Кристиан Остер - Свидания Страница 10

Симон, наверное, им уже что-нибудь сказал.

Ты права. Наверняка сказал.

Ты завтра не работаешь? - спросила она.

Нет. Завтра суббота.

Если ты не занят, мы могли бы завтра увидеться.

Да, сказал я.

Можно встретиться на набережной.

Чуть подальше, сказал я.

На барже, предложила она. В каюте. Их не будет.

Тогда в час.

Не знаю точно, почему я сказал «в час».

Да.

Я проводил ее до двери. Она протянула руку к моей шее. Дотронулась до воротника. Воротника куртки. Поправила его. Я ведь не снял куртку. Она отняла руку.

Симон может вернуться с минуты на минуту, сказал я. Подожди. Я гляну в окно.

Подбежал к окну. Нигде никого.

Иди, сказал я. До завтра.

И закрыл за ней дверь.

Симон вернулся поздно. Один. Я спал. Заснул с трудом. После его прихода заснуть уже не смог. Притворился спящим. Боялся, что Симон заглянет в комнату для гостей, захочет со мной поговорить. Он не заглянул. Меня его судьба теперь не слишком интересовала. И видеть его физиономию хотелось пореже. Одри пришла сюда ради меня. И ушла тоже.

Я сам не понимал, что я для этого сделал. Разве что любил Клеманс. И ждал ее. Ничего больше. Это примерно все, что Одри знала обо мне. Что я люблю. Даже про ожидание не знала. Она и видела-то меня раза четыре-пять. С Клеманс. А после я у них не бывал. Я ее не увидел. Или едва-едва. Скрытная. Это я заметил. Она что-то скрывала. Но она меня тогда не интересовала. Я ее не ждал. Я ждал ее только со вчерашнего дня. И не ради себя. Разве что чуть-чуть. Но ждал. И с какой-то все-таки целью. Этой целью была она сама. Стала теперь она сама. Словно бы формальное ожидание наполнилось содержанием.

Существовала женщина, которая меня хотела. Я ее не любил. Но.

Но она поправила мне воротник.

Вот так взяла и поправила.

У Клеманс ушло на это три года.

У Одри нет.

Она не стала ждать, чтобы поправить мне воротник.

Она ждала для этого только меня.

И просто поправила.

Я ее не любил, нет. Но жест мне понравился. Он меня тронул. Меня тронула женщина, которую я не любил. Которую я ждал для другого. Может быть. Посмотрим, сказал я себе. Завтра. В любом случае у меня завтра свидание. Это хорошо. А то сегодня я ее даже не разглядел. Едва взглянул.

От Симона я ушел утром, на три часа раньше, чем нужно. Об Одри мы больше не говорили. О няньке тоже. Я поцеловал детей, чувствуя, что больше не вернусь. Отдал Симону ключи.

Ты позвонишь? - спросил он.

Да, ответил я.

Зная, что лгу. Я шел на встречу с его женой.

Возможно, я даже пересплю с его женой. Все к тому идет. Почему бы нет? Раз она этого хочет. Видимо, хочет. И тогда все станет ясно.

Нужно, наверное, чтобы я ее захотел.

Но спешить совершенно некуда. Разумнее сначала ее полюбить. Зачем делать ей больно? Ведь она меня любит. Ну, как я ее понял. Само собой, я мог ошибаться.

Последнее предположение я отбросил. В своей жизни я слишком часто его допускал. И оно слишком часто подтверждалось. Но сейчас нет, сказал я себе.

Итак. Она меня любит. Надо спросить ее почему, подумал я. И как. Словом, ситуация не из худших.

Но это все равно что идти на свидание без цветов. Хорошо бы ей что-нибудь принести. Немного любви, подумал я. Капельку для начала.

Это было не очень сложно. Любви у меня в запасе хоть отбавляй. Все, что я недодал Клеманс, лежало мертвым грузом, или нет, не так, я слишком много отдал Клеманс, и от этого во мне образовалась пустота, но если вложить в нее чуточку надежды, какую-нибудь крупинку, может, пустота и заполнится.

Я шел как по угольям. Попутно думал о том, почему предложил час дня. Скорее всего потому, отвечал я себе, что имел смутное намерение пообедать с ней. Чтобы мы не сидели просто так друг против друга, а были чем-то заняты. Я рассмотрел бы ее в подходящей обстановке. Время от времени она глядела бы себе в тарелку. А я тогда видел бы ее со стороны.

Предполагалось, разумеется, что она приготовит на барже обед. Или нет, подумал я, лучше мы где-нибудь еще пообедаем. На берегу.

Я опережал события. До баржи я еще даже не дошел.

Но, как это и бывает, - взять хотя бы мое возвращение домой накануне, - можно выйти раньше или позже, можно медлить и тянуть, все равно придешь, куда шел.

