Вильям Козлов - Время любить Страница 11

— Андрей, скажи только честно: ты любишь меня? — первой нарушила затянувшееся молчание Мария.

— Разве я когда-нибудь тебя обманывал? — спросил он.

Нет, он никогда ни ее, ни других не обманывал. Да и зачем ему это? Он ведь никого не боится, ни перед кем не заискивает. Лгут чаще всего трусливые люди, которые всегда чего-то боятся или скрывают. А может, просто из-за подлости натуры.

— И все-таки, любишь ты меня или нет?

Спросила и затаила дыхание: он ведь не станет кривить душой, скажет правду. А так ли уж нужна эта правда Марии? Вот сейчас одним своим жестоким словом, произнесенным спокойным тоном, он сразу разрушит все то, на чем держится их взаимное чувство. Убьет надежду, ее любовь…

Он пошевелился во тьме, кашлянул, видно, хотел что-то ответить, но Мария положила ладонь ему на губы:

— Молчи, Андрей! Ничего не говори!

— Кто в верности не клялся никогда, тот никогда ее и не нарушит… — продекламировал он.

Она была уверена, что он улыбается. Вспомнила, как однажды Андрей откровенно высказал свое отношение к ней, Марии, и к жизни вообще. Это было на пляже в Репине, куда как-то они выбрались покупаться. Они только что вышли из воды, легли рядом на песок и, слушая шуршание накатывающих волн, смотрели на высокое небо. Андрей неожиданно заговорил о том, что он сейчас на перепутье: учеба его не удовлетворяет, спортсменом на всю жизнь он не хочет становиться, потому что культ мышц притупляет ум. Культуристы с наработанными тяжелыми бицепсами почему-то напоминают ему бизонов или зубров. Им, культуристам, мышцы нужны для показа, демонстрации, а не для борьбы… Ему очень нравится литература, но все, что он сейчас делает за письменным столом, почерпнуто скорее из чужого опыта жизни, описанного классиками мировой литературы, а не из своего. О любви он все знает только из книг, та жизнь, которая течет рядом, не совсем ему понятна. Живут люди, любят, ненавидят друг друга, чем-то увлекаются, борются со своими страстями и пороками, лучшие из рода человеческого что-то создают, творят, фантазируют… Большинство же живут и никогда не задумываются: зачем они родились на белый свет? Зачем живут? Что оставят после себя? Или, наоборот, уничтожат и то, что было создано на земле до них?.. И вечером и утром приходят ему в голову эти мысли, как иным мысли о смерти, которой никому не суждено избежать…

Он много говорил такого, что было непонятно и чуждо Марии, упоминал философов — таких, как Платон, Сократ, Анаксагор, Цицерон, Кант, и других… Запомнились ей и его слова о любви: он говорил, что любовь слепа — именно так ее изображали древние, — отнимает у человека свободу, делает его рабом женщины и чувств. И любовь не бывает вечной, у нее всегда есть конец, какой бы пламенной она ни была. Поэтому он в любви за равенство, понимание и уважение друг к другу. Эгоистичная любовь, когда люди считают любимого человека принадлежащим только им; претит ему, Андрею…

Мария не понимала его: она могла любить только всем сердцем, принадлежать одному любимому человеку, каждый день видеть его, обнимать, чувствовать рядом. Для любимого она была готова на все… Разумеется, такого она требовала и от него, Андрея. А он будто бы боялся ее чувства и, когда оно проявлялось особенно сильно, сознательно или бессознательно охлаждал его то ли шутливыми замечаниями, то ли отвлеченными мудрствованиями… Много ли ей, Марии, от него нужно? Чтобы иногда говорил ей, что любит, был рядом, восхищался ею, ласкал… А он лежит рядом, такой желанный, сильный, и вместо того, чтобы целовать ее, снова рассуждает о смысле жизни…

Андрей же, лежа рядом с девушкой, думал о другом: что за парадоксальные создания мужчина и женщина?.. Так уж природа устроила, что они друг без друга жить не могут, но тогда почему они такие разные? Как два полюса. Как бы близки они с Марией ни были, а все равно нет полного понимания друг друга. Ему нужно все время быть начеку, чтобы не обидеть ее. Рассказываешь ей любопытные вещи, делишься самым сокровенным, а в ее глазах — пустота. Иной раз ему кажется, что Мария не слушает, ее мысли витают где-то далеко. Любовь, любовь… Это значит молиться на девушку? Создавать из нее идола, которому нужно все время поклоняться и принести себя в жертву? А как же свобода? Свобода личности! Независимость. Не сотвори себе кумира… Да, он, Андрей, не хочет быть идолопоклонником, жертвой любви…

