Александр Щёголев - Как закалялась жесть Страница 10

Необычные звуки ворвались в мир нашей тоски…

Я привстаю на локте. Сажусь. Тетя Тома тревожно выглядывает из своей каморки, затем выходит и смотрит вдоль коридора. Что ей там видно, не знаю. Слышен рев, то ли человеческий, то ли звериный. И тут же — отчаянный стон Эвглены: «Разбил!»

Все это далеко, но отчетливо. Похоже, из будуара. Наверное, дверь в будуар открыта, иначе хрен бы я что услышал. И вдруг рев обрывается. Торопливое шлепанье — где-то там, в конце коридора (ага, Купчиха забегала), — и снова ее стоны: «Разбил, скотина!.. Урод!.. Вот ведь урод!..» Потом яростно громыхает каталка; звук приближается…

Везут кого-то нового.

Низкорослый крепыш с бычьей шеей — в одних носках. Носки черные, длинные, почти до колен. На редкость волосатый дядечка. Пристегнут к каталке четырьмя ремнями. Лежит неподвижно, глаза закрыты.

Эвглена плюхается на свободную койку и произносит совершенно неожиданное для нее слово:

— Блин…

— Наш друг под наркозом? — интересуюсь.

— Какой наркоз?! — вспыхивает она. — Вазой его по башке долбанула!

И правда, стриженая голова строптивого любовника повреждена. Из темени сочится кровь, постепенно спекаясь в темно-вишневую лепешечку. И ваза пострадала. Уж не китайская ли, которой Купчиха так гордилась?

— Из захвата ногу вырвал, и давай лягаться, — жалуется она. — Просто бешеный. Оба шприца у меня из руки выбил.

— Неблагодарный.

— Ой, только твоих острот не хватало!

— Сотрясение мозга, — констатирую я. — Черепно-мозговая травма. Вам, девочки, на это, конечно, наплевать, но неужели вы собираетесь в таком состоянии его оперировать?

— Утром решу. Кстати, насчет наркоза… — Она встает. — Тетя Тома, пойдем, поможешь.

Женщины уходят.

И в ту же секунду будущий «товар» открывает глаза.

— Меня зовут капитан Тугашев. Я все слышу.

— Все слышу, а сказать не могу, — сочувствую я.

— Вы так шутите, да? Я сотрудник МУРа. Развяжите меня, быстро.

Он силится повернуть раненую голову и посмотреть в мою сторону.

— У тебя есть имя, капитан Тугашев?

— Роман.

— Ты на задании?

— Я всю жизнь на задании. Развязывай, ё-моё!

— Видишь ли, Рома, я не могу выполнить твою просьбу, потому что пока я буду до тебя добираться, девочки уже вернутся. Я не успею даже одну твою руку освободить. Так что если ты не на задании, а пришел сюда клубнички отведать, то плохи наши с тобой дела.

Наконец он увидел меня — в полный, как говорится, рост. Лицо его застывает.

— Попробуй зубами… — вымучивает он. — Рукой — и зубами…

Тетя Тома вносит снаряженную капельницу. Следом — Эвглена со шприцем.

— Держи его руку, — командует Эвглена. Затем — горе-любовнику: — Не дергайся, дурак! Иглу сломаю!

— Ты еще не знаешь Рому Тугашева, сука! — хрипит тот. — Ты, сука, меня еще узнаешь!

— Конечно, конечно, — воркует она, метя пленнику в локтевую вену.

С третьего-четвертого раза Эвглена попадает, куда надо.

— Передай… — говорит капитан слабеющим голосом. — Позвони драматургу… Пиши номер…

Все, спит. Заснул «на острие иглы». Сомбревин действует практически мгновенно, а ему для разгона вкатили, как видно, сомбревин.

Женщины перекладывают тело на кровать.

— Ну, и зачем ты такого жеребца заарканила? — спрашиваю.

Пока тетя Тома ставит капельницу (тоже с какой-то наркотой), Купчиха находит возможным поболтать.

— Никого я не арканила. Сам прицепился, когда я Виктора Антоновича до метро проводила. Тороплюсь обратно домой, и вдруг — этот. «Девушка, вы летите, как эсминец на боевом рейде. Возьмите на буксир побитого штормами клерка». Это я-то девушка!

— А дальше?

— Сам видишь, что дальше. Не прогонять же, думаю. Смотри, какой мясистый парень. Очень, думаю, своевременное знакомство, учитывая заказ Виктора Антоновича. Кроме того, разговор с Еленой из головы не выходит.

— Разговор с Еленой?

— Ой, не спрашивай. Что с девчонкой творится?

И я не спрашиваю. Боюсь себя выдать. Я слишком возбужден, чтобы вот так сразу найти вопросы. Купчиха уходит. Тетя Тома некоторое время сидит возле своего нового подопечного, и тоже исчезает — ложится у себя на топчан. Алику Егорову вообще вся эта сцена до фени — как спал, так и спит, сраженный промедолом. Ложусь и я.

