Кингсли Эмис - Девушка лет двадцати Страница 11

Глава 2

Что-нибудь помягче

Месяца полтора о Рое не было никаких известий. Собственно, от него лично. Однако я постоянно натыкался на его имя, и не только. Его подпись стояла в числе других под письмом в «Таймс», ультимативно требовавшим от режима Смита в Родезии передать черным лидерам в двадцать четыре часа всю полноту власти во избежание нашей воздушной интервенции. Рой дал интервью в одну из воскресных газет, где и нашли развитие те мысли насчет нынешней молодежи, какими он делился со мной в парке, и где, в частности, он заявлял, что она, то есть молодежь, сейчас в процессе открытия чего-то грандиозного, вроде христианской веры, и что у тех, кто препятствует свободной торговле гашишем и прочими наркотиками, у самих рыльце в пушку. Рой возник в теледискуссии о будущем искусства, явно позабыв, к каким неприятностям подобное появление на экране привело его в недавнем прошлом. Эту передачу я не видел, но рассказывали, что она имела политический уклон и показала широкий спектр взглядов, от Роя до одного американского скульптора, который будто бы призвал покончить со всяким искусством, если оно не становится прямым разрушителем общества. С чувством облегчения я прочел в разделе культурных сплетен, что знаменитый дирижер сэр Рой Вандервейн готовит с Новым Лондонским симфоническим концертную программу из симфоний Малера. Пусть модно, заметил я про себя, но все-таки много, много лучше, чем «Элевации № 9».

За это время у меня не произошло ничего из ряда вон выходящего. Обзвонив всех рецензентов посолидней меня и от всех получив отказ, «Проигрыватель» прислал мне здоровенный ящик с двумя десятками симфоний Гайдна вкупе с целой библиотечкой: восемь больших долгоиграющих пластинок, то есть шесть часов слушанья допотопного наследия, не говоря уже об утомительном чтении с немереным количеством сведений о жизни и эпохе композитора при полном презрении к подробностям касательно самих произведений. Всю неделю Гайдн стоял у меня в ушах, точнее, в одно ухо влетал, в другое вылетал. Гарольд Мирз в целом вел себя прилично, всего лишь раз запретив хотя бы мимоходом упомянуть об успешных гастролях нашего струнного квартета в Польше. Наконец-то я, изъяв Вебера из Зальцбурга, переместил его в Вену. Заставил прачечную вернуть мне мою рубашку, которую они держали, а может, и носили, месяца два. Вызвал настройщика и привел в порядок инструмент. Угрюмо-озабоченный вид Вивьен, обычно нарочитый не до такой степени, чтобы отравить любую встречу, сохранялся, эволюционируя по установленной схеме: усугубляясь к концу недели, исчезая к середине дня в субботу, когда мне случалось везти ее куда-нибудь во взятом напрокат автомобиле, и снова мало-помалу проступая к исходу воскресенья. Как-то раз в воскресенье около восьми я решил изменить своему обыкновению сидеть (или в данном случае лежать) и ждать, пока не пройдет у Вивьен ее женская хандра, и спросил:

– В чем дело, с тем твоим другом проблемы?

– Нет! – сказала Вивьен.

Ответ свидетельствовал о восхитительной особенности ее характера. Хотя тот другой тип начал маячить на горизонте где-то с Рождества, деля с ней большую часть ее свободного времени, а также, по вторникам и четвергам, постель, и хотя она знала, что мне это известно, вплоть до нынешнего момента тот субъект отдельной темой ни разу не внедрялся в наш разговор. Замечательно, что теперь не потребовалось прорубаться сквозь джунгли ненужного «не понимаю, о чем ты» и я просто назвал все своими именами. Должен признать, что отзывчивость на факты сочеталась в Вивьен с нежеланием самой оглашать их, и потому, скажем, выведывание у нее, чем ее папаша зарабатывает на жизнь, превращалось буквально в игру, где фигурируют только «да» и «нет». Но невозможно, а в данном случае и ненужно, чтобы человек состоял из одних достоинств.

– Он богат?

– Нет. Примерно как ты.

– Ясно. Женат?

– Нет.

В голосе ее я уловил некое раздражение.

– А что, собственно, кругом полно женатых! Симпатичный?

– Неужели ты думаешь, я выбрала бы несимпатичного? Довольно симпатичный. Я бы даже сказала, более чем. Нечто среднее между довольно симпатичным и крайне симпатичным. Он невысокий, ну, наверное, только чуточку выше меня. И еще у него борода. Но усов нет. Такая круглая борода во все лицо, но без усов.

– Судя по твоему описанию, я гораздо привлекательней.

