Аякко Стамм - Путешествие в Закудыкино Страница 11

– Добренький вечерочек! – подхватил нить разговора мужчина. – Ви извиняйте, що ми к вам обращаемось, ми сами люди не местные, приезжии…

– Из Киева… – уточнила дама.

– Да, з Кыиву ми, щось у Украини. Чулы мобуть? – мужчина очень волновался, с трудом подбирая нужные слова, и постоянно озирался на свою более уверенную спутницу. – Ми тилькы з Канади. У Канади ми булы, ось…

– Муж был болен…

– Хворый я був, бач, болыть щось, аж неможлыво…

– Ему необходима была срочная операция…

– Операция в мэни, да-а! У копчику болыть щось…

Мужчина нервно бегал взглядом то на жену, то на Женю, стараясь не упустить нить разговора и вставить очень важную, на его взгляд, информацию. От волнения он даже вспотел.

– Очень сложная операция…

– Ну-у! Ликар ризав мэни. Да-а! Ножиком прямо, бач, тильки вжик, и усэ…

– Очень…

– И щэ клавустрохвобия в мэни, да-а!

– Очень дорогая операция…

– Да ни хай. Щось грошыв нэмайе що ли?

– И сделать её могли только в Канаде…

– Ну. Цэ ж и я кажу. Тилькы у Канади и бильш нигде…

– Мы пробовали обращаться в Москву…

– Ни-и! Бач, москали ни могуть, ага. Знаниив в ных нэмайе, чи аппаратив яких, чи що…

– А в Канаде операцию, слава Богу, сделали…

– Да-а! Усэ слава Богу!

– Операция прошла успешно…

– Дужэ гарно, бач, аж не пыкнув я, – мужчина склонился к самому уху Жени и сообщил по большому секрету. – Спав я, ага, нычого ни чул…

– И теперь мы возвращаемся домой…

– У Кыив ми повертаемось!

– Через Москву…

– Ну да, у Москву ми прыйихалы, бач. Вжэ ми булы у Хвранции, у Парыжу… яки тамо дивки гарны, я тоби кажу…

– Ты опять? – дама строго посмотрела на мужа.

– Да ни, ни, кыся, я ни що. Ни чого особлываго. То ж я кажу, дивки тамо дуже худючи, як прутья з виныку, одни мослы стрычать, ухопытыся тож ни за що…

– Дело у нас в Москве очень важное…

– Це так. Усэ так. Чиста правда-матка. Допомохты трэба…

– У меня нет ничего, – наконец-то нашелся, что сказать Женя.

– Нет! Нет!

– Ни-и! Ни-и! – замахал руками мужчина. – Звиняйте, що ми к вам обращаемось, в нас у Москви никого нэмае, оце ми до вас…

– Не откажите…

– Но я же говорю вам, у меня нет ничего, – Женя уже начал терять терпение и хотел было встать и отойти, но неожиданно один из до сих пор стоявших неподвижно амбалов подошёл к нему вплотную и раскрыл большой чёрный кейс прямо перед его носом.

– Не откажите в любезности – возьмите, сколько сможете.

Кейс был до верху набит аккуратно сложенными банковскими упаковками по десять тысяч долларов в каждой.

– Будь ласка, возьми скилькы потрибно. В нас ще йе.

От неожиданности Резов снова плюхнулся на диван и, ничего не понимая, смотрел то на кейс, то на умоляющие физиономии просителей.

Видя Женину растерянность, мужчина ещё больше заволновался и, вытирая носовым платочком крупные капли пота с лица, попытался хоть как-то помочь ему. Ну, приободрить как-то.

– Бач, клавустрохвобия в мэни… У копчику болыть щось…

– Станция «Площадь Революции», переход на станцию «Театральная», – раздалось из динамиков.

Женя вскочил, опрокинув кейс и рассыпав долларовые пачки, и выбежал прочь из вагона. Двери с шумом закрылись, поезд тронулся, быстро набирая скорость.

Он остался один на совершенно пустой станции. «Уф-ф! Что ж это происходит? Среди бела дня деньги дают… А я не беру.… И всё же, как я сюда попал? – размышлял он, разглядывая застывшие фигуры рабочих, колхозниц и красноармейцев с собаками, создающих неповторимый скульптурный ансамбль станции.[2] – Я точно помню, как сел в метро на „Октябрьской“ Кольцевой линии. Может, я по ошибке попал на радиус? Да, наверное… Какой же я, всё-таки, рассеянный. Но подождите, Калужско-Рижский радиус не проходит через „Площадь Революции“. Ничего не понимаю. Дурдом какой-то».

Тут подошёл следующий поезд, остановился и раскрыл перед Женей двери пустого вагона. «И куда подевались все люди? В это время метро всегда переполнено. Неужели я столько проспал?! Да нет, не может быть… я ведь только присел, только задремал и…».

Над чёрной пастью тоннеля светящиеся электронные часы показывали четыре нуля.

«Полночь!? Мама родная, это я столько спал?! Не может быть… я точно помню… я присел, закрыл глаза и „…следующая станция…“. Не может быть…».

– Гражданин, вы ехать-то будете? Вас только и дожидаемся, – раздался из динамика противный женский голос. – Ну вааще прям, сами не знают, едут или не едут!

