Этгар Керет - ЯОн Страница 11

— Ты думаешь, это смешно! Но если бы это был твой отец, и у него бы украли голову, тебе бы совсем не было смешно!

Цури оторвал взгляд от питы и с набитым ртом изрек:

— Чувствуешь себя героем, да, Шостак? Это лишь потому, что твой дылда-братец рядышком. Но даже он знает — если вы проторчите здесь, пока я не прикончу питу, все его метр восемьдесят, и даже его мать, ни капли ему не помогут, и я таки подпорчу вам обоим портрет!

— Чего ты разошелся? — сказал Гильад. — В конце концов, Рани говорил то, что он думает.

Цури не обратил на него ни малейшего внимания, только нагнулся ко мне со своей питой и велел, чтобы я последил за своим ртом, иначе он не знает, что мне сделает.

Мы с Гильадом ушли оттуда, и я никому ничего не рассказал. И никому так и не удалось узнать, кем был этот Человек без головы. По виду его члена полиция определила, что он не еврей, но осталось неизвестным, кто это сделал и почему. Мой отец говорит, что когда-то в Израиле женщина могла идти по улице глубокой ночью и ничего, кроме арабов, не бояться. А сегодня здесь уже как в Америке: люди курят травку и во дворе школы валяются обезглавленные трупы. И никого это не волнует! И мама, которая всегда старается всех успокоить, сказала ему, что все-таки, может быть, все ошибаются, и этот, без головы, просто покончил с собой, или упал в темноте, и какое-то животное утащило его голову. Когда отец говорил обо всем этом, мне вдруг захотелось рассказать о Цури, но я вспомнил, как Гильад дрожал от страха, и спросил себя — зачем? Если он не еврей, так, ясное дело, детей у него нет, а даже если и есть, они понятия не имеют, что он умер. И рассказать о Цури, значит, самому хорошенько схлопотать, и причинить неприятности каким-то детям, живущим в Румынии или Польше, и думающим, что их отец сейчас работает, или чудно проводит время в далекой стране.

После летних каникул я начал учиться в девятом классе, а подружка Гильада стала ему давать. Цури бросил школу и пошел работать на стоянку у супермаркета. У меня тоже появилась подружка, которая ничего мне не давала, разве что иногда поцеловать. Звали ее Мерав, и были у нее такие черные глаза, каких вы никогда не видели, а губы всегда казались влажными, и еще ямочка на подбородке, точно такая же, как по словам Гильада, была у этого Человека без головы.

Тартар из лосося

С тех пор, как я вернулся в страну, все стало выглядеть по-другому. Каким-то убогим, жалостным, удручающим. Даже обеды с Ари, когда-то согревавшие мне весь день, превратились в целое дело. Он собирается жениться на этой своей Несе, сегодня он хочет преподнести мне сюрприз и сообщить об этом. И я, еще бы, я, конечно, буду изумлен, как будто страдающий тиком Офир не рассказывал мне об этом по секрету четыре дня назад. Он любит ее, Несю, сообщит Ари и заглянет мне глубоко в глаза. «На этот раз, — скажет он своим глубоким и весьма убеждающим голосом, — на этот раз — настоящее».

Мы договорились пообедать в рыбном ресторанчике на берегу. В экономике сейчас застой и заведения спустили цены до смешного, только бы приходили. Ари говорит, что этот застой работает на нас, ибо мы, хотя, возможно, до нас это еще и не дошло, мы — богатеи.

— Застой, — объясняет Ари, — это плохо для бедных, да что плохо — смерть! Но для богатых?! Это как бонус, который ты получаешь, часто покупая билеты на самолет. Ты можешь позволить себе значительно больше, и за ту же цену. И, оп! — знаменитый шотландец Джонни Вокер[4] меняет красную этикетку на черную, четыре-дня-плюс-полупансион — превращается в неделю, только приезжай, только приезжай, только при-ез-жай!

— Ненавижу эту страну, — говорю я ему, пока мы дожидаемся меню, — я бы покончил с ней раз и навсегда, если бы не дело!

— Чтоб ты так жил! — Ари возлагает обутую в сандаль ногу на близлежащий стул, — Где ж ты еще найдешь такое море?!

— Во Франции, — отвечаю я, — в Таиланде, в Бразилии, в Австралии, на Карибах…

— Хорошо, тогда поезжай, — благодушно обрывает он меня, — поешь, выпей чашечку кофе, и поезжай!

— Я сказал, — расставляю я точки над «і», — что уехал бы, если бы не дело…

— Дело! — разражается смехом Ари. — Д-Е-Л-О! — И тотчас призывает официантку, чтобы получить меню.

Появляется официантка со свежими предложениями, и Ари бросает на нее взгляд, начисто лишенный какого-либо интереса или симпатии.