– Ты прав. Он не такой, как ты. Зато очень добрый и заботливый. То есть, я хочу сказать, ты тоже добрый, если захочешь, а он всегда. Это в нем самое замечательное. И еще он надежный. На него я во всем могу положиться.

– Не сердись, но, судя по твоим словам, он большой зануда.

– Пожалуй, да, – сказала Вивьен.

Мы помолчали, затем я спросил:

– Он обо мне знает?

– Ну конечно!

– Как он узнал?

– Спросил, и я сказала.

– Так! И он спокойно с этим мирится?

– Думаю, нет, но утверждает, уж лучше так, чем потерять меня, говорит, пусть будет все, как я хочу. Эту сторону дела он целиком предоставляет мне.

– Ну, а как тебе на два фронта? Ты уже практиковала подобное?

– Да так почему-то само собой получается, однажды даже попробовала с тремя, так что, наверное, для меня это нормально. По-моему, и для тебя, ну, или ты не очень против, ведь так? И значит, я могу воспринимать нашу связь не слишком серьезно. Вообще-то, вроде бы, на два фронта – это как-то нехорошо, верно? Я имею в виду именно наши отношения. Может, так оно и есть, только прежде чем начать, я прикинула про себя и не нашла ничего предосудительного, если только следовать правилам: говорить правду и не знаться с женатыми.

– А почему не знаться с женатыми?

– Чтоб не огорчать жен. Да и какая радость мужчине, встретившему девушку, на которой, если б мог, с радостью женился, если жена отказывается давать развод? Но ты ведь не против, да? Не против, что меня устраивает на два фронта?

– Да ради бога!

– Ну да, это ведь так увлекательно! О, милый! – произнесла она, прильнув ко мне и заиграв всем телом и при этом сразу же, я бы сказал, с налета, страстно задышав. Мне ничего не стоило отреагировать, поскольку мы с ней лежали в тот момент в постели у меня в комнате. Как всегда, на адекватную ответную реакцию с моей стороны потребовалось гораздо больше, чем пара минут. Вивьен стартовала необычайно стремительно, однако она была готова равным образом стремительно стартовать еще бесчисленное множество раз, и без передышки. Ее склонность общаться на два фронта, несомненно, диктовалась утилитарными мотивами.

Но была и еще одна сторона дела, в чем мы – я и, по всей видимости, тот другой тип – воздавали ей должное: и это момент, когда мужчина достигает своего кайфа. В тот вечер, как всегда, Вивьен восхитительно подхватила его. Довольно скоро после этого, воскликнув: «Господи, неужели уже так поздно?» – она скакнула из постели и ринулась в ванную.

Лежа на спине, я надел, чтобы сосредоточиться, очки, и мало-помалу ко мне пришла мысль, что, должно быть, причина угрюмости Вивьен вкупе с озабоченностью заключается в прежде отличавшем меня обидном отсутствии интереса к этому самому типу. Мне бы следовало время от времени справляться, как он там у нее, при этом, разумеется, всякий раз подчеркивая, как счастлив я, что тот пребывает в добром здравии.

Когда Вивьен вышла из ванной, я направился туда, а выйдя, застал ее одевающейся. Она стояла ко мне спиной, но к этому я уже привык; по правде говоря, лишь недавно после многократных увещеваний мне удалось убедить ее не бегать одеваться в ванную. Белье на ней, как всегда, смотрелось новым и одновременно застарелым, будто она только что выудила из какого-то тайника ненадеванный, герметически запечатанный комплект приданого своей мамаши. Затем последовали переливчатая шелковая блуза в сиреневых, огненных, горчичных и темно-синих пятнах, затем довольно-таки длинная юбка из толстой ткани в мелкую черную ломаную клеточку по розово-бежевому фону, бледно-зеленые чулки и коричневые туфли. Пояс-цепочка, янтарные бусы, чудненький браслет – источник оглушительных бряцаний, золотые сережки в виде золотых птичьих клеток с яркими попугайчиками, это – пока я натягивал свою одежду. При всех своих достоинствах подобный наряд полностью погребал под собой выразительный бюст, тонкую талию и крутые бедра. Вивьен надругалась над своими угольно-черными (без преувеличения) волосами, воздвигнув из них на макушке съехавшую на один бок некую прямоугольную пирамиду, и теперь, презрев истинный контур, размалевывала губы розово-лиловой помадой. По счастью, она не додумалась заляпать краской карие глаза, изуродовать оспой кожу, свернуть на бок нос, измазать или выломать зубы. Именно эти ее упущения, а также то, чего форменному костюму оливкового цвета скрыть не удалось, побудили меня однажды утром в агентстве авиакомпании положить на Вивьен глаз. (Как-то она, без тени самоанализа, призналась, что мужчины почему-то обращают на нее внимание только в рабочее время.)