Зуфар Гареев - Показания Шерон Стоун Страница 10

– Да ладно уж, по копейке. Как у Христа за пазухой всю жизнь каталась.

– Теперь пришло время другой пожить за пазухой, значит…

Воняло отмахивается:

– Да ну! У нее этого добра у самой знаешь сколько!

– А тогда чего?

– Политический момент требует. Разведемся – не обижу тебя. Тихо-мирно, по-быстрому. Заупрямишься – ты меня знаешь. Ты знаешь, сколько я народу похоронил.

Ужас сковывает Людмилу Алексеевну.

– И ты… Ты… Ты и меня можешь? И как ты мог такое даже произнести?

– Люся, ты меня знаешь.

– Она красивая? Молодая?

– Да.

Супругу прорвало, она навзрыд:

– Вот значит как вышло, Геннадий…

– Не дури. Не склеится – снова поженимся. Я ж тебя люблю.

Нет, не всегда унижен Виктор Чепель, как можно было подумать. Нынче к нему откуда-то пришла ирония.

«Она сказала, что я – загнанный в угол сексуальный зверек для личного пользования. Посмотрим, как ты попоешь, сучка, когда ты реально столкнешься с этим зверьком… зверищей… зверем…»

– Вернемся к первому мужу, Марина Сергеевна. Вы хорошо его знали? Вы замечали некоторые странности… Что Вы, вообще, в знаете о нем?

– А что я должна знать о нем? Я знаю, что у него голубые глаза… были в детстве, кажется… Перед смертью они стали чайного цвета.

– Чайного? Вы в романе наверно напишите, что он перед смертью пил много чая?

– Не замечала.

– Негусто… Что еще?

– Знаю, что у него очень маленький член…

Чепель усмехается:

– Этого недостаточно для следствия.

– Я не виновата, что его маленького члена недостаточно для следствия. Если б я знала, что этот штрих важен, я бы заставила его нарастить с помощью вакуумной помпы.

Она записывает этот удачный каламбур в блокнот, потом с интересом вскидывает глаза:

– У вас наверно достаточный?

Чепель закипает – как-то внезапно, в один момент (и куда делась ирония):

– Да! Достаточный!

– Вы уверены в этом? Вы не льстите себе?

– Какое это имеет отношение…

– Имеет. Я должна написать, что у Вас член был больше, чем у покойника, хотя покойник был прекрасным человеком, прекрасно играл в любительском театре.

– И что?

– И вы от этого получили в душе удовлетворение.

– Я – удовлетворение?

– Да. Все мужчины получают удовлетворение, когда видят несколько меньший член другого мужчины в бане.

– Кто Вам сказал?

– Фрейд.

– Я никогда не был в бане с другими мужчинами.

– А что Вам мешало? Тайный страх?

– Не знаю.

– Но вы могли там оказаться и получить удовлетворение. Это не трудно представить.

– Ну, хорошо! Я оказался там и получил удовлетворение. – Из Чепеля сарказм хлещет через край. – Как всякий латентный гомосексуалист. Кто это сказал?

– Фрейд, конечно.

Между тем вдруг наступил неожиданный просвет в этом дурацком абсурдном деле. Понятно, что ликованию не было предела!

Иван Макарович стоит навытяжку с телефонной трубкой в руке. Звонок из о-о-о-очень высоких инстанций.

Кузнецов вдохновенно, с замиранием отвечает:

– Есть! Так точно! Немедленно!

Кладет трубку, трижды ее поцеловав, на цыпочках выходит в коридор.

Толкает первую попавшуюся дверь. Это кабинет Жуликова.

Жуликов оформляет протоколы допросов. На стене – портрет Председателя Правительства.

Кузнецов аж приплясывает от счастья.

– В Генпрокуратуру дело забирают, так-то вот! – Крестится. – Отвели чуму! Понеслась изба по кочкам!

Снова крестится на портрет Председателя, но вдруг становится строг.

– Жмуриков, это что?

– С Президентом хочу быть, Иван Макарович, как всякий гражданин…

– Гражданин? С Президентом хочешь быть? Во-первых, это не Президент, а Председатель…

– Дык поху! Одна байда.

Кузнецов берет со стола папку – и ахнул этого негодяя Жуликова по голове!

– Во-вторых – а он с тобой хочет быть?

Жуликов потирает тупой шарабан:

– Да я ж просто…

– Думай, что говоришь! Чтобы ответил мне на вопрос: а Президент хочет с тобой быть? Завтра с утреца коротенько доложишь.

Жуликов вяло еськает и снимает портрет Председателя, вешает портрет Кузнецова.

Кузнецов одобрил:

– Правильно. Не дорос еще.

Уходит, бормоча:

– С Президентом он хочет быть… Я может тоже хочу. Но всегда подумаю: а он хочет? Он-то хочет со мной быть?

Возвращается в кабинет, мурлыча:

– В Генпрокуратуру… В Туратутуру – страшную дуру … Вон как в рифму пошло!