— В качестве второго блюда, — она улыбается природной и покоряющей улыбкой, — имеется красный тунец, резаный кусочками, в масле и с фалафелем, тартар из лосося с луком пореем и соей в соусе кими, и говорящая рыба с солью и лимоном.

— Я возьму лосося, — выпаливает Ари.

— А что такое «говорящая рыба»? — спрашиваю я.

— Это рыба, которая подается почти сырой. Она немного посолена, но без пряностей…

— И разговаривает? — перебиваю я официантку.

— Я очень советую лосося, — продолжает официантка после кратковременного подергивания головой, — эту говорящую я никогда не пробовала.

Уже за первым Ари рассказал о свадьбе с Несей, или Насдак, как он любил ее называть. Это имя он придумал, когда этот высокотехнологичный индекс был еще на подъеме, и не удосужился поискать что-нибудь взамен. Я пожелал ему счастья в личной жизни и сообщил, что рад. «Я тоже, — сказал Ари, развалившись на стуле, — я тоже. Ну, и чем плохо нам жить? Я с Насдак, ты… временно один. Бутылка хорошего белого вина, кондиционер, море».

Рыба прибыла через четверть часа, лососевый тартар, согласно Ари, был превосходен. Говорящая рыба молчала.

— Ну, так не разговаривает она, — процедил сквозь зубы Ари, таки нет! Ей богу, не делай мне здесь проблем. В самом деле, у меня на это нет сил.

И когда увидел, что я продолжаю призывать официантку, сказал:

— Давай попробуй, будет невкусно — вернешь. Но хотя бы попробуй сначала!

Подошла официантка с прежней завлекательной улыбкой.

— Эта рыба… — сказал я.

— Да? — спросила она, выгнув шею, разумеется, долгую.

— Она не разговаривает.

Официантка странно хихикнула и поторопилась объяснить.

— Это блюдо называют «говорящей рыбой» для обозначения вида рыбы, которая, в данном случае, принадлежит роду говорящих, но то, что она может, еще не значит, что она будет разговаривать в любое время.

— Не понимаю… — начал я.

— Что тут понимать, — обдала меня горним холодом официантка, — это ресторан, а не караоке. Но если она невкусная, я с удовольствием ее заменю… А знаете что? Я и просто так ее заменю…

— Я не хочу, чтоб Вы ее меняли, — бездарнейшим образом заупрямился я, — я хочу, чтобы она заговорила.

— Все в порядке, — вмешался Ари. — Ничего не нужно менять. Все замечательно.

Официантка послала третью улыбку означенного вида и удалилась. И Ари сказал:

— Дружище, я женюсь, до тебя доходит? Я беру в жены любовь всей своей жизни. На сей раз… — Ари передохнул пару секунд, — на сей раз это настоящее. Сегодня праздничный обед, так поешь со мной, твою мать! Без рыбы и без жалоб на страну. Просто порадуйся за меня, своего старого друга, ладно?

— Я радуюсь, — сказал я, — в самом деле.

— Так ешь уже эту несчастную рыбу, — взмолился он.

— Нет, — сказал я, и тотчас поправился. — Еще нет.

— Сейчас, сейчас! — додавливал Ари, — Сейчас, пока она не остыла, а нет — верни. А то уставился на свою рыбу и молчит, как пень.

— Она не остывает, и она не вареная. И зачем молчать, можно разговаривать…

— Хорошо, не надо! — сказал Ари и в сердцах встал из-за стола. — У меня уже пропало всякое желание.

Он стал доставать бумажник, но я остановил его.

— Давай я заплачу, — сказал я, не вставая. — Как бы там ни было, в честь свадьбы.

— Иди ты к чертовой матери, — послал меня Ари, но оставил в покое бумажник. — Да, что я, такому гомику как ты, пытаюсь говорить о любви! И дай бог, чтоб еще голубой — вообще бесполый!

— Ари… — попробовал я остановить его.

— Уже сейчас, — Ари вознес указующий перст, — я уже сейчас знаю, что потом буду жалеть, что это сказал. Но от этих сожалений мои слова не делаются менее справедливыми.

— Успехов в личной жизни! — стоял я на своем, и попытался послать ему ту самую природную улыбку, которой страдала официантка. Он сделал некое движение, среднее между «пошел вон» и «будь здоров», и удалился.

— Все в порядке? — издалека просигнализировала мне официантка. — Счет?

Это я опроверг. Я посмотрел на море через стекло — грязновато, но исполнено силы. Посмотрел на рыбу — лежит себе на животе с закрытыми глазами, а тело ее поднимается и опускается, как будто она дышит. Я не знал, курят ли за этим столом, но по все равно закурил послеобеденную сигарету. Да и не был я слишком голоден. Приятно здесь, возле моря, жаль только, что стекла, и кондиционер вместо легкого дыхания ветерка. Я бы мог так сидеть часами.