Ион Агырбичану - «Архангелы» Страница 108

Заметив его, толпа зашевелилась. Сидевшие на скамьях встали и, когда человек в тулупчике приблизился, дружно сняли шляпы.

— Доброе! — ответил он на приветствие, сухо и самодовольно. Еще самодовольнее было выражение его лица, смотреть на которое было страшно: правую половину его, мучнисто-бледную и морщинистую, оживлял беспокойно блестящий пытливый глаз, левая же была сплошным синим пятном с красной безглазой дырой, полуприкрытой веком. Левого глаза Георге Прункула лишил выстрел управляющего «Архангелов» Иосифа Родяна. Но уродство ничуть не мешало этому лицу выражать самодовольство, тем более когда живой и беспокойный правый глаз видел целую толпу, собравшуюся перед банком, принадлежащим лично ему, Георге Прункулу, и еще письмоводителю Попеску.

Прункул одну за другой отпер двери банка, распахнул их и пригласил всех войти. Банк представлял собой довольно просторное, но совершенно пустое помещение с несколькими лавками вдоль стен. Холодный воздух пах затхлостью.

— Прошу подождать здесь. Сейчас придет господин бухгалтер и начнем! — пригласил Прункул, отпер дверь в соседнее помещение и скрылся за нею. Комната эта была несколько меньше той, где толпились люди, в ней стояли три стола, огромный сейф «Вертхайм» и шкаф. Собственно, сердце банка было здесь. За столом возле сейфа работал кассир, за шкафом сидел бухгалтер, третий стол у окна предназначался для директора.

Однако стол этот почти всегда пустовал, потому что должность директора и кассира совмещало одно и то же лицо, а именно Георге Прункул, бывший совладелец прииска «Архангелы». Сначала он вообще был единственным служащим в банке, пытаясь исполнять должность и бухгалтера тоже, но вскоре запутался и понял, что на это место следует нанять сведущего человека. Пытался он привлечь себе в помощь собственного сына, бывшего студента, но отпрыск запутал все счета еще больше. Тогда скрепя сердце он нанял настоящего бухгалтера, который, однако, через два месяца уволился из-за ничтожного жалованья. С той поры много бухгалтеров перебывало в акционерном обществе «Архангелы», ибо директор банка ни за что не желал увеличивать им содержание.

Что же касается должности кассира, то ее старый Прункул не уступил бы никому на свете! Деньги он никому не доверял. Кому, как не ему, знать, какая это деликатная операция — пересчитывать деньги. Принимаешь ли проценты или вклад, сдаешь ли сдачу, оформляешь ли кредит — как легко тут ошибиться! Прункул твердо знал, что, если случайно отсчитать человеку больше, чем следует, ни один не вернет разницы, ни один не скажет, что ты ошибся! А самому Прункулу было прекрасно ведомо, с каким трудом достается медный грош!

А чья рука не дрожит при виде кучи денег в стальном сейфе? Уф! Уж кто-кто, а этот кривой знал, что золотой-настоящее око дьявола! Он чувствовал себя увереннее, когда деньги были под его непосредственным наблюдением, поскольку большая их часть принадлежала лично ему.

Сначала Прункул не хотел считать деньги, хранившиеся в кассе, раньше бухгалтера. Напрасно его уверяли, что повсюду, во всех банках, делается только так, что это необходимо для того, чтобы сопоставить соответствие счетов и наличия в кассе. Георге Прункул боялся, что станет известно, сколько у него денег, и бухгалтер соблазнится и обманет его.

И только когда доведенный до белого каления бухгалтер бросил ему на стол бумажку, где, подводя итог подсчетам, вывел точную сумму находившихся в сейфе денег, Прункул успокоился: бухгалтер угадал! Прункул еще не был настолько искушен в финансовых делах, чтобы понять, что именно бухгалтер и есть главное лицо в любом кредитном учреждении. Он уверял себя, что вовсе не из беспокойства пересчитывает деньги, хотя ему доподлинно известно, сколько их лежит в сейфе. Но только пересчитав и убедившись, что все в целости и сохранности до последнего филлера, вздыхал с облегчением.

Годы шли, и Прункул настолько поднаторел в хитростях банковского дела, что мог бы заменить и бухгалтера. Однако теперь у него не хватало не умения, а времени: клиентура настолько выросла, что он не мог оставить кассу.

Не успел Георге Прункул войти в контору, как на пороге появился бухгалтер. Первым делом он подошел к железной печке — ледяная.

— Затопить бы ее, домнул директор, — предложил молодой человек, повесив на гвоздь пальто и шляпу и потирая руки. — Отвратная погода. Целый день за столом-вконец окоченеешь.

