Андрей Рубанов - Тоже Родина Страница 10

Автомобиль, пахнущий девственным кожзаменителем, я отметил; целлофан с сидений был явно оборван вчера или позавчера; судя по всему, ингуши не впервые проворачивали тольяттинскую аферу. До аэропорта они ехали долго, ошибались в поворотах, гортанно дискутировали и мусолили карту, и это тоже я отметил, и всю дорогу размышлял. Вот, парни явно мои ровесники, в Москву едва приехали, Домодедово не умеют отличить от Внуково, а уже проворачивают увесистые дела и катаются на хороших тачках — что же такое умеют они, чего я не умею?

Кавказцы, что с них взять. Смелые, крепкие, рано взрослеющие, живущие кланами — братья, племянники, прочие родственники — все друг-другу пособляют, поддерживают, горой стоят. Почему у русских не так? Почему сопровождающий меня ингуш Ахмед, в неброской джинсовой курточке, так ловко везде ориентируется?

Прилетели — он хулиганским свистом подозвал такси. Пока ехали, шофер затеял какой-то глупый разговор о разнице зарплат в столице и провинции — Ахмед оборвал его пренебрежительным шевелением пальцев. Гостиничный администратор пытался набить себе цену — Ахмед его сухо одернул, деньги достал из кармана быстро, отсчитал точно и резво, спрятал тоже быстро — но не настолько быстро, чтобы портье не оценил толщину радужной пачки.

Едва заселились в номер и швырнули сумки под кровати — Ахмед исчез, посоветовав мне ждать. Меня он называл «Серый». Производное от «Сергей». Ну да, я ведь по паспорту был Сергей.

— Когда начинаем? — спросил я.

— Завтра, — ответил мой провожатый.

— Тогда я пройдусь, — сказал я.

— Дело твое, — ответил Ахмед. Подмигнул и испарился.

Я вышел в город. Купил хлеба и сливочного масла. Расхаживать по незнакомой территории с глупым пакетом харчей было не комильфо, я отнес все в номер, далее фланировал налегке — руки в карманы.

Город Тольятти поразил меня тем, что здесь отсутствовали тротуары, зато проезжая часть пребывала в идеальном состоянии — по гладкому, как бы шерстяному асфальту с вкрадчивым шелестом катились машины, сплошь местного производства, сплошь новые, абсолютно новые, идеально новые. Пахло деньгами и выхлопными газами. Сиденьями в целлофане.

Дважды за вечер мимо путешествующего меня пролетали яркие иномарки: брутальный ревущий лимузин и красный кабриолет неопознанного мною изготовителя. И там и там сидели группы коротко стриженных недорослей с обнаженными крепкими плечами. Была поздняя весна, пыльная, степная, чахлые деревья пытались выжить, уличные фонари тоже. Город был особенный, мрачный, суровый, угрожающе тихий. Из теленовостей я уже знал, что здесь регулярно, примерно раз в год, расстреливают из автоматов начальника местной милиции.

В десять вечера все обезлюдело. Я, в своем клубном пиджаке, бессмысленно шагающий от перекрестка к перекрестку, смотрелся глупо, как капитан Кук, которого аборигены вот-вот пустят на шашлык. Золотисто-сиреневым, в неких кошмарных татарских завитушках замерцали ресторанные вывески; две-три отважные старухи выдвинулись на сбор пустых пивных бутылок; две-три молодежные компании продефилировали, матерясь, — эхо улетало в фиолетовые небеса. Однажды проскочил патрульный милицейский экипаж. Бледные стражи порядка невидящими глазами смотрели прямо перед собой, на полке за задним сиденьем их машины — тоже абсолютно новенькой — громоздились страшными гроздьями апокалиптического винограда стальные шлемы.

Утром следующего дня пришли в скромный офис. Я рассчитывал, что увижу если не конвейер легендарного завода, то хотя бы разгрузочную площадку, то самое огромное бетонированное поле, где рядами стоят многие тысячи новорожденных автомобилей, все сплошь с сиденьями в целлофане — нет, Ахмед привел меня в затрапезную, хоть и просторную, комнатуху на первом этаже девятиэтажного жилого дома. Здесь он слегка сдулся, вел себя вежливо, улыбался, заглядывал в лица суетящихся менеджеров и часто произносил непонятное мне выражение «не вопрос». Меня — усадил на стул. Я огляделся — и едва не захохотал.

Ожидающие на соседних стульях люди — с десяток — сошли бы за мою точную копию: молодые парни в нарядных костюмах. Кто-то вел себя уверенно, закидывал ногу на ногу, черкал в блокноте. Другие прятали глаза и нервно кусали губы. Все резко пахли парфюмом и гуталином. Один насвистывал тему из фильма «Однажды в Америке». У своего непосредственного соседа я приметил разные шнурки: на правом ботинке черный, на левом коричневый. Всякому физиономисту средней степени одаренности было бы ясно, что тут собрались мошенники, подставные директора несуществующих организаций. Злодеи и кидалы. Возле каждого, при галстуке, «директора» суетился некто быстрый, скромно одетый, но с прямым жестким взглядом — реальный мотор аферы.