Я поднялся на палубу, она была совершенно пустынна. Я так говорю пустынна - понятно, я не ожидал увидеть там толпу. На той стороне, что обращена к реке, стояли два пустых шезлонга, скрытые кадками с бамбуком. С плывущего по Сене речного трамвайчика доносился приглушенный рассказ экскурсовода, на стульях рядами сидели люди и фотографировали солнце, они меня видели.

Я постучал в дверь каюты, я гордился в душе, что солнечным днем спускаюсь в недра стоящего на причале судна. Не могли же те люди знать, что я здесь в первый раз.

Моя первая баржа, говорил я себе. Я пытался смотреть на вещи со стороны. Моя первая баржа и женщина на ней, женщина, которую я не люблю, зато она любит меня и специально решила ждать меня тут, зная, что я сюда не приду.

И вот я пришел.

Пришел туда, где она меня ждет.

Замечу, она упростила себе задачу, взяв и позвонив мне по телефону.

Она сжульничала, сказал я себе.

Но и я тоже.

Я тоже жульничал. Когда ждал ее.

С Симоном.

Как если бы.

И вот.

Постучал в дверь каюты.

Совсем как если бы.

Я нес маленький запас любви, так сказать, в ручном багаже, а именно в голове или, может, в сердце, для меня это одно и то же, я словно бы прихватил его с собой в короткое путешествие, дня на два, не больше, как раз на уикенд.

Одри, разумеется, появилась снизу, иначе и быть не могло. Она поднималась мне навстречу. Я ее не слышал. Надо же, какая глубокая штука баржа, подумал я. Целое дело подняться.

Я увидел ее в круглое дверное окошко. На долю секунды. То есть, можно сказать, и не увидел вовсе. Только улыбку. Но улыбка эта говорила, что сейчас она мне откроет и уже открывает, что она рада открыть мне дверь, а если рада, значит, на что-то надеется.

Ну, например, что я пришел не напрасно. Она даже была в этом уверена. Так мне показалось. Я же нет. Я был уверен только в том, что пришел.

И то не совсем. Хотелось бы увидеть себя, чтобы в этом убедиться.

Она открыла дверь. На мгновение дверь загородила ее лицо.

Потом она появилась снова. Появилась вся целиком. Сказала: входи.

Увидишь тут ее, как же. Она пропустила меня вперед. Мы вошли в рубку. Она указала на лестницу. Добавила: осторожно, не стукнись головой. Я стал спускаться.

Внизу, и не так уж глубоко, помещалась гостиная, ковры, какие были у меня в детстве, и мебель, которая могла бы принадлежать моей матери. Круглый стол, на нем газеты, свежие, диванчик, обитый ситцем, картины с изображением лошадей и окна. Настоящие окна. В гостиной было светло. Мы находились выше уровня воды.

Хочешь что-нибудь выпить?

Я ответил: да. На самом деле я хотел есть. От всего происходящего у меня разыгрался аппетит. Она сунулась в буфет. Хоть бы она села, подумал я. Она стояла наклонившись, я видел ее в три четверти. Потом она повернулась ко мне с двумя стаканами и, соответственно, бутылкой в руках. Но продолжала молчать, и тишина мешала мне сосредоточиться. Хорошо бы навести ее на какой-нибудь банальный разговор, например, о жизни на воде, такой неподвижной, если не считать качки, а вода течет себе и течет, ну, во всяком случае в реке, короче, казалось бы, подходящая тема, но не получилось. А ведь мне как раз хотелось сидеть спокойно и смотреть на нее, думая о другом.

Все это так странно, сказал я.

Для банального разговора не слишком удачное начало.

Что тебя удивляет?

Ты, сказал я. Ну, что ты мне позвонила. Что именно ты. И что я.

Я встретился с ней взглядом. Н-да.

Ты хочешь сказать «мы».

Я опустил глаза. Я пока еще не ощущал себя внутри этого «мы». Я не прочь был подойти поближе и, собственно, уже подошел и вглядывался в пейзаж, где якобы должен был находиться вместе с ней, но ничего определенного не видел, все расплывалось.

Как вода за окнами.

Чем я это заслужил? - спросил я. Разве я что-то такое сделал? Мы едва знакомы.

Я не решаюсь говорить с тобой о Клеманс, ответила она.

Теперь она уже сидела за столом, держала стакан, я тоже. То есть мы сидели вместе, рождалась какая-то атмосфера, но я ее, эту женщину, пока еще видел смутно и говорил себе, что торопиться некуда. Кстати, сообразил я вдруг, упоминание о Клеманс не сделало мне больно. Что за поразительные минуты.

Не понимаю, при чем тут Клеманс, заметил я.

И подумал: надо же. Я это имя вслух произношу. И ничего. Я чуть было руки не потер от удовольствия. Кажется, эта девица начинает мне нравиться. Я такого не предполагал. Что она мне просто понравится. Что мне с ней будет приятно. Вот так спокойно говорить о Клеманс. Я грежу.

Не заводись. Выслушай сначала, что она скажет.