Светочка интересуется:

– Кундеева звать?

– Зови!

Кундеев подтягивается незамедлительно.

– Фу! Вот и не верь после этого всяким силам! – доверительно сообщает Иван Макарович. – Я ведь к колдуну ходил. Обещал он напустить кой-куда астралу всякого. Напустил, без дураков! Точно на тыщу рубликов напустил, отработал без обмана.

– Я тоже молился. Вернее, жена ходила свечку ставить. Значит, отправляем?

– Отправляй немедленно! А то еще передумают.

– Не передумают. Дело большой политической важности. Это их компетенция.

– Вот и я говорю. «Олигархи рвутся в Кремль»! А мы здесь при чем? Не к нам же рвутся они, логично? Как гора с плеч.

– Уже лет двадцать как рвутся, Иван Макарыч. Все прорваться не могут…

– Правильно, пусть сами разбираются. Не хватало нам еще тут политики. – Он смеется как ребенок: переливчато, высоким голосом. – А еще и порнография, епт! Это ведь какая смесь получается?

– Вот именно, смесь получается по самое не балуй!

– Фу, аж сердце защемило… Ну-ка, налей мне лекарство.

Кундеев наливает стопарь, Кузнецов пьет, дико вращает глазами.

– Это ты правильно рецепт подобрал, наш рецепт.

– Да уж стараемся…

– Видишь, Кундеев, как трудно выйти на пенсию с почетом. Так и норовят подставить, причем, все! – Бухнул кулаком по столу. – Все как один! Человек человеку – волк, а не товарищ.

– Ясный пень.

– Вот откуда она свалилась на мою голову, эта Трегубова? За что?

– Ну теперь отвязалась. Секс, понимаешь… Чума это, а не секс!

– Да у нас тут круглые сутки секс, если разобраться! Да еще она лезет со своей ЖПО. Иди. – Окликает на пороге. – Немедленно загрузи Чепеля делом! И кроссвордик мне с утреца не забудь подкинуть – умный, заковыристый…

Он шевелит пальцами в воздухе:

– Чтоб мозги размять как следует.

– «Тещин язык»?

– Нет, давай «У самовара».

Мурлычет, игриво шевеля пальцами в воздухе:

– У самовара я и моя Маша… Ну, пронесло так пронесло!

Потом грозит кулаком невидимому врагу, вертит фигой:

– На! На, козел! Лажанул!

Как известно, нет ничего слаще голосов влюбленных в ночной тиши, это всякий поэт знает. Как дрожат их сердца, как вздымаются перси, горят огнем ланиты…

– Давай тогда попробуем так… Значит, я – мороженое, ты купила и начал лизать. Нет, я – банан. Ты купила, почистила и взяла в рот…

– Если бы ты был незнакомый мужчина, тогда еще может быть. Но ты – мой любимый.

– А вот Зизи… – в который раз устало повторяет Чепель.

– Вот и иди к ней – вытворяй с ней все такое! У нее на лбу написано, что она шлюха! А я нет! Я – невеста, у нас должно быть все красиво!

– Она не такая! Она честная и хорошая!

Чепель обиженно одевается, спускается во двор. Бредет на знакомую детскую площадку, садится на качели.

Как всегда тут трутся какие-то малолетки. Включена музыка, льется читка.

Я родился в трущобахИ ел грязные щи,Я унижен был всеми без мазы,Об меня вытирали гнойные прыщиОтморозки, лошары и гоблины.

Малолетки подхватывают:

И с дивчонками у меняне катили понты.Они любили другихИ любили баблоВо!Во!Во!

Солист жжет дальше:

Но но днях я тачку купилИ стал сильным мира сего.И все дивчонки у ног моих сталиИзвивацца,Но когда я увиделВичкины буффираБез базара я понял…

Хор:

…эта телка моя.Тока мне суждено с ней навекиСасаца.

– Эй, детки, вы чего? Какие еще буфера?

– Ну, буфера… Ну, шары такие у Вички… Классные, короче!

– А ну брысь по домам!

Малолетки нехотя уходят, бурча:

– Запарил…

Уже второй час Вика одна.

В трубке мамин голос.

– Так он у нее? У красавицы этой заморской?

– Мама, ну он не может, чтобы не сунуть женщине черт знает куда… Черт знает куда!

– И чего он там нашел? Ты в душу загляни, а не туда, правильно?

– Правильно. Оттуда выходит какашка.

– Вот именно, больше ничего не выходит! Тьфу, все они козлы доча! Знаю – жизнь прожила. Ну ладно, пусть дурь-то выплеснет раз так…

Вика молчит.

Мама охает:

– Ой, развратный, ой, развратный до чего… Хоть и выгодный жених, а развратный… Или отправить его в Бронницы к себе, как думаешь? На черта сдался нам муж такой, как думаешь?

Макс удивленно встречает Чепеля в своей холостяцкой квартире на Бауманской. С чего это Чепель приперся с букетом цветов?

– Это ей? Слушай, ну тебя глючит.