Николай Гарин - Таежная богиня Страница 11

— Ну да, такой большой, с твердыми корочками и на тесемках, ты должен знать, подобные я у многих художников видел.

— А что, он и красками писал? — вновь спросил Никита.

— В тетради карандашом, насколько я помню, и чернильной авторучкой, были такие, а в альбоме только красками и еще цветными мелками на темной бумаге.

— Но у бабушки нет этих альбомов, — опять вырвалось у Никиты. В его голосе были и сожаление, и удивление, и обида.

— Не знаю, не знаю, — пожал плечами Анатолий Иванович, — может, он все это хранил у Фомичева, был у него такой приятель, художник. Матвей часто пользовался его мастерской на Луначарского. Во всяком случае, он мне как-то об этом говорил.

— Анатолий Иванович, — мило прозвучало из-за двери, — мы ушли. — В дверном проеме светились две женские головки.

— А? Что? Да, да, идите, идите, — спохватился Захаров и глянул на часы. — А который час? Семь! Вот это да! Никита, уже семь.

— Но вы еще не рассказали, э-э...

— Да, да, я помню. Эх, чайку бы сейчас, да девочки ушли... ну да ладно. — Несмотря на выпитый коньяк, волнение все же овладело Захаровым, и Никита это видел. Бывший друг отца, сдвинув брови, быстро заходил по кабинету, резко поворачиваясь.

— Это было осенью шестьдесят седьмого года, — начал Анатолий Иванович. Он перестал ходить и остановился у окна. — В районе Березова. Я только-только защитил кандидатскую и с группой инженеров готовился к эксперименту по прослушиванию газоносных пластов в этом районе. Работа не клеилась. То одного не было, то другого. Что-то из приборов забыли, генератор барахлил, в общем, себя и людей измотали... А тут еще страшная радиотелеграмма — в районе озера Балбанты при взрывных работах погиб начальник партии. Так я узнал о гибели твоего отца. — Анатолий Иванович резко повернулся и прошел к шкафу. Открыв дверцу, он долго, часто чертыхаясь, что-то искал в нем. Потом продолжил поиски в своем столе, но, так ничего и не найдя, вернулся к Никите. Сев на прежнее место, продолжил:

— Вылетели на гидросамолете, были тогда такие. В комиссию вместе с представителями прокуратуры, исполкома взяли и меня, вернее, я напросился. На озере были большие волны, и при посадке, как потом выяснилось, у самолета лопнула какая-то важная тяга. Короче говоря, возникла проблема с обратной дорогой. Пока добирались до расположения партии, стемнело. — Анатолий Иванович закурил. Но теперь он курил без особого удовольствия, торопливо, в кулак, как подросток.

— Твой отец лежал на столе для промывки проб в дощатом сарае. Мы с ним не виделись несколько лет, поэтому меня тогда удивил его вид. Большая рыжая окладистая борода, очень худой... Лицо и грудь в пороховых отметинах, глазницы — глубокие ямы. Он то ли закладывал, то ли разряжал заряд вместо кого-то, вот и... Тогда я не сразу заметил трех вогулов — двух низеньких мужичков и женщину, что все время стояла в голове покойного. Честно говоря, было не до них, когда перед тобой такое, а вот уже потом, когда тело твоего отца пропало, я стал припоминать.

— Как пропало? — вырвалось у Никиты. — Что значит, пропало?!

— А вот так, пропало, и все, мой мальчик, — Анатолий Иванович снова порывисто встал и, в очередной раз закурив, заходил по кабинету. — Мы его потом до снега искали и по весне всю реку прошарили.

— Подождите, подождите, Анатолий Иванович, — Никита тоже поднялся со своего стула, — мне говорили, что его схоронили, и даже есть могилка... А выходит?..

— А вышло, Никитушка, так, что мы не могли ждать, пока самолет отремонтируется, холодильника не было, а тело ждать не будет, не зима, надо было его оперативно доставить хотя бы в Саранпауль. Вот и повезли водой. Эти двое мужичков с вогулкой взялись за два дня доставить. Поплыли на своей лодчонке и все трое пропали, и тело твоего отца тоже. Даже лодку не нашли.

У Никиты в голове зашумело, а потом возникло ощущение, что он это как будто уже знал раньше. Он не заметил, как стал вышагивать по кабинету вместе с Захаровым. Потом Никита в раздумье сел на свое место, пытаясь собрать воедино только что полученную информацию.

— Конечно, такое мы не могли сообщить ни твоей матери, ни бабушке. — Анатолий Иванович с минуту помолчал, а потом тихо добавил: — Но и это не все, Никитушка. Когда я вернулся домой, то решил собрать всех, с кем в студенчестве Матвей так или иначе дружил или был в приятелях. Хотел оформить фотогазету... И не нашел ни одной фотографии с твоим отцом, сделанной после четвертого курса, то есть после той экспедиции на Северный Урал. И у остальных не оказалось фотографий Матвея. А на общей, выпускной, вместо твоего отца белое пятно. Вот это, дорогой мальчик, до сих пор не поддается никакому объяснению. Чертовщина! Пропали даже рисунки, которые он дарил нам на прощание. Если бы кто мне рассказал такое, я бы не поверил.

