Дмитрий Каралис - Дела семейные Страница 10

Братья разом крякнули и опрокинули по стопочке. Отец принялся закусывать, дядя Жора внимательно наблюдал, как он управляется с бутербродом и хрустит луком.

— Все-таки ты больше похож на меня, чем я на тебя, — сказал дядя Жора брату, не притрагиваясь к закуске.

Отец замер, постигая мысль.

— Уж на что я люблю пожрать, но ты мастер! — Он глянул на часы. — Начало пятого, а он уже ест!

— Я жакушываю, — сказал отец и прожевал. — Это две большие разницы.

— У тебя на все есть оправдания, — дядя Жора потянулся к вареному яичку. — Это я прост, как ребенок: виноват, так виноват. Каюсь. Хочется выпить в четыре утра, я искренне говорю: хочется выпить!

Незнакомому человеку, окажись он за столом с моим дядькой, могло показаться, что он имеет дело с горьким пьяницей, которого к концу посиделок придется вытаскивать из-под стола и волочить до кровати. Но, как самая веселая девушка в компании далеко не всегда оказывается самой доступной, так и дядя Жора со своими подначками быстрее догнать и перегнать Америку по количеству спиртного на душу населения, никак не тянул при ближайшем рассмотрении даже на звание простенького выпивохи.

Стоило приглядеться, и его секрет легко раскрывался. Первые две стопки дядя Жора принимал, как радующую необходимость. После третьей, когда пружина застолья начинала стремительно разжиматься, и близкий восторг в душах заставлял сидящих за столом говорить громче, а глаза смотрели веселее, дядька начинал половинить стопки, а то и пропускать вовсе. При этом, как фокусник, отвлекающий внимание от правой руки, он принимался усиленно жестикулировать левой. Или бросался усердно предлагать сидящему напротив огурчики, грибочки, протягивал блюдце с зубками маринованного чеснока… Его собственная не выпитая стопка оказывалась надежно замаскированной в гуще посуды и зелени, прикрыта дымовой завесой шуточек и свободного трепа: «Наливаем по четвертой! Четвертая по постановлению Совета министров не закусывается!» После пятой и шестой дядька мог идти в соседнюю комнату, ложиться на диван и смотреть телевизор — компания плыла вполне самостоятельно, и потребность в капитане-тамаде возникала лишь, когда кончалась выпивка или закуска. Дядька появлялся так же неожиданно, как исчезал, и поддерживал любой разговор, словно он его и начал.

Вот и теперь, подначив отца выпить, он незаметно улизнул от костра и стал готовить снасти для вылова щук. Когда заметно рассвело, и отец пропустил три стопочки, мы втроем перевернули лодку в исходное положение и, послушавшись команды капитана — «Вперед, на рыбные заготовки!» дружно ударили веслами по холодной воде. Дядя Жора совершенно трезвый сидел на корме в спортивной шапочке и короткими репликами направлял нашу текущую посудину к известному лишь ему месту лова. В ногах у него лежали: рюкзак с едой, выпивкой и набором блесен; топор для оглушения крупных щук; котелок для вычерпывания воды; две удочки, спиннинг и садок на длинной ручке — чтобы подцепить рыбину еще в воде, когда она, подведенная на леске к борту лодки, чаще всего срывается.

Туман желтыми клочьями цеплялся за камыши, лежал сизыми слоями по курсу лодки, скрипели уключины, всплескивала вода под веслами, и плыть было интересно и жутковато. Едва мы отплыли, берег с оставленным лагерем затянуло туманом, но дядя Жора уверил, что наше место он найдет вслепую, с завязанными глазами, ночью — такова мощь его внутреннего чутья, а уж позднее, когда рассеется туман, мы и сами увидим наш холм с палаткой. Отец только хмыкнул, сдвинул на затылок старую фетровую шляпу и поинтересовался, всю ли выпивку брат сложил в рюкзак.

«Стоп! — приказал дядя Жора, когда мы вошли в такой густой туман, что его можно было разгонять ладошкой. — Кажется здесь. Точно, здесь». Он велел нам равномерно рассесться по лодке и ловить на червя лещей, окуня и крупных ершей, придающих ухе неповторимый аромат, а сам потрещал катушкой спиннинга, прицепил желтую извивистую блесну размером с хорошего карася и ловким движением закинул ее далеко в туман. Мы слышали, как она вкусно чмокнула воду…

— Осенняя щука лучше всего, — неспеша наматывая катушку, предвкушал дядя Жора. — Жирная, ядреная, крупная…

Мы с отцом нацепили червяков и забросили удочки рядом с бортом, чтобы видеть поплавки. Мой почти сразу ушел под воду, и я, качнув лодку, вытянул окушка размером с ладонь. Он затрепыхался в лужице на дне лодки, и отец помог снять его с крючка. Тут же клюнуло у отца, но сорвалось. Он сменил наживку и вытащил увесистую серебристую плотвичку. «Брать?» — спросил отец. «Кинь в лодку, пусть валяется, — равнодушно сказал брат. — Мелковата, но наживца, может, сгодится…» Он уже несколько раз впустую пробороздил блесной-карасем водные просторы, и начинал нервничать. Мы с отцом почти одновременно сняли с крючков по приличному окушку, и дядя Жора, порывшись в рюкзаке, заменил большую бронзовую блесну на маленькую серебристую.

