Тимонг Лайтбрингер - Ненависть, Неверие, Надежда [проза] Страница 10

Пусть они будут счастливы! Пусть будут счастливы любящие друг друга люди ! Пусть учатся любить, ничего не требую взамен. Пусть учатся любви дающей. Любви - солнцу.

Да, подумал он, - пусть будет так.

Да будет так !

Мертвый Город

Он есть - и вместе с тем его не существует.

Он всегда был - но раньше о нем предпочитали молчать.

Он манит тебя как нечто сладостно-запретное - и вместе с тем его подлинную горечь успевают ощутить немногие.

Он подобен строящейся Вавилонской башне, но все больше желает забраться на его вершину.

Он растет вовне и внутри незаметно, оплетая своей паутиной все уголки твоей души. Именно поэтому многие считают его несуществующим.

Издалека его смрад кажется благоуханием, а огни пожара - милой иллюминацией.

Из него практически никто не возвращался. А немногие вернувшиеся уже не были людьми.

О нем сказано так много ... но все это не уменьшает число паломников в него.

Он никогда не жил - именно поэтому он не ведает, что такое смерть.

Он был рожден вместе с человеком. Исчезнет ли он раньше него ?

Да, он выглядит как целый город. Но это - Мертвый Город.

Это город почившей любви. Кладбище.

Могилы, могилы, могилы...

Каждая из них - уникальна в своем роде. Но нужна ли уникальность мертвецам ?

Надгробные камни - и надписи, надписи, надписи...

"Начни себя ты ублажать, и тряпки хватит уж стирать !", - как будто визжит первый.

"Козлом он был - козлом он и остался ... его прибью, другим чтоб не достался !", - грозится что есть силы второй.

"Ну сколько можно, в самом деле, меня иметь уже в постели ?!" - надрывается в своем беззвучном возгласе непонятно к кому третий.

"Меня тоска по мужу гложет ... боюсь, любовник не поможет ..", - неуверенно-робко грустит четвертый.

"И без семьи есть в жизни много дел ... пусть сдохнут все, кто нас не захотел !", - как будто приказывает прочим мертвым пятый.

"Я не люблю тебя, вот так ! Я лучше сдохну ! Сам дурак !", - заходится в истерике шестой.

"Все бабы что дуры, а я - королева ! Мне можно направо, мне можно налево !", - безапеляционно уверяет других мертвецов седьмой.

"Чем меньше женщину любить, тем легче нам ее избить !", - делится мертвецкой мудростью восьмой.

"Я знаю точно, мне ты изменил ! А ну молчать, ты сердце мне разбил !", - тараторит свое заунывное девятый.

"Не верь, не бойся, не проси, обиду жизнь сквозь пронеси", - призывает к смирению десятый.

"Любовь что сон - а сны умрут. Лишь деньги счастье нам дадут", - кичится своей стоимостью одинадцатый.

"Люблю себя. А вот других - простите, други, я не псих !", - тайно признается двенадцатый.

"Любви нам дали боги рай ... хорош лежать, давай вставай !", - откровенно бредит тринадцатый.

Могилы, могилы, могилы ...

Это вечное кладбище.

Практически каждый приходит сюда до того, как прийти на свое подлинное место.

Он молча разрывает собственными руками холодную мертвую землю, и также беззвучно закапывает себя сам.

Пришедшие сюда - умершие добровольно. А восставшие из мертвых уже так мало похожи на людей.

Никто не знает, есть ли воскрешенные. Но восставшие из мертвых часто бродят по улицам еще живых городов. И невозможно выразить мучающую их боль словами.

Существует легенда, что восставших может исцелить только создавший их. Но немногие воскрешенные знают иную правду.

Они знают правду о Живом Городе.

Он есть - и вместе с тем его не существует.

Он всегда был - но раньше о нем предпочитали молчать.

Он поначалу отвращает тебя как нечто невыносимо горькое - и вместе с тем его подлинную сладость успевают ощутить немногие.

Он подобен возвышающейся среди низин древней горе, но все меньше желает забраться на его вершину.

Он растет вовне и внутри незаметно, освещая своим сиянием все уголки твоей души. Именно поэтому многие считают его несуществующим.

Издалека его благоуханием кажется смрадом, а огни иллюминаций - огнем пожаров.

Из него практически никто не возвращался. А немногие вернувшиеся уже не были людьми.

О нем сказано так много ... но все это не увеличивает число паломников в него.

Он никогда не умирал - именно поэтому он не ведает, что такое смерть.

Он был рожден задолго до человека.

Вспомнит ли тот о нем ?

