Нагиб Махфуз - Избранное Страница 102

— Может быть, тебе что–нибудь нужно?

Шейх, казалось, не слышал. Снова воцарилось молчание. Саид машинально следил взглядом за муравьями, которые легкой вереницей скользили по циновке. И тут вдруг шейх сказал:

— Возьми Коран и читай. Он смутился и принялся оправдываться:

— Но ведь я только сегодня из тюрьмы… Я не совершил омовения…

— Соверши его и читай…

— От меня отказалась родная дочь, — жалобно сказал Сайд. — Испугалась меня, словно черта. А еще раньше ее мать изменила мне…

— Соверши омовение и читай, — мягко, но настойчиво повторил шейх.

— Изменила мне с жалким негодяем, который учился у меня и, как собака, ждал моей подачки. Потребовала развод, пока я был в тюрьме, и вышла за него замуж!..

— Соверши омовение и читай!

— Все мои деньги, — упрямо продолжал Саид, — все имущество все он отнял. Большим человеком стал. Еще бы, теперь все бандиты в квартале — его люди…

— Соверши омовение и читай!

Саид нахмурился так, что на лбу проступили вены.

— Легавые не могли бы меня схватить. Я знаю, я сумел бы бежать, так уже бывало. Этот пес выдал меня. Сговорился с ней и выдал. И посыпались несчастья. Даже дочь и та от меня отказалась…

— Соверши омовение и читай! — укоризненно твердил шейх. — Читай: «Если любите Аллаха, повинуйтесь мне, и Он возлюбит вас», читай: «Я избрал тебя… « Повторяй: «Любовь есть согласие и покорность Его велениям, воздержание от того, что Он запрещает, довольство тем, что Он назначил и предопределил…»

Ты видишь перед собой отца. Он радостно качает головой и с улыбкой глядит на тебя, будто хочет сказать: «Слушай и учись!» Ты же норовишь улучить момент и влезть на пальму. И тебе хочется сбивать финики с дерева. А иногда ты начинаешь потихоньку подтягивать хору молящихся. И когда ты однажды возвращался домой в студенческое общежитие в Гизе, ты увидел ее. Она шла тебе навстречу с корзинкой в руках, красивая и желанная, тая в себе все райское блаженство и все муки ада, которые тебе суждено было изведать. Как это звучит стих, что особенно нравился тебе в молениях? «…Явился и светом озарил твой путь. И увидал ты месяц в небе и увидал любимый Лик». А солнце еще не зашло. Последняя золотая ниточка медленно тает в окошке. И впереди долгая ночь. Первая ночь на свободе. Один, наедине со своей свободой. И с шейхом, который витает в небесах и бормочет слова, непонятные тому, кто привык играть с огнем. Но ведь податься–то тебе больше некуда…

III

Просматривая газету «Захра», он увидел подпись Рауфа Альвана и с жадностью стал читать. Он не успел еще отойти далеко от дома шейха Али Гунеди, где провел ночь. Посмотрим, в какой чернильнице черпает Рауф Альван свое вдохновение! Женские моды, радиоприемники, ответ читательнице, которую бросил муж. Красивые слова, но где прежний Рауф Альван? Студенческое общежитие и удивительные дни прошлого. Сама энергия, казалось, воплотилась в этом студенте из провинции, который ходил в старой, поношенной одежде, но имел большое сердце. Рауф… Правдивое блестящее перо. Что же все–таки произошло? И в чем причина этих удивительных, прямо–таки загадочных превращений? Или, может, здесь тоже произошли события, подобные тем, что приключились в переулке Сайрафи, где остались Набавия, Илеш и маленькая девочка, отказавшаяся от родного отца? Я должен его увидеть. Шейх дал мне ночлег, но ведь мне нужны еще и деньги. Я должен начинать жизнь сначала, господин Альван. Ты так же мудр, как и шейх Али, ты — самое главное, что осталось у меня в этой жизни, в которой нет ничего прочного.

На площади Маариф он остановился перед зданием редакции «Захра». Грандиозно, ничего не скажешь. В такой дом не просто вломиться. И этот внушительный ряд автомобилей, застывших, как часовые, у мрачной стены. И глухой рокот ротационных машин, доносящийся из–за подвальных решеток, словно сонное бормотание какого–то огромного страшного существа. В общей толпе Саид вошел в здание. Подойдя к справочному бюро, хрипло спросил:

— К господину Рауфу Альвану как пройти?

Чиновник оглядел его и, видимо, остался недоволен: уж очень нагло смотрели эти узкие, с прищуром глаза. Сухо бросил:

— Четвертый этаж.