— Мы брали выпивку, чтобы не оставлять ее в палатке, или чтобы пить? — насадил нового червяка отец. Ему, похоже, нравилась такая рыбалка.

— Пить, пить! — нервно сказал дядя Жора. — Вот я поймаю, и выпьем.

— А если не поймаешь?

— Не говори под руку! — огрызнулся дядька, закидывая блесну и склоняя голову, чтобы услышать, как она плюхнется в воду; из тумана донесся дряблый взбульк, дядя Жора начал наматывать леску на катушку и шепотом выматерился. — …! Оторвалась! Такая хорошая блесна была! С вашей болтовней тут ничего не поймаешь… Сидят, понимаешь, лясы точат…

Мы стали сочувственно выяснять, как оторвалась блесна — от развязавшегося морского узла на леске, или ее оторвала рыба? Ни проронив ни слова, дядя Жора порылся в рюкзаке и вытащил новую блесну — с красными перышками под окуня. Мы отвернулись к своим поплавкам, чтобы не сглазить его рыбацкое счастье и не прозевать своего. Дядя Жора сопел, шуршал курткой и, встав в полный рост, попросил: «Пригнитесь, а то зацеплю!». Придерживая удочки, мы с батей присели на дно лодки, и услышали, как дядя Жора раскручивает над головой спиннинг, чтобы закинуть блесну подальше. Лодка резко наклонилась в одну сторону, в другую, скакнул котелок, и я услышал мат-перемат и удивленный всплеск сонной воды, в которую рухнул дядя Жора. Лодка выровнялась, качнулась на волне, но тут же ее нос задрался вверх — то фыркающий дядя Жора крепкими руками притопил корму, стараясь быстрее влезть обратно. Я бросились ему на помощь, и лодка еще выше задрала нос, словно собиралась выйти на глиссирование. «Назад! — неожиданно рявкнул отец. — Он сам!»

Корма двухвесельной прогулочной лодки (а именно таковой следовало считать отвязанную от мостков посудину) имела фасонистую полукруглую спинку, которая и мешала теперь дяде Жоре забраться обратно.

— Только не суетись! — тихо и властно сказал отец.

— Я не суечусь, — отплевывался от воды дядя Жора. — Мы и не такое видали! Хрен ли нам… Ты же знаешь, я висел в небе над Сахали… твою мать, сапоги бы не потерять

Мы с отцом присели в носу лодки, чтобы понизить центр тяжести и не дать дяде Жоре перевернуть ее.

Сделав несколько попыток выпрыгнуть из воды и лечь на спинку кормы животом, дядя Жора вопреки окрикам отца попробовал проникнуть в лодку с борта — именно такая позиция, как совершенно негодная, перечеркнута красным крестом на плакатах по правилам поведения на воде — и чуть не перевернул нас вместе с рюкзаком, звонким котелком, острым топором и удочками…

— Осел! — заорал отец. — Цепляйся за корму, и мы шпарим к берегу, в воде теплее.

— Гребите! — согласился дядя Жора, цепляясь за корму. — Да побыстрее! Замерзну!

Мы с отцом быстро вставили весла и закрутили головами, высматривая направление, в котором нам следовало буксировать попавшего в беду дядю Жору.

— Куда? — в один голос воскликнули мы.

Туман и не думал рассеиваться. По моим прикидкам, мы были метрах в двухстах от берега, но самого берега не видели. Обещанный холм с палаткой мог учуять только сам дядя Жора, своим феноменальным чутьем и чувством ориентировки выбравший место для рыбалки.

— Туда! — приподнимаясь над кормой, ткнул пальцем дядя Жора. — Кажется, туда. Только быстрее — холодно!

Мы налегли на весла. Дело было нешуточное. Если дядя Жора ошибся, мы удалялись от берега, продлевая его страдания. Если плыли правильно, в воде ему предстояло пробыть минут десять. А что на берегу? Потухший костер и холодная палатка? Тут любую болезнь подхватишь, не говоря уже о сердце. Лодка двигалась медленно.

— Спокойно! — сказал отец. — Перестаем на минуту грести! Кирилл, следи, чтобы лодку не развернуло.

Он достал из рюкзака фляжку с капитанским можжевеловым джином и протянул брату, чтобы тот согрел внутренности и избежал хотя бы воспалений. Снял с его головы мокрую шапочку и потуже нахлобучил ему свою фетровую шляпу.