Может быть, отец

Может быть, тебе суждено будет обо мне вспомнить. Может быть, мне повезет о тебе не забыть. Может быть, ты еще сумеешь измениться – и, быть может, это будет еще не слишком поздно хоть для кого-нибудь, исключая тебя самого. Самой последней всегда умирает надежда, корчась в нестерпимых муках.

Эта моя надежда умерла уже давно.

Сколько бы ни прошло лет, я не смогу избыть память о своем прошлом. Сколько ни пройдет лет, тебе невозможно будет его изменить. Ошибки прошлого невозможно исправить, не осознав их как таковые. Невозможно откупиться от них золотом, нельзя просто отмахнуться от них. Время расплаты однажды приходит, но чем будет платить нищий ? Так у отбирающего будет взято последнее – его собственная жизнь, чтобы стать залогом в новом рождении.

Невозможно передать словами то, что я чувствовал тогда – и эту боль невозможно забыть. Сердце – слишком чувствительный орган, и шрамы на нем могут заживать всю жизнь. А твоя операция длилась долгие годы.

Ты знаешь, из тебя не получилось отличного врача, но зато получился бы прекрасный мясник, если бы ты сумел еще немного сконцентрировать свои усилия. Еще щепотку жестокости, еще пригоршню злобы, еще килограмм самодовольства и высокомерия, еще пару литров чужих слез – готов поспорить, тебе бы понравилось. Но бремя расплаты однажды приходит и тюрьмы рушатся. Когда будут разрушены все тюрьмы людских страданий – этот мир преобразится.

Я помню, тогда мне не хотелось жить – а сейчас я хотел жить бы вечно. Тогда каждый день мог стать адом – сейчас раем постепенно становится вся жизнь. Тогда я вынужден был бояться самого себя – сейчас я могу дарить себя другим. Тогда злоба спалила все крылья – сейчас уже почти выросли новые.

Удивительная прихоть судьбы – ты должен был быть в моей новой жизни, и тебе не следовало в ней быть одновременно. Твое участие в ней стало для меня и благословением, и проклятием, но теперь я отчетливо знаю, что из них больше – потому что стены тюрьмы уже рушатся, а сердце мое до сих пор бьется. Следовало пройти пешком через ад, чтобы, наконец, почувствовать за спиной свои крылья.

Справедливость восторжествует, и круг замкнется – пусть и не сейчас. К тому времени, как это случится, я уже успею позабыть о тебе – потому что в сердцах людей долго живет только добрая память, иначе бы сердца давно истекли кровью. Я омою свое сердце в водах времени и очищу его от памяти прошлого, но помни о том, что свое прошлое тебе придется искупать самому. Успеешь ли ты искупать его в водах раскаяния ?

Удивительная прихоть вселенной – изменяя себя, мы помогаем меняться тем, кого любим. Но я уже не уверен, что до сих пор люблю тебя – а тебе следует хотя бы перестать презирать. Времени на это остается совсем немного, потому что эта самосозданная тюрьма – последнее, что еще соединяет нас.

Но теперь я не жалею о своем прошлом – если бы оно было иным, я бы, возможно, так и не сумел увидеть прутья уже своей собственной тюрьмы – а без разбития клетки не может быть речи о полете. Надеюсь, что мне не придется также жалеть и о своем будущем.

Время меняет людей. Время меняет миры. Время меняет вселенные. Поток времени постепенно омоет прошлые раны, а ветер перемен высушит их, потому что когда тебе даются крылья, это преступление – не взлететь. Я готов простить тебя – но помни, что еще никто не убегал от самого себя и существует как минимум один миг на крае этой жизни, когда человек наконец узнает, кто он – хочет он того или нет.

Может быть, ты сможешь раскаяться раньше, чем этот миг наступит. Может быть, надежду еще можно воскресить. Может быть, любовь еще не до конца покинула наши сердца. Может быть, мы еще сумеем встретиться  друг с другом в один, самый последний раз.

Может быть, отец.

Нездоровый ум

Тьма. Свет. Тьма. Свет.

Бесконечный, нескончаемый поток чередований. И не было видно его окончания, и не найти теперь уже было его начала.

Тьма. Свет. Тьма. Свет.

Были мгновения, когда сознание практически полностью отказывало - а на его место приходили липкие, скользкие, пугающие своей безысходностью минуты сумасшествия. Так невыносимо сильно в эти мгновения хотелось покончить с собой - покончить разом, махом, одним последним, финальным финишным рывком, ни на секунду не жалея о сделанном выборе, - потому что только в нем и оставалась единственная, последняя, горькая капля свободы…