Виктор Зорза - Путь к смерти. Жить до конца Страница 11

Зазвонил телефон. Мать ждала худшего, но это звонила сама Джейн, и голос ее звучал ясно, радостно:

— Все в порядке, мам! Мне сделали вливание, и все обошлось — я снова человек!

Один из врачей распознал очень редкую реакцию на противорвотное лекарство. Ликвидировать случившееся оказалось легко. Химиотерапию можно было продолжать.

Накануне отлета Ричарда и Джоан в Америку мы решили пригласить друзей. Джейн просила всех уйти пораньше. Она заверила, что чувствует себя хорошо. Брат остался с сестрой еще на несколько минут. Прощаясь с ним, Джейн старалась держаться молодцом. Ричард не мог показать сестре, каково у него на душе, и лишь пообещал:

— Если ты вскоре не приедешь к нам в Бостон погостить, мы сами прилетим в конце лета.

Ричард догнал нас, а Джейн осталась одна в переполненной палате и, уткнувшись в подушку, долго плакала.

Ночью она записала в дневнике: «Я окончательно поняла, что умру и не увижу больше Ричарда. За последние десять лет мы виделись редко, но он мне очень близок, и я его очень люблю».

Глава 4

Апрель был в Англии периодом народных торжеств — страна готовилась праздновать двадцатипятилетие правления королевы. Повсюду развевались флаги. В витринах магазинов и в книжных киосках с фотографий смотрело улыбающееся лицо Елизаветы II. Через улицы, от здания к зданию, тянулись полотнища, торжественно провозглашавшие: «Двадцать пять лет!» Контраст между этой праздничной атмосферой и реальностями двадцать пятого года жизни Джейн был ужасающим. Пышное уличное убранство казалось нам кричаще безвкусным, ликующие возгласы прохожих — издевкой. Тысячи переполнявших магазины сувениров казались уродливыми.

Джейн мало что видела из всего этого. Через два дня после отъезда Ричарда и Джоан в Америку ее выписали из больницы, и она поселилась в квартире, которую мы сняли по соседству, чтобы быть поближе к ней после операции. Болезнь, казалось, не только подействовала разрушающе на ее организм, но и подорвала в ней веру в собственные силы и чувство независимости.

— Я просто не могу представить себя снова за рулем, — говорила она. — Все эти машины, эти толпы… Я не могу представить себя даже едущей в автобусе.

Она болела без перерыва уже девять недель. Время ползло мучительно медленно. Телевизионные программы ей наскучили, и даже музыка начала приедаться.

— Что можно сделать, чтобы заставить время идти быстрее? — спрашивала она мрачно.

— Почему бы не заняться вышивкой, которую я тебе купила? — отозвалась Розмари, продолжая вязать в бешеном темпе.

— Я посмотрела ее, но она слишком трудна для меня.

Розмари сходила в магазин и выбрала образчик для вышивания по канве, изображавший подсолнечники. Узор был премиленький, цвета хорошо гармонировали друг с другом. Джейн сразу же принялась за дело. Она часами сидела за работой, продевая иголку туда и обратно через канву. Воссоздание узора из цветов и листьев снимало с нее напряжение, а вид законченного цветка или уголка вышивки наполнял ее чувством внутреннего удовлетворения: наконец-то она могла показать что-то, сделанное ею самой.

Понемногу Джейн начала есть как следует, мало-помалу к ней возвращались силы. Она начала стряпать и поговаривала о том, что вот-вот станет выходить из дому. Вскоре она уже была в состоянии спускаться по лестнице и выходить в небольшой парк — но ненадолго и не одна. Ей все еще нужна была поддержка — и физическая, и моральная.

Посещение после очередной лечебной процедуры расположенного поблизости от больницы кафе стало целым событием. А поход в индийский ресторан с Майклом, с которым их связывало столько воспоминаний, превратился в подлинную веху на ее жизненном пути.

Пробуждение в Джейн интереса к собственному будущему протекало с большим трудом. Она считала, что самое большее, на что она могла надеяться, была коротенькая жизнь, заполненная химиотерапией, год или, быть может, несколько лет лечения в том случае, если не возникнет новых опухолей. Она хотела зарабатывать себе на жизнь преподаванием: ей не хотелось существовать на доброхотную помощь родителей. Но кто захотел бы нанять учительницу, которой регулярно, каждый месяц, была нужна неделя для прохождения курса химиотерапии и, кто знает, сколько еще времени для преодоления различных других недомоганий, которые могли возникнуть.

— Кому нужен человек, больной раком? — спрашивала она.

— Тут надо не гадать, — сказал ей Виктор, — захочет ли кто-нибудь взять тебя на работу, а решить для себя самой, чем ты хочешь заниматься, и, решив, начать действовать.

— Ты прекрасно знаешь, что мое положение не позволяет мне поступать таким образом, — сердито парировала дочь.

— Позабудь об этом на минуту, Джейн, — упорствовал Виктор. — Давай рассуждать отвлеченно. Должна же быть какая-то другая работа, кроме преподавания, способная тебя заинтересовать.