Женя послушно зашёл в вагон, двери закрылись, и поезд поехал, стуча колёсами о стыки рельс. Он не стал садиться, опасаясь снова заснуть, а, как зашёл в вагон, так и остался стоять, только развернулся лицом к двери. Резов наблюдал за проносящимся мимо мраком подземелья и переживал в памяти все события, навалившиеся на него сегодня. Состояние его можно понять, оно было ужасным. Столько всего уместилось в один день, на месяц хватило бы. Радостная эйфория предчувствия новой, интересной, полной открытий и побед жизни. Знакомство с новыми коллегами…

«Они хотя и немного странные, но вполне положительные, серьёзные люди. Совсем другое дело, этот изобретатель, как его, Пиндюрин вроде бы. Надо же, изобрёл машину времени – глупость какая-то. И ведь ему поверили! Как лихо он всех уболтал, даже испытание затеял. Машина времени – бред какой-то, это же антинаучно. Прав был профессор Нычкин. И Хенкса Марковна тоже права, надо было гнать этого изобретателя ко всем чертям».

В правом боку вдруг что-то запульсировало, и нехорошая такая волна пробежала по всему телу, засев где-то в голове тупой, едва ощутимой тревогой.

«Да. Испытание пресловутой машины времени с треском провалилось. Ничего же не произошло, да и не могло произойти. Хотя, с другой стороны, именно после этого испытания всё и началось – приступ профессора, тётя Клава какая-то странная, в метро творится что-то непонятное – чертовщина какая-то».

Снова запульсировало, завибрировало и пробежало по всему телу, застряв где-то в голове и усилив тревогу.

«Сам-то Пиндюрин пропал куда-то, исчез, испарился, как и не было его. Эх, хорошо бы найти этого „изобретателя“ да порасспросить хорошенько. Он смог бы, наверное, всё объяснить».

Проносящийся за стеклянной дверью вагона мрак как будто ещё больше сгустился, спрессовался в непроницаемую чёрную завесу, хотя давно уже должен был рассеяться, вспыхнув сиянием множества ламп вестибюля очередной станции. Поезд ехал уже минут десять-пятнадцать и не собирался останавливаться, а напротив, казалось, ещё усиливал ход. Вдруг в отражённом от стеклянной двери пространстве вагона, прямо за Жениной спиной появилась знакомая фигура в старой, выцветшей футболке и с круглой, как бильярдный шар головой. Она, не обращая никакого внимания на попутчика, увлечённо набирала указательным пальцем какой-то текст на мобильнике Nokia.

«Пиндюрин!? Откуда он здесь взялся? Ведь не было же никого», – пронеслось в голове у Жени, и он резко развернулся.

Возле противоположной двери никого не было, вагон был пуст.

«Глюк…», – осторожно прокралась в сознание пугающая мысль.

– Эй, кто тут? – тихонько крикнул Женя, но ответа не последовало.

– Пиндюрин, вы здесь? Где вы? – пустое пространство вагона ответило всё убыстряющимся стуком колёс и завыванием встречного потока воздуха в вентиляционных воздуховодах.

Женя медленно, осторожно, пытаясь перехитрить пугливый глюк, снова отвернулся к зеркалу стекла, ожидая опять увидеть призрак. Но за его спиной отражалась только пустота.

«Точно мираж, этого мне только не хватало, – Резов отёр носовым платком со лба капельки холодного пота. – Совсем плохо. Переутомился наверное, перенервничал. Всё, надо успокоиться, ни на что не обращать внимания. Сейчас будет „Курская“, бегом на вокзал, минут пятнадцать на электричке и дома – горячего чаю с мёдом, и в постель. Отдохну хорошенько, высплюсь, а завтра всё будет хорошо. Всё будет хорошо… Да ну его к чертям собачим, этого Пиндюрина с его Nokiей!».

В правом боку снова завибрировало, на этот раз с особенной силой, а по вагону пронеслась известная мелодия «Люди гибнут за металл». Женя достал из футляра свой мобильник и прочитал SMSку: «НОВЫЕ ИГРЫ, ПРИКОЛЫ, НЕВЕРОЯТНЫЕ УВЛЕКАТЕЛЬНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ. ДЛЯ УЧАСТИЯ НАЖМИТЕ ЛЮБУЮ КЛАВИШУ НА ВАШЕМ ТЕЛЕФОНЕ».

– Блин! Достали своими идиотскими завлекалками! Стоит только согласиться, без штанов оставят! – гневно выпалил Женя, стёр SMSку и отключил Nokiю.

В тот же миг поезд стал тормозить. Натужно загудели тормоза, гася невероятную скорость, набранную в столь длительной гонке, и вскоре вагон вырвался из железных объятий мрака на простор ярко освещённой станции. «Ну, наконец-то», – вздохнул с облегчением Женя, когда состав уже останавливался. Двери с шумом раскрылись, и в вагон ввалилась плотная, тяжёлая как мельничный жернов, тягучая тишина. Ни одного звука, даже никаких шорохов, поскрипываний и попискиваний, ни вздоха, ни оха, ни одной живой души, как в огромном, ярко освещённом склепе. Только множество чёрных, лоснящихся на свету рабочих, колхозниц и красноармейцев с собаками смотрели на Женю, как живые. Состав снова стоял на «Площади Революции».