Сердце слепо тычется в обрубках ног, словно щенок, потерявший мать.

…Ночь.

Темная фигура пересекла гостиную и прокралась на кухню. В гостиной и в кухне, разумеется, никого не было, да и весь дом, можно сказать, спал, однако ночной странник изо всех сил старался не шуметь. Босые ноги вымеривали каждый шаг.

Ни еда, ни питье его (или ее?) не интересовали. В шкафу с посудой, в нижнем отделении, стояла роскошная подставка с кухонными ножами. Ножи были шведскими, известного производителя. Качественная сталь, фирменная заточка, стильный дизайн. Очень добротный комплект, не всякому он по карману. Любое из таких орудий воткнешь в тело по самую рукоятку — лезвие не сломается, даже если в кость попадет.

Ночной странник вытащил из подставки ножи — все до единого — и завернул их в полотенце…

Моя супруга похищает и тайно режет людей.

Для чего нужно все это? В чем выгода, в чем смысл? Поначалу я решил — торговля донорскими органами, подпольная сеть, снабжающая клиники трансплантологии. Это когда увидел Сурикова без печени. Как же, думаю, банально! Дурной фильм, снятый по голливудскому шаблону; роман, читанный в сотне вариантов… Оказалось — нет. Увидел я, что и как Купчиха отрезает, что конкретно ее в человеческих телах интересует, и пошел мой мозг винтом…

Ее интересовало буквально все. Все шло в дело. Ноги и руки, как известно, не пересаживают, во всяком случае, пока. А также пальцы. Костный мозг? Чтобы взять его, отрезать ничего не нужно. Или, скажем, уши, носы, языки, — кому это могло понадобиться? Мне она сначала отсекла ступню, а потом, с интервалом в три недели, отнимала от ноги куски сантиметров по десять; хорошо хоть колено оставила. После чего взялась за вторую ногу. На кисти (на левой) сначала сняла все пальцы, лишь затем принялась постепенно уменьшать руку — до локтевого сустава. Никогда и ни у кого она не отнимала конечность сразу и целиком — только по частям.

По частям…

Почему?

Ответ на этот вопрос стОит всех прочих.

И вот новая загадка объявилась — Виктор Антоныч!

Купчиха, по ее словам, провожала гостя до метро. Очень похоже на правду, учитывая, что она смотрела на своего приятеля, как кролик на морковку. На морковку размером со слоновый пенис. А до того — зачем-то привела его к нам в палату…

Опять не заснуть. Просто беда. Как ночь, так желание жить обостряется.

Этот странный Виктор Антоныч, и этот его визит, больше похожий на смотрины… Видеозапись нашей беседы крутится и крутится в моей перегретой памяти. Я закрываю глаза…

…— Привет, орлы! — гаркает гость с порога.

Никто ему не отвечает.

— Саврасов, мой муж, — объявляет Эвглена, добавив в абсурдную сцену утонченную пикантность. Кроме меня, никого больше она не представила.

Гость представляется сам:

— Неживой. Фамилие такое.

Он подходит и подает мне руку. Я отвечаю на рукопожатие. Некоторое время мы меряемся силой. Он очень хочет победить, но я не уступаю…

Абсурд в высшей фазе.

— Как дела? — любопытствует он.

— Весь чешусь, — говорю я, — особенно под коленками. Особенно под левой, ее отрезали первой.

— Чешусь — значит, существую, — почему-то радуется он и еще прибавляет: — Пока чешусь — надеюсь.

Так и поговорили.

Смутный мужик. По манере двигаться и держать себя, по остротам, по костюмчику — да по всему! — явно имеет отношение к силовым структурам. Или имел отношение в прошлом. Оперативник какой-нибудь. Но тогда почему он один? Где толпа коллег? «Скорая помощь» — где?!

Очевидно, там же, где его совесть. В заднице.

Если же вспомнить то, что он отколол после знакомства со мной, картина будущего становится и вовсе беспросветно черной. «Черный квадрат» Малевича. Ненавижу художников…

— Ожидается заказ, — сообщает Неживой Эвглене, не стесняясь нас с Аликом. — Крупный заказ.

— Не здесь, Виктор Антоныч, — шепчет она в панике. — Умоляю вас, спустимся в кабинет…

— А что? — удивляется он. — Все свои. Кто-то здесь чего-то не понимает? Очень крупный заказ! В ближайшие две недели — двадцать контейнеров, как минимум. А то и несколько десятков. Ты сможешь обеспечить необходимое наполнение? — он многозначительным жестом обводит полупустую палату.

Честно сказать, меня в тот момент затрясло. Не такой уж я храбрый, каким хочу сам себе казаться.

После очередной операции, когда кончается действие наркоза, я всегда пл А чу…