Леонард Терновский - Касьянов год (Ландыши) Страница 10

Снова придвинув к себе листок, Костя дописал:

Сегодня Сахаров, наш заступник и наша гордость, лишен свободы передвижения, лишен всякой поддержки, лишен общения с друзьями и единомышленниками. Он наглухо заперт в Горьком, поставлен под надзор милиции. КГБ в любой момент может сделать с ним все, что угодно. А я спокойно живу в Москве, волен пойти в театр или на концерт, могу весело болтать с приятелями. И меня не касается что творят гэбэшники с высланным академиком?!

Есть времена и обстоятельства, переворачивающие привычные понятия и оценки. Когда позорно сидеть в судейских креслах и почетно — на скамье подсудимых.

Мне стыдно сегодня, что я на свободе!

Костя встал из-за стола. Закурил. — Что теперь делать с письмом? Перепечатать на «Эрике» и подписать привычным — «Арк. Бухман»? Нет, такое можно подписывать только собственным именем! Да и машинки сейчас у меня дома нет, — вспомнил он, — ее на днях увезла Валя чтобы напечатать какие-то хельсинкские документы.

Он поставил под обращением свое имя и фамилию. Погасил сигарету. — Семидесятая статья, — вспомнилось ему пророчество Софьи Андреевны по поводу его фельетонов. — Что ж, пусть будет семидесятая.

Костя посмотрел на часы. — Двенадцатый час. Ната вот-вот приедет. Интересно, что она скажет, прочитав мое творение?

Услышав, наконец, знакомый двойной звонок, Костя без раздумий распахнул дверь. Но на пороге он увидел не Нату, а небольшого роста мужчину в спортивной куртке с красной книжечкой в руках. За ним маячили еще трое.

— Что за нелепейшее недоразумение, — досадовала Ната, сидя третий час в милицейском отделении. — Надо же, меня приняли за воровку!

…Когда в двух шагах от Костиного дома она выходила из метро, ее неожиданно остановил милиционер: — Пройдемте, гражданочка!

— В чем дело? — возмутилась Ната. — По какому праву Вы меня задерживаете?

— Вам все объяснят в милиции. Пройдемте. — Милиционер взял Нату за локоть, с другой стороны к ней подошел мужчина в штатском. В отделении, пройдя с Натой в кабинет, мужчина указал на стоявший стул. — Садитесь. Я — сотрудник угрозыска. К нам поступило заявление от женщины, у которой украли сумку. Она указала приметы воровки, и эти приметы совпадают с Вашими. Мы обязаны все проверить. Ваши документы!

— Хорошо, что паспорт со мной, — раскрывая сумочку, подумала Ната.

— Что там у Вас еще?

— Пропуск на работу. Ключи. Деньги — 170 рублей. Мои, не ворованные.

— А что у Вас в той сумке, побольше?

— Домашние пироги. Продукты. Меня, между прочим, ждут, я тороплюсь. Я могу идти?

— Пока нет. Мы уже послали за потерпевшей. Она будет проводить опознание.

Заявительница все никак не шла. Мужчина в штатском достал и стал читать какую-то книжку. Похоже, он потерял к Нате всякий интерес и лишь изредка поглядывал из-за стола в ее сторону. — Костя там, должно быть, сходит с ума, — думала она. — Если он позвонит к нам, мама скажет, что я уже три часа как выехала. А моего утреннего намека он, по-моему, не понял.

Прошло еще с полчаса. — Это безобразие! Где же ваша потерпевшая? — стала протестовать Ната. — Сколько еще Вы будете меня тут держать?

В это время зазвонил телефон. Мужчина за столом снял трубку. — Что, закончили? — спросил он. — Хорошо. — И повернувшись к Нате, сказал: — Произошла досадная ошибка. Вы можете идти.

Сердце ее защемило от предчувствия чего-то недоброго. Спеша и оскальзываясь на заснеженном тротуаре, она прошла к Костиному дому, вошла в подъезд, поднялась на лифте. Раз и другой позвонила в дверь двойным звоночком. Никакого ответа. Открыв дверь своим ключом, Ната вошла в квартиру. Она сразу почувствовала, что Кости дома нет. И все-таки позвала шепотом: — Где ты, милый?

По беспорядку, по валявшимся на столе и на диване книгах и бумагах Ната поняла, что в квартире только что был обыск. — Куда и зачем увели Костю? — недоумевала она. — На допрос? Сколько времени его там продержат?