Почему желание и разум несовместимы? Сначала желание, страсть, а потом размышления, анализ, критика. Почему в какие-то мгновения бывает полная гармония с женщиной, как бы наступает вершина понимания друг друга и откровение, а потом все снова исчезает?.. И таких «почему» тысяча, как у несмышленого ребенка, открывающего окружающий его мир. Много прекрасных страниц написано про любовь. Классическая любовь Наташи Ростовой к Андрею Болконскому, Анны Карениной к Вронскому, Ромео к Джульетте, Дафниса к Хлое и так далее. И все равно ни одна любовь на другую не похожа. Существуют какие-то черточки, свойственные только двум любящим людям, у других уже свои отличия… Одинаково лишь одно — начало и конец любви. Вечной она бывает только в литературе и легендах, и то лишь потому, что начинается романтически, а кончается трагически и, как правило, в юном возрасте возлюбленных…

Да, Мария ему нравится, но может ли он обещать ей ту любовь, которую она, наверное, заслуживает? Пылкую, преданную, самозабвенную… Он этого не знает. Разве он виноват, что его чувство к ней совсем иное, чем у нее к нему? Может, у них темпераменты разные?.. И вот тут-то начинаются сложности! Разве он не понимает, что девушка сейчас злится на него, ее чувства преобладают над разумом, и он тянется к ней, но вместе с тем она еще требует от него того, чего он не может отдать ей, — это полного отрешения от себя самого, от своих мыслей, принципов… Очевидно, в ее любви он боится потерять себя… А надо ли этого бояться? Андрей не знал, но уже сама мысль, что он не принадлежит себе, заставляла его противиться охватившему его чувству… Тонкая, почти невидимая перегородка, но она разъединяла их. Он то ее хоть ощущал, эту преграду, а Мария не замечала и оттого злилась и страдала… А помочь ей он не мог. Какой смысл слепому рассказывать про волшебные краски летнего заката?..

— Андрей, кто между нами? — проницательно спросила Мария.

— Скорее уж «что», — усмехнулся он про себя, вспомнив про свои рассуждения о невидимой тонкой перегородке, разделяющей их. А может, он ее выдумал, эту перегородку?

Она придвинулась к нему, стала гладить его лицо, перебирать мягкие волосы, в глазах ее уже не мерцали две звездочки: головой она загородила щель в крыше. От ее ладоней пахло горьковатой полынью, длинные волосы щекотали щеки, нос, лезли в глаза. И постепенно все мысли о сложностях отношений с женщиной сами по себе исчезли из головы. Его руки стали отвечать, губы искали ее губы. Каждое ее движение было преисполнено извечного смысла бытия, радости, наслаждения. И уже не существовало сомнений, терзаний, мировых проблем, да и сам огромный мир вдруг сузился для них в этот пахучий сеновал с щелястой крышей, кошачьими голосами, мышиным шуршанием, царапаньем яблоневой ветки о доски.

Если бы она сейчас спросила: «Любишь?» — он крикнул бы на весь мир: «Да! Да! Да! Люблю-ю-ю!..»

Глава вторая

1

Вадим Федорович саженками плыл в море. Если не вертеть головой и смотреть лишь вперед, то создается ощущение, что на свете сейчас есть лишь ты, море и небо — первобытный мир, в котором нет места цивилизации, городам, людям… Зеленоватая, с легкой голубизной вода легко держала, небольшие волны качали, как в колыбели. Даже не верилось, что в море можно утонуть, казалось, упругая ласковая вода никогда не даст тебе опуститься на желтое, с бликами дно, если ты даже не будешь шевелить руками и ногами. Впереди в голубой горизонт барельефно врезался большой белый пароход — цивилизация безжалостно разрушала придуманный мир, — с правой стороны его плавно огибали две парусные яхты. На одной из них пускал в глаза зайчики какой-то начищенный медный предмет. Красный буй остался позади, и тут раздался резкий голос спасателя, потребовавший «гражданина» вернуться назад.

Не очень широкая полоса пляжа была забита загорающими. Они лежали на деревянных реечных лежаках, на разноцветных одеялах, полотенцах, а некоторые и прямо на гальке, подложив под головы одежду и сумки. Солнца и моря хватало на всех. У самого берега плескались крикливые голозадые детишки, слышался общий гул, в котором невозможно разобрать отдельные голоса. Когда заплываешь далеко от пляжа, то как бы отрываешься от человеческого муравейника и снова начинаешь ощущать себя отдельной личностью, но стоит ступить босой ногой на берег, влиться в коричнево-золотистую шевелящуюся массу — и ты будто сам превращаешься в незаметную песчинку огромного пляжа. Ноги твои сами собой выбирают меж плотно лежащих тел пустые места; нечаянно задев кого-нибудь, механически извиняешься, безразличные, сонные взгляды скользят по тебе, да и ты смотришь на всех равнодушно. И потом, редко чьи глаза увидишь, потому что все в солнцезащитных очках — роговых, металлических, пластмассовых.