Джейн все еще сердилась, но промолчала. Это походило на одну из их перепалок времен, когда она была еще подростком.

— Ну ладно, согласен, что тебе трудно сейчас представить себя на постоянной работе, требующей неотлучного присутствия. Не поговорить ли нам о том, чем ты мечтала заняться в прошлом, что доставляло бы тебе удовлетворение, например о путешествиях или писательстве?

— Ты всегда твердил, что мне не следовало идти в журналисты. Уж не собираешься ли ты теперь изменить мнение ради того лишь, чтобы мне угодить? — саркастически заметила она.

— Нет, но ты могла бы писать. Ведь ты же сочиняла стихи. Или займись таким вопросом, как права женщин. Твое исследование на эту тему было вполне приличным.

— Нет, папа, я хочу заниматься тем, что обеспечивало бы мне средства к существованию.

— Но прежде, чем до этого дойдет, тебе придется найти занятие по силам. Нечто способное удовлетворить тебя. Разве когда-то ты не подумывала о том, чтобы приобщать людей к искусству?

— Да ты о чем это, папа? — Сейчас ее обуревала не столько злость, сколько своего рода нетерпение, слегка окрашенное любопытством.

— Я помню разговор о керамике, который ты как-то вела с мамой. Ты раскладывала ее изделия по полкам, готовя их к распродаже, и при этом сказала, что понимаешь, как ей приятно, когда их покупают не только ее богатые друзья, но и местные жители.

— Ну и что из того?

— И ты была согласна с мамой, что те, кого бабушка называла «низшими классами», так же способны оценить произведения искусства — когда им случалось видеть действительно хорошие работы, — как и другие. Ты помнишь?

— Да, — неохотно признала она. — Но какое это имеет сейчас значение?

— Да очень простое. Ты сказала, что, быть может, вы с мамой могли бы заключить между собой соглашение: она делала бы различные вещицы на продажу — керамику, поделки из дерева и подобные вещи, — а ты продавала бы их по доступным ценам простым людям и тем самым вносила бы в их жизнь красоту вместо безвкусной стряпни из глины и гипса, которую они часто покупают в магазинах за неимением лучшего.

— Но такая лавка стоила бы массу денег, — с сомнением взглянула на него Джейн. — И опять-таки приходилось бы каждый месяц на неделю закрывать лавку из-за курса химиотерапии, да и еще всякий раз, когда мне становилось бы плохо. Нет, папа, спасибо, но практически это вряд ли осуществимо. — Сейчас она уже совсем не сердилась, а только немного погрустнела.

Виктор, однако, не отступал.

— Ты могла бы занять деньги и впоследствии вернуть долг из своих заработков. Можно также нанять помощника или взять партнера, который замещал бы тебя в твое отсутствие. Если бы нам удалось найти для тебя подходящее помещение в Брайтоне, твои друзья сплотились бы вокруг тебя. У тебя могла бы быть квартирка над лавкой: ты всегда бы была в курсе происходящего даже не стоя за прилавком. А мама говорила, что могла бы некоторое время пожить с тобой в Англии — она оборудовала бы для себя гончарную мастерскую позади лавки.

Вот тогда-то Джейн и крикнула Розмари: «Мама! Мама!» В голосе ее звучала радость, какой мы не слышали уже столько недель. Розмари быстро примчалась из кухни.

— Да, Джейн, что случилось?

— У папы возникла одна из его идей.

— И что именно на этот раз? — осторожно осведомилась Розмари. «Идеи» Виктора обычно отличались грандиозностью и редко носили практический характер.

Однако возбуждение, с каким Джейн изложила брайтонскую идею, подействовало на мать заразительно. Брайтон был тем местом, где дочь была счастлива в свои университетские дни и куда часто приезжала, чтобы повидать остававшихся там друзей. Сможет ли она вернуть себе эти времена? Вскоре мы все трое уже сидели за столом, вооружившись карандашами и бумагой, и составляли списки: Виктор — тех людей, которым следовало позвонить, Розмари — гончаров и других мастеров, с которыми следовало встретиться, Джейн — остальных дел, которыми следовало заняться: начиная с найма нужных помещений и кончая закупкой необходимого запаса товаров, от выяснения вопросов налогообложения и кончая посещением других магазинов и лавок для знакомства с их работой. Мы строили планы так обстоятельно, как будто готовили военную кампанию. Джейн вносила присущие ей организованность и реализм, она поднимала вопросы, затрагивавшие самую суть проблемы, и требовала, чтобы мы тщательно продумывали очередность предстоявших нам действий. Виктор добавлял к этому свой энтузиазм, воодушевление, идеи. Не успели мы и глазом моргнуть, как он уже заговорил — правда только полушутя — о целой сети однотипных лавок, разбросанных по районам британских трущоб и приобщающих их жителей к миру искусства и ремесел. Джейн снисходительно улыбалась: