонько. Они дошли до сиреневого жигайловского датсуна, брошенного неподалеку от подъезда. На капоте сиротливо торчала кучка свежего дерьма — хулиганы, прижавшие в подъезде Жигайлова, от разочарования отыгрались на машине. Жигайлов опять затряс губами.

— Не заводись, — сказал Зотов, куском кирпича смахивая дерьмо. — Не мина же… Скучно пацанам.

Жигайлов посидел в кабине, откинувшись на спинку кресла, поморгал и выпрямился:

— Значит, договорились: подгребай сегодня. «Аргус», двадцать один. С двух до трех Кот обедает. А после обеда он добрее. Так что после трех и заявляйся. Пропуск будет заказан. А чтобы тебя не разорять… Кот просил передать.

Жигайлов пощелкал секреткой бардачка, достал рулончик грязно-бежевых талонов на нефтепродукты:

— Петроль за счет фирмы. Держи.

— Ну, батюшка, Василий Степанович! — приятно удивился Зотов. — На эти талоны можно в Питер смотаться и обратно!

— А что ты там забыл, в Питере? — вздохнул Жигайлов.

— Шучу, — сказал Зотов. — Ни черта я там не забыл.

Он проводил глазами Жигайлова и вслед за датсуном вышел на улицу. Возле автобусной остановки валялся обгоревший остов машины, не поймешь, какой марки. Зотов вспомнил, что просыпался ночью от надсадного вопля сирены дорожной службы. А потом вроде стреляли. Значит, гонялись за кем-то, остановить не могли, вот и шарахнули термиткой… Подожженная машина успела выскочить на узкий газон, и теперь белесый пепел сгоревшей травы вспархивал под ногами.

Редкие прохожие, какие-то пришибленные и сутулые, брели мимо черного скрюченного железа, не обращая на него внимания. Зотов похромал вдоль угрюмых, изъеденных кислотными дождями домов, мимо чахлых кленов и серых лиственниц бульвара. Перекресток возле метростанции «Борисовской» — не так давно «Красногвардейской» — забили машины, не пройти. Сизый дым выхлопов, разноголосица клаксонов… Пришлось спуститься в подземный переход, заваленный рваной бумагой, бутылками и испражнениями. Навстречу, загораживая жидкий свет противоположного входа, брел пьяный. С облегчением Зотов снова оказался под тусклым горячим солнцем. За пустырем, у глубокого оврага, виднелся ажурный ржавый забор автостоянки.