Увидев на столе сколотые скрепкой листки, Ната взяла их и принялась читать. — Ну, конечно, протокол обыска. Всего на двух листах, значит, забрали немного. Мой протокол был на пяти. Что же все-таки изъяли у Кости? Пункт первый. «Изданная за границей книга Н.Бердяева «Самосознание»». Это пустяки, Бердяева часто вообще не забирают. Пункт второй. «Четыре магнитофонных кассеты с надписями на наклейках «Галич», «Ким», «Высоцкий»». И это не беда. Кассеты чаще всего возвращают, иногда, правда, испортив из вредности запись. Пункты третий, четвертый, пятый — совершенная ерунда. Все это не то что на семидесятую, а даже на сто девяностую-прим, легкую диссидентскую статью, не потянет. Пункт последний. «Исполненная синим красителем рукопись на двух листах с многочисленными исправлениями, начинающаяся со слов: «Должно быть поздно что-то делать, говорить или писать» и заканчивающаяся словами: «Константин Комаров». Непонятно, что это такое? Видимо, какая-то Костина личная запись. Может быть, дневниковая. Он мне ее никогда не показывал. Но что может быть крамольного в подобных заметках для себя?! Надо будет показать протокол Софье Андреевне. А как быть с нашей завтрашней свадьбой? Ведь должны же Костю отпустить до вечера?!

Беспокоясь час от часу все сильней и не зная, что предпринять, Ната присела у телефона. Рассказала все Софье Андреевне. — Хорошо, что у Кости на обыске почти ничего не изъяли. Будем надеяться, что его скоро отпустят. А Ваше задержание — явный спектакль. Видимо, КГБ почему-то не хотел, чтобы Вы пришли до окончания обыска. Справьтесь пока о Косте по телефону в отделении и у дежурного по городу. И на всякий случай на скорой и в больницах.

И в милиции, и на скорой Нате сказали, что они ничего про Костю не знают. Потом она звонила Вале. Позвонила Игорю, но застала дома только Любу. Маму она предупредила, что сегодня не приедет домой. Костя все не возвращался. В одинадцатом часу ей позвонила Софья Андреевна. — Что, Кости до сих пор нет? Неужели же завтра придется искать его по тюрьмам? Приезжайте с утра ко мне, а отсюда вместе с Валей объедете Бутырку, Матросскую тишину и Лефортово. Если где-нибудь примут передачу, значит, Костя там.

Позвонил Игорь: — Я только что приехал. Надо было навестить одного пациента. Так к которому часу нам завтра нужно быть в ЗАГСе? Что? У Кости был обыск? И его до сих пор нет дома? Не сходи с ума, может, это какое-то недоразумение. Я позвоню вам утром.

— Если меня не застанешь здесь, позвони Софье Андревне. Она будет в курсе наших дел.

Ната впервые ночевала в Костиной квартире одна. Неприкаянно она бродила по комнатам, потом, не раздеваясь, прилегла на диван, погасила верхний свет и укрылась пледом. Уже поняв, что Костя до утра не вернется, она все равно прислушивалась, — вдруг вот сейчас откроется дверь, и он возникнет на пороге? Тревога не покидала ее. — Пожалуйста, милый, не исчезай! — мысленно просила она Костю. — Ты еще не знаешь, у нас будет ребенок. Я как раз собиралась тебе сегодня об этом сказать. Ты будешь рад?

Ната задремала лишь под утро. Ей привиделся Костя, стоявший на другом берегу неширокой, но быстрой речки. И вдруг прямо на лыжах он заскользил к ней по воде. — Вернись сейчас же на берег! Ты утонешь! — крикнула ему во сне Ната. И в этот момент проснулась.

Когда закончился обыск, проводивший его следователь сказал, обращаясь к Косте: — Вам придется пройти со мной в отделение.

— Зачем?

— Уточнить некоторые детали. Это займет не больше пятнадцати минут.

Костя стал одеваться, не забыв сунуть в карман пальто трубочку ингалятора. Вышел вслед за следователем и понятыми и захлопнул дверь.

В отделении невысокий мужчина прошел в кабинет и уселся за стол, вежливо указав Косте стул напротив: — Садитесь. — Снял телефонную трубку, набрал номер и сказал кому-то: — Все. Теперь можете отпустить. — Потом опустил трубку и сложил перед собой на столе пальцы. Его глубоко сидящие глаза как два маленьких буравчика вонзились в Костю: — Итак?

— Что итак?

— Что это за рукопись, которую мы у Вас изъяли? Куда и для чего она предназначалась?

— Я не стану разговаривать с Вами, пока Вы не назовете себя.

— Разве я не показывал Вам свое удостоверение? Ну, хорошо. — Мужчина вынул из кармана красную книжечку. — Следователь прокуратуры Пономарев.

— Эти два изъятых листочка — рукопись? Это мои личные черновые заметки. Они никуда не предназначались.

— А «безумные пигмеи», а «палачи», — так Вы именуете наших руководителей?! Ведь это неприкрытая антисоветская агитация. Вам известна 70-я статья УК? — жесткие слова в устах Пономарева звучали почти сочувственно.

— Кого же я распропагандировал? Вас? Вы их первый и единственный читатель.

— То, что мы успели предотвратить Ваше преступление, не избавляет Вас от ответственности. Кстати, во время обыска мы видели у Вас пачку чистой копировальной бумаги. У Вас есть пишущая машинка?