Никита был ошеломлен. Он сидел, придавленный таким грузом, который не только подняться не давал, но и мало-мальски вздохнуть. Как он будет теперь носить эту ношу, как будет жить с ней дальше?..

— А где... где это было все?! Вы мне покажите на этой... на карте, где эти места... где отец...

— Э-э, милый мой, ты это брось! — Анатолий Иванович подскочил к Никите. — Ты не представляешь, что это за гиблые места! Хватит одного Гердова, хватит...

— А вы бы как поступили на моем месте?! — У Никиты запершило в горле. Он, наверное, впервые так остро почувствовал сопричастность трагической судьбе своего отца, которого едва помнил. В нем проснулось и заговорило кровное, родственное...

Захаров отвернулся. Сгорбившись, он подошел к окну, за которым уже вечерело, и надолго замолчал. Он вспомнил, как с матерью в сорок восьмом они поехали искать могилку отца. Как ходили от села к селу по пыльным смоленским дорогам, по местам недавних боев, где смертью храбрых погиб гвардии старший сержант Захаров Иван Степанович. Ходили, вглядываясь в выцветшие, выгоревшие, вымытые дождем фамилии на деревянных пирамидках. Анатолий Иванович помнит, как чуть ли не каждую ночь тихо плакала мать, как она молила Бога, чтобы он помог отыскать могилку отца. Потом еще два года они ездили, но так и не нашли, где остался лежать их папка.

— Уральские горы, Никита, — устало, бесцветно заговорил Анатолий Иванович, — возникли от столкновения двух крупнейших массивов земной коры в период формирования материков. Наползая друг на дружку, они вздыбили ландшафт, породив этакий жуткий шрам на лике Земли. Образовалась целая цепь хребтов с высоченными вершинами, которые протянулись с севера на юг на две с половиной тысячи километров. Тогда и зародились локальные аномалии, микроклиматы, “энергетические зоны”, “черные котлы” — загадочные, атипичные явления. Эти горы содержат в себе гигантские запасы не только полезных ископаемых, они составляют некие узлы нетрадиционных ноосферных явлений. То, что не так давно открыли в Тибете. Особенности этих явлений отложились на культуре людей, которые заселили те края. За многие тысячелетия эти люди привыкли, сроднились, если хочешь, с этими аномалиями, живут с ними в гармонии, согласии и дружбе. Мы же, придя туда, попадаем точно на другую планету. Нас не понимает ни природа, ни люди, как, впрочем, и мы их. Ничего так просто не отдает Урал, всегда приходится платить, и очень дорого. Возьмешь, к примеру, на рубль, а заплатишь пять, а то и больше... — Анатолий Иванович остановился и посмотрел на часы. — Ну, что, Никита Матвеевич, будем собираться домой? А карты я тебе подберу. Но и разговор наш помни.

Как Никита добирался до Сысерти, не помнил. Всю дорогу он был как во сне. Люди уступали дорогу, место в автобусе, отводили взгляды. Если бы он мог увидеть себя в зеркале, то не сразу бы узнал, кто перед ним. Он уже был другим — лет на сто повзрослевшим. Вновь обрел и потерял отца, узнал невероятное о странной смерти и пропаже тела. И то, что Урал — не самое безобидное место на земле. Что даже для таких авторитетных людей в науке, как Захаров, это все еще непознанная планета, Terra incognitа.

Переступив порог бабушкиного дома, Никита поднял глаза и ахнул. За кухонным столом, мирно попивая чаек с Маргаритой Александровной, сидела Валерия, Лерка собственной персоной.

“Все, — подумал Никита, когда, радостно повизгивая, девушка повисла на нем, — все, сейчас голова лопнет, кусками разлетится по дому и он наконец-то приобретет прежний покой”.

Одна бабушка, как всегда, оставалась невозмутимой и трезвомыслящей.

— Садись, внучек, поешь, на тебе лица нет, — Маргарита Александровна налила для Никиты огромную кружку молока.

— Смотри, что я тебе привезла! — Валерия оторвалась от Никиты, кинулась к куче вещей, сваленных прямо у порога, и начала в них рыться. Здесь были и огромный рюкзак, и немыслимо раздутая сумка, и еще две поменьше, и этюдник, и чехол с рыболовными удочками, и палатка-двухместка в чехле, и дамская сумочка. — Это твой, твой, негодник! — замахала она перед Никитой плоской грязно-синей книжицей с вдавленным словом “Диплом”. — Твой! Папик все сделал, — гордо и торжествующе продолжала прыгать от радости девушка.