Он направился к лифту. Среди посетителей он странно выделялся своим голубым пиджаком и ботинками на каучуке. И потом: этот крупный нос с горбинкой и вызывающий, острый взгляд… В кабине лифта была девушка, и он снова со злобой вспомнил Набавию и Илеша… Ну погодите же! Доехал до четвертого этажа, быстро прошмыгнул мимо служителя в комнату секретаря. Просторная прямоугольная комната, перегородки из стекла, окно выходит на улицу. Никакой мебели. Секретарша по телефону убеждала кого–то, что господин Рауф Альван находится у главного редактора и будет не раньше чем часа через два. Неуютно чувствовать себя чужим. И все–таки он продолжал стоять с независимым видом и с откровенной бесцеремонностью разглядывал лица посетителей. А что с ними церемониться? Было время, когда он глядел на таких с одной мыслью — убивать всех вас надо! Но здесь встречаться с Рауфом он не станет. Совсем не подходящее место для встречи старых друзей. Да, видно, большим человеком стал Рауф. И комната эта ему под стать. А ведь раньше служил–то всего–навсего редактором в небольшой газетке «Назир» на улице Мухаммеда Али. Но зато была эта газета глашатаем свободы. Так каким же ты стал теперь, Рауф? Изменил ли ты мне, как Набавия? Откажешься ли от меня, как Сана? Не надо думать о дурном. Он твой друг и учитель, он обнаженный меч, защищающий свободу. Таким ты его знал, и таким он остался, несмотря на величие, внушающее невольный трепет, несмотря на свои странные статьи и изящную секретаршу. И если я не могу обнять его в этой крепости, что ж, я разыщу его адрес в телефонной книге…

Сидя на росистой траве у набережной Нила, он ждал, укрытый тенью дерева от света электрических фонарей. Месяц закатился рано, среди ночного мрака остались только звезды. Подул прозрачный ласковый ветерок, принеся ночную прохладу, такую живительную после раскаленного безумия летнего дня. Обхватив колени, он сидел спиной к Нилу и не сводил глаз с виллы под номером восемнадцать. Дом открыт с трех сторон, а четвертой выходит в большой сад. Таинственно, словно призраки, о чем–то шепчутся деревья. И за ними белое здание… Знакомое зрелище — символ богатства и власти. Но откуда? Каким образом? И в такой короткий срок. Даже ворам не снилось подобное. Раньше, глядя на такие виллы, я прикидывал, как бы туда залезть. Так почему же сегодня я жду, что в этой меня встретит теплое дружеское слово? Да, Рауф Альван, задал ты мне загадку. Но я ее разгадаю. Как странно — Махран… Альван… Почти в рифму. А собака Илеш завладел всем, что я имел…

К дому подъехала машина, и он встал. Когда сторож настежь распахнул ворота, он быстро перебежал дорогу и заглянул в машину: может, узнает? Да нет, куда там, темно. И тогда он громко окликнул:

— Господин Рауф! Это я, Саид Махран…

Сидевший в машине выглянул в окно, и Саид услышал густой спокойный бас:

— О!.. Да никак Саид?

Он не успел увидеть лица., но в тоне голоса было что–то ободряющее. Несколько секунд ожидания, потом дверца машины распахнулась, и тот же голос приказал:

— Садись.

Для начала неплохо. Нет, все–таки Рауф остался самим собой, несмотря на секретаршу за стеклянной перегородкой и эту роскошную виллу. Машина по извилистой дорожке покатила к дому.

— Ну, Саид, как дела, дружище? Когда вышел?

— Вчера.

— Вчера?

— Да. Мне бы следовало сразу прийти к тебе, да не смог: неотложные дела задержали. И отдохнуть надо было! Пошел ночевать к шейху Али Гунеди, помнишь его? Они вошли в дом.

— Еще бы… наставник твоего покойного отца? Да мы же вместе с тобой частенько бывали у него на моленьях.

— А забавно было, правда?

— Да, нравилось мне, как они пели. Слуга зажег люстру, и Саид залюбовался ее устремленными вверх свечами, в которых горели тысячи звезд. Статуэтки на золоченых подставках, словно вышедшие из тьмы веков. Лепные химеры на потолке, узорчатые ковры, мягкие кресла и подушки для ног. Взгляд его остановился на лице хозяина. Полное, круглое лицо. Он так любил его, так часто не отрываясь в него глядел, что мог без труда восстановить в памяти эти черты. И пока слуга открывал дверь, которая вела в сад, и отдергивал шторы, он глядел на Рауфа, не забывая, правда, отмечать про себя все новые и новые красивые вещи, что были в комнате. Густой, одурманивающий аромат долетел из сада. Голова у него закружилась, огни люстры заплясали перед глазами. Лицо Рауфа вдруг расплылось и стало широким, как коровья морда. Нет, несмотря на всю свою живость, приветливость и радушие, в чем–то он все–таки недоступен. Ни дать ни взять аристократ. Все повадки такие, хотя нос приплюснут, а скулы широковаты. Тревожно забилось сердце — куда податься, если и эта последняя надежда рухнет? Рауф опустился на диван у двери и указал Саиду на одно из мягких кресел, которые окружали тонкую колонну, расписанную сюжетами из мифологии. Тот не заставил себя долго просить. Рауф вытянул длинные ноги.