Прункул, сидя за кассой, даже не взглянул в его сторону, но ответил:

— Можно и затопить, но сегодня и без того будет жарко. Вон сколько народу ждет, человек сто! — с этими словами он встал и распахнул двери, разделявшие оба помещения.

— Прошу! Только не толкаться. Становитесь в очередь, как на мельнице.

Здоровый глаз Прункула весело поблескивал. Деревенский банкир отпер кассу и уселся за стол.

Клиенты один за другим стали подходить к бухгалтеру, протягивая ему бумаги. Перо бухгалтера забегало по ним и бегало так до часу дня. Получив счет, клиент переходил к кассе. Прункул здоровым глазом быстренько просматривал счет и принимал деньги, тщательно пересчитывал их и, когда серебряная монета вызывала у него подозрение, бросал ее на мраморную столешницу, чтобы по звону определить, не фальшивая ли.

Вот уже пятый год Георге Прункул с неизъяснимым наслаждением выполнял эту работу каждый понедельник, четверг и пятницу. Банк был открыт семь лет тому назад, но в первые годы касса открывалась только по пятницам — раз в две недели. В те времена клиентов из окружных сел было мало, а прииски в Вэлень приносили еще неплохие доходы.

Через год после распродажи имущества Иосифа Родяна два приятеля, Прункул и Попеску, сподобились благодаря посредничеству Гершко Хайсиковича продать иностранному акционерному обществу «Архангелов». Продажа не принесла им того богатства, о каком они мечтали, но все-таки они были рады, что избавились от прииска. После этого они решили как можно скорее открыть банк.

Об открытии банка «Архангелы» в свое время местные газеты оповестили следующим образом:

«Шаг вперед. С глубоким удовлетворением мы узнали, что в передовой коммуне Вэлень заложена солидная основа нового румынского учреждения по хранению вкладов и кредиту. Таким образом крестьянство этих мест, благодаря патриотическим усилиям лучших людей села Вэлень, будет освобождено от когтей иностранных ростовщиков. Еще один шаг вперед сделан по пути консолидации нашей национальной экономики, и мы не можем не быть признательными администрации села Вэлень за то, что она подумала об этой стороне национальной экономики, воздвигнув новую цитадель национальной обороны. Да поможет господь бог и другим последовать ее примеру».

На четвертый год существования банка клиентура неожиданно быстро стала расти. Многие прииски в Вэлень вынуждены были обращаться в банк за кредитом. Кое-кто и из местной знати, например Ионуц Унгурян и Докица, стали регулярно брать деньги под заклад, раз в три месяца, а то и чаще. Все больше земли, лугов, лесов стало переходить во владение банка «Архангелы». Потом и из окрестных сел стали стекаться желающие получить ссуду или деньги под заклад. «Архангелы» были гораздо ближе, чем городские банки, да и процент у них был ниже.

За минувшие восемь лет во всем селе Вэлень осталось только три-четыре семейства, которые не задолжали «Архангелам».

Мало-помалу рудокопы привыкли обращаться к Прункулу «домнул примарь» или «домнул директор». Он действительно занял место примаря вместо Корняна. Когда же кончился срок и были назначены выборы, выбрали опять Прункула: конкурентов у него не оказалось. Никто из жителей Вэлень, когда дела на всех приисках пришли в упадок, не подумал занять место в примэрии, а если бы кто и надумал, то выдержать конкуренцию с Прункулом ему было бы нелегко. Письмоводитель Попеску женился на дочке Прункула. Девица, которую дьякон Гавриил прочил отцу Мурэшану в снохи, стала таким образом не попадьей, а письмоводительшей. Бывший студент Прункул-младший поступил в примэрию писарем вместо Брату.

По правде говоря, он не очень-то убивался на работе, тянул с делами и ленился изрядно. Но отец был рад и тому, что сынок не шляется по улицам. Похоже было, что Прункул-младший рано или поздно одолеет свою страсть к выпивке, потому что душой его мало-помалу завладевала отцовская страсть к деньгам. В трактир он заглядывал редко и без прежнего удовольствия. Однако сказать, что он уже совсем бросил пить, тоже было нельзя; он боролся с собой, и, возможно, эта-то внутренняя борьба и мешала ему работать по-настоящему. И все-таки раз в месяц он навещал трактир Спиридона, и всему селу становилось об этом известно, потому что, вывалившись оттуда среди ночи, он кричал, что спалит Вэлень, набрасывался с кулаками на каждого, кто попадался ему на пути, и потом еще два-три дня после жестокой пьянки был ни на что не годен.