Двое или трое явно честных бизнесменов выделялись возрастом, осанкой, животами и угрюмо-озабоченным видом — эти держались в стороне от толпы и явно отлично понимали, что происходит.

Ждали много часов. Только ближе к вечеру я подписал бумаги. Несчастный господин Бахтин покупал партию в пятьдесят автомобилей на условиях отсроченного платежа. То есть товар — сегодня, деньги — завтра. Контракт, гарантийное письмо. Ксерокопия паспорта. Пожатие рук. Спасибо. Всего наилучшего.

Я все исполнил изящно: в нужный момент из внутреннего кармана пиджака достал увесистое перо толщиной не менее указательного пальца, чернильное — и изобразил небрежный вензель. Генеральный директор Бахтин.

Демонстрация липового документа далась мне напряжением нервов, но я совладал с собой.

Ахмед по окончании первого — и самого важного — этапа операции не выглядел веселым или удовлетворенным. Скорее, дополнительно напрягся. Я мысленно похвалил его. Правильно, нечего радоваться на полдороге. Расслабимся только тогда, когда машины будут стоять в наших гаражах. Когда бумажки с подписями и печатями превратятся в надежные изделия из металла и пластика, пользующиеся устойчивым спросом.

Вскоре спутник мой опять исчез. Мне сказал, что у него в этом городе есть подруга. Я ему не поверил. Ахмед явно имел здесь земляков-приятелей. Без сомнения, именно они устроили протекцию липовой корпорации «Бахтин и Ко». Кто бы пустил явившегося с улицы никому не известного двадцатичетырехлетнего лже-Бахтина в хитрый, сложный и смертельно опасный автомобильный бизнес?

В номере меня ждали соседи. На вчера еще свободную койку подселили постояльца, тоже кавказца; кавказцев всегда немало вращается в различных коммерциях; новосел, обосновавшись, зазвал друзей, и я подоспел прямо к дастархану. Естественно, был приглашен. Тщательно скрывая неудовольствие, выпил за знакомство.

— Чем занимаешься?

— Всем, — ответил я с особой многозначительной уклончивостью. — Проще сказать, чем я НЕ занимаюсь.

— А чем ты НЕ занимаешься?

— Оружием, наркотиками и торговлей человеческими органами.

Горцы гортанно расхохотались и обменялись фразами на сложном и неопознанном мною языке; скорее всего, я имел дело с уроженцами Дагестана, где на сравнительно небольшой территории проживает не менее двух десятков конкурирующих друг с другом народов, каждый со своим наречием и обычаем — гремучий коктейль в подбрюшье безвременно издохшей Империи.

— Откуда сам?

— Из Москвы.

— И как там, в Москве?

— Денег много, порядка мало.

Новые приятели к моменту моего появления уговорили уже два литра на четверых, и благопристойные европейские личины отпали: мокрые губы и лбы, галстуки сдернуты и выброшены, из расстегнутых воротов рубах лезет густая черная шерсть. Пальцы погружаются в полуразрушенные куриные тушки.

— Не молчи, москвич. Расскажи чего-нибудь.

— Я из вас самый молодой. Мое дело — молчать и слушать.

Лидер компании — седоватый волчара с массивным оплывшим телом бывшего борца-тяжеловеса, с золотым перстнем — азартно выругался и обвел мутными глазами остальных.

— Учитесь, балбесы, — сказал он по-русски. — Вот настоящее уважение к старшим! Слушай, парень. У меня в Москве квартира. Держи визитку. Звони в любое время. Ты реальный мужчина. Я тебе всегда помогу.

Я внутренне ухмыльнулся. Вежливость и умение правильно себя вести всегда были моими козырями.

К недостаткам же я относил неспособность заводить деловые знакомства, и я уже знал, что визиткой никогда не воспользуюсь; седой папик с жестами провинциального мафиози не показался мне человеком, с которым удобно вести дела. Слишком взрослый. Слишком громогласный и высокомерный.

Мне опять налили. От духоты и табачного дыма — курили все, кроме меня, — и еще оттого, что сутки я почти ничего не ел, водка ударила в голову, и я позволил себе несколько секунд помечтать. Вот, срастется афера, я получу свои пять машин, с сиденьями в целлофане, продам их, погашу долги — и обрублю, к чертовой матери, все свои связи, выброшу записную книжку, лягу на дно, исчезну, сменю квартиру, перееду из своего Беляева куда-нибудь на Ленинский проспект, и окружу себя новыми друзьями. Не мелкими полунищими засранцами-голодранцами, а стабильными, прочно стоящими на ногах